14 сентября 1954 года на артиллерийском полигоне «Тоцкий» в Оренбургской области Советский Союз провел испытание ядерной бомбы РДС-3 «Татьянка» мощностью 40 килотонн. Эксперимент не имел аналогов. Для сравнения: американцы в ходе Второй мировой войны сбросили на Хиросиму снаряд вдвое меньшей мощности — 18 килотонн.

Операция под кодовым названием «Снежок» стала ответом на события, произошедшие в ночь с 28 на 29 апреля 1954 года: тогда три бомбардировщика «Боинг-47» военно-воздушных сил США пролетели над территорией СССР по дуге Балтийск — Новгород — Минск — Киев — Кишинев. 92 советских истребителя, поднятые для перехвата, со своей задачей не справились — все «Боинги» вернулись на базу в ФРГ.

Советское командование расценило американский перелет как проверку готовности СССР к войне. Хрущев издал указ о проведении масштабных войсковых учений с применением ядерного оружия. Выбор локации объяснялся просто: ландшафт Тоцкого района напоминает ландшафт Западной Германии, где, по предположению Хрущева, и должна была начаться Третья мировая. Командовать учениями было приказано маршалу Георгию Жукову. К работам на полигоне привлекли 45 тысяч военнослужащих, 600 танков и артиллерийских установок, 500 минометов, 600 бронетранспортеров и 320 бомбардировщиков.

Часть I.

Взрыв

«Валерк, принеси атомных!»

Полигон расположен близ военного городка Тоцкое-2. В 10 километрах от него — село Тоцкое, в 25 километрах — город Сорочинск, куда при подготовке к взрыву военным было приказано перевезти свои семьи. Частично из окрестных деревень эвакуировали и мирных жителей, но бóльшая часть гражданского населения в момент атомного взрыва находилась в Тоцком.

Валерий Астафьев уже больше 30 лет не может получить документов о том, что подвергся радиационному воздействию, хотя в 1954 году был очевидцем испытания «Татьянки». Он связывает онкозаболевания и другие серьезные недуги, которыми мучается не только он, но и члены его семьи, с долгим проживанием на зараженной территории.

Тоцкий радиоактивный след, образовавшийся после взрыва, растянулся на 210 километров. Территория оказалась заражена кобальтом-60, цезием-137, стронцием-90, углеродом-14. В 1996 году геохимики зафиксировали в зоне учений наличие плутония — радиоактивного металла, период полураспада которого больше 24 тысяч лет.

— Мне было тогда 15 лет, — вспоминает Астафьев. — Солдаты появились в нашем селе еще в мае — за четыре месяца до проведения взрыва. Помню, был выпускной, нам дали аттестаты об окончании школы, и мы с ребятами побежали в лес, а там военные ходят. Оказалось, недалеко от Тоцкого строили железнодорожный разъезд, ведущий в сторону полигона. Ближе к августу военные стали ходить по деревням и рассказывать, что здесь будет происходить: нам сказали, что опасности бомба не представляет, но взрывной волной могут быть повреждены дома, поэтому попросили в 6 утра 14 сентября уйти в огороды и залечь. Нас предупредили, что нужно взять с собой трехдневный запас пищи, все горючие материалы убрать в погреб, а лаз погреба закрыть и засыпать землей. Вечером 13 сентября подогнали по грузовой машине на десять дворов, чтобы «при непредвиденных обстоятельствах» нас быстро вывезти.

Астафьев говорит, что 14 сентября военные заставили местных жителей закрыть двери, окна и ворота.

— А сами стояли на улице и за нами следили, чтобы мы не ушли. Приказывали: «Идите в огород, ваше место сегодня там».

Справедливости ради, выезжать из Тоцкого запретили и всему партактиву — «чтобы не было паники».

— Говорят, взрыв ощущался в ста километрах от полигона. У нас — кто окна не раскрыл — все повылетало. Через 20 минут, когда волна прошла, солдаты сказали: «Идите по домам». Мы встали и увидели: все пространство вокруг полигона в пыли, в огне, в дыму. Один солдат начал жаловаться на боль в глазах, мама согрела чайник и начала промывать ему глаза чаем.

Пошел дождь. Открылись магазины, мужики брали «это дело», пели песни: «Никого мы не боимся, всех мы … победим». А о том, что на нас дождь радиоактивный прошел, никто даже разговоров не вел.

Позже в Тоцком начали топить дома и школы дровами, заготовленными на полигоне.

— Мама поутру встает, кричит: «Валерк, ну-ка принеси атомных, они горят хорошо!» Жизнь в селе шла своим чередом… Ни о какой опасности мы тогда не знали.

Ослепший мальчик

Галина Емельяновна в сентябре 1954 года училась в седьмом классе.

— Нас эвакуировали из Маховки (село в 4,5 километрах от Тоцкого полигона. — Ред.) в Ивановку — за 17,5 километров от эпицентра взрыва, две недели мы там были, — вспоминает она. — Когда эвакуировать начали, предупреждение дали: «Если машины наполнятся хламом, никто никуда не выезжает». Мы в одну машину козу погрузили, а в другую сами сели. Приехали в Ивановку, хозяйка дома, куда нас решили подселить, встречает: «Етит твою мать, какого хера сюда еще козу мне?»

В Маховке после взрыва «Татьянки» начался сильный пожар. Из 160 домов осталось 20.

— Наш дом не горел, а некоторые из погоревших поступили умно: написали при инвентаризации, что очень многое потеряли. Один приходит: «У меня ковры сгорели!» А совсем у этого человека ковров не было. Но получил подъемные хорошие.

Вспоминает Емельянова, что ее односельчанин Андрей Федоров, посмотрев на взрыв, ослеп. Военные отправили его в Москву, откуда он лишь единожды прислал ей письмо — о том, что лежит в стационаре.

— Не велели нам говорить лишнее, не велели!.. — чеканит она.

Часть II.

Память, которой нет

Тоцкое сегодня — сплошной частный сектор, лишь на центральной улице разделенный двухэтажными многоквартирными домами. По данным на 2010 год, население — 6898 человек. На Доске почета у школы — черно-белые фотографии мужчин и женщин: «Учителя Тоцкой средней школы в Великой Отечественной войне». Краснофлотец, делопроизводитель, красноармеец, труженица тыла.

Двухэтажки по дороге на единственную в селе площадь. Справа — сквер, вдоль него — аллея бюстов почетных жителей, многие из которых — военные. На площади — памятник неизвестному солдату с маленьким мальчиком и имитацией Вечного огня, клуб с растянутым на нем большим баннером «Тоцкое — мой дом родной!». Деревянная церковь. Рядом — мэрия. По правую сторону от нее— мемориальный комплекс с потухшим Вечным огнем и самолетом.

В селе, которое по обилию напоминаний о Победе может поспорить даже с городами, нет ни одного памятника местным жителям, находившимся здесь во время атомного взрыва.

14 сентября на полигоне — день памяти участников ядерных испытаний, возглавленных Жуковым. «Самим Жуковым», — поправляет себя, читая по бумажке, работница местного музея. Экспозиция состоит из плаката с надписью «Судьбы солдатский полигон», костюма в противогазе, книги «Тоцкий атомный взрыв» и атрибутов вроде военных фляжек, относящихся к военному делу в самом широком смысле. О гражданском населении — ничего.

Добраться до эпицентра взрыва из села по сырой погоде можно, пожалуй, только на тракторе или снегоходе. Человек, который согласился меня отвезти, пережил онкологическую операцию. Перед полигоном — лес клочками. Две лани прыгают друг за другом. Поднимается стая птиц.

Покривившиеся березы, черные у основания.

— После атома, — говорит водитель.

Выезжаем к неглубокому, но широкому рву. В нем на отдалении друг от друга — стела с изображением вспышки и колокольня с железными досками, на одной из которых надпись «Зову живых, оплакиваю мертвых» и изображение Вечного огня. Три колокола, сантиметров сорок в длину, у одного нет цепи-язычка. Венок. Цепь поддается с трудом, купол нехотя колеблется: «Уммм…»

— Ты сейчас стоишь на атомном взрыве. Сюда приезжают иностранцы — из Германии, Австрии, — говорит водитель.

— На экскурсию или почтить память?

— Почтить память, — отвечает серьезно.

Размах сильнее. Ровный звон отдает дань уважения полю.

Часть III. Болезни

«Друзья умерли в течение пяти лет»

По данным Оренбургской медицинской академии и Уральского отделения РАН, с 1985 по 1993 год в районах, расположенных вблизи полигона, наблюдался прирост онкозаболеваний органов дыхания на 225%, щитовидной железы — на 260%, лимфатической и кроветворной систем — на 670%, кожи — на 131,1%. Сведений о заболеваемости до 1985 года нет.

— Я начал болеть, когда поступил в институт. Появились кровотечения, головные боли, — рассказывает Астафьев. — Приходишь к терапевту, рассказываешь, упоминаешь про взрыв. Ответ: «Этого не может быть». И выписывают анальгин. У сына с семи лет заболела нога — остеомиелит костного мозга: бедренная кость пустая… Мы уехали из Оренбуржья в Московскую область, начали водить его по больницам. И подмосковные врачи тоже, услышав про взрыв, спрашивали: «Ты «того», парень?»

До 1993 года информация о тоцком ядерном взрыве находилась под грифом «Совершенно секретно».

— У меня в 1977 году был сильнейший гипертонический криз, в 1978-м — гипертиреоз щитовидной железы (избыточная выработка гормонов. — Ред.), в 1998 году обнаружили базалиому — разновидность рака кожи. Склеродермия в паху — воспалительное кожное заболевание, вид онкологии, — говорит Астафьев. — У матери — наоборот, был гипотиреоз — недостаточно гормонов. У сестры сейчас гипотиреоз. Онкология у отца и матери была подтвержденная. Когда у меня старшая внучка забеременела, у нее случились проблемы с щитовидкой и из-за этого — выкидыш. А везде же пишут, что болезни щитовидной железы передаются по наследству. И я думаю: неужели от меня?

Пенсионерке Зое Яковлевне в 1954 году было 17 лет. Она подчеркивает, что и сейчас местные не могут получить качественной медпомощи, хотя болеют тяжело и поголовно.

— После взрыва никаких обследований не было, и люди об этом не задумывались. У мамы была онкология, рак был у старшей сестры. Папина сестра умерла от онкологии. Больных онкологией очень много у нас, — вздыхает она. — При этом в Тоцком даже нет онкологического отделения. Нужно ездить в Оренбург, в Бузулук — за полсотни километров. Нет никаких онкоскринингов: только если плохо себя почувствовал, выявляют. Или при диспансеризации, которая раз в пять лет.

— Альбину Ламбину, девочку из нашего класса, мы похоронили на следующий год зимой возле школы, — вспоминает Валерий Астафьев. — Врачи не говорили нам, почему она умерла. Смерть многих больных объясняли просто: сердечная недостаточность. Директор машинотракторной станции Попов умер через полгода после взрыва, в марте. Главный агроном колхоза — ему было около сорока — умер через два года. Мои друзья умерли в течение пяти лет. Только Толя Казачук прожил еще 22 года после взрыва. Умер в 37 лет от раковой опухоли на шее.

«Население пострадало — мы это доказали»

Бывший ректор Оренбургской государственной медицинской академии Виктор Боев в 90-х был в составе группы, исследовавшей заражение местности в районе Тоцкого полигона. По его мнению, радиоактивному воздействию могли подвергнуться территории далеко за пределами Оренбургской области.

— Мы выяснили, что после взрыва поднялся ветер и образовавшееся над полигоном облако ушло на северо-восток, захватив ряд территорий. [Потенциально радиоактивные] осадки стали выпадать на территории Шарлыкского, Сорочинского районов, а потом где-то в Сибири, под Красноярском. Мы реконструировали след и начали проводить обследование детей, взрослых и экосистем. Мы не обнаружили превышения содержания радионуклидов в питьевой воде — показатели были на уровне фона, а вот в почве были локальные заражения. Нашли плутоний, фоновый показатель по нему был превышен в два-три раза. Цезий и стронций тоже находили — пятнами, не сплошным ковром. И тоже превышение в два-три раза. Но когда мы проанализировали онкопатологию в населенных пунктах на контрольных территориях, находившихся за сотни километров от Тоцкого полигона, мы увидели превышение средних показателей в два, три, пять, десять раз. Причем

Да мы не хотим, мы констатируем факт. В 96-м году финансирование наших исследований было прекращено.

Боев говорит, что его группа фиксировала у местного населения проблемы иммунной системы, генетические нарушения.

— На тот период времени население пострадало, это однозначно. И мы это доказали, — говорит он. Замечает: чтобы понять, пострадали ли от взрыва потомки местных жителей, нужно проводить отдельное исследование на двух-трех поколениях. Но его никто не проводит и не берется финансировать.

Часть IV.

Непризнанные

Больше всего жителей Тоцкого, побывавших под атомным взрывом, тревожит, что государство и сегодня, спустя 67 лет после операции «Снежок», не признает их пострадавшими от радиации. Хотя тех, кто служил в военном городке Тоцкое-2, признали ветеранами подразделений особого риска. Всех, даже не участвовавших в самих учениях.

Александра Ивановна проработала в воинской части 28 лет. В военторге. Пришла туда за несколько месяцев до взрыва. Определили в киоск прохладительных напитков.

— Но мне не пришлось работать в нем. Только на выезды и на выезды, потому что со всей страны приезжали на учения военные, — вспоминает пенсионерка. — Возила продукты и промтовары. Потом сказали нам, какого числа самолет полетит. Я 14 сентября приехала к киоску, там уже дежурные были. Подходим к окопу на берегу Самарки. Гул услышали — быстренько в окоп, а там уже солдатские одеяла шерстяные вчетверо сложены. Накрыли ими голову, чтобы глаза сберечь. И все равно: как взрыв прогремел — ощущение, будто свечкой по глазам провели.

Затем, по словам Александры, жизнь в части пошла своим чередом.

— Как работали раньше, так и продолжили. Только умирать стали чаще. Начальник почты семью в Сорочинск отправил, и их там поселили в школу. Когда учения начались, они выстроились в окна глядеть.

— Мне за радиацию платят, за вторую группу — за инвалидность. Тут же не всем давали, а только тем, кто работал в войсковых частях. Простые жители не получают ничего, — констатирует Александра.

Виктор Астафьев замечает, что в 1996 году правительство России дало поручение определить районы, попавшие в зону воздействия тоцкого атомного взрыва.

— Но они не определены до сих пор. Я писал в разные инстанции, и мне всюду дают ответ: «В Тоцком был применен заряд, который не вынес поражающих факторов за пределы района, прилегающего к полигону». А как же заключение Оренбургской медицинской академии?

Заболеваемость низкая?

В Минздраве Оренбургской области иной взгляд на проблему заболеваемости в Тоцком районе. Точнее говоря, в ведомстве считают, что особой проблемы и нет. Заместитель министра Андрей Шатилов предоставил «Свободному пространству» статистику, согласно которой с 1999 по 2021 год в Тоцком районе на 100 тысяч населения приходилось от 188,5 до 383,8 случая онкозаболеваний, в то время как в соседнем Сорочинском районе (к слову, также находящемся по соседству с эпицентром взрыва) — от 241,1 до 598,5 случая, а в Бузулуке — от 349,7 до 552.

«Свободное пространство» направило запрос в Правительство РФ с просьбой сообщить, какую поддержку государство планирует оказывать людям, находившимся в момент проведения операции «Снежок» в непосредственной близости от эпицентра взрыва и в зоне тоцкого радиоактивного следа. Ответ будет опубликован по получении.