В 1937 году в Свердловской области была «вскрыта» шпионская ячейка «Польской организации войсковой» — одна из самых крупных в СССР. В рамках расследования деятельности иностранных шпионов были расстреляны и брошены в лагеря многие уральцы. После смерти Сталина стало известно, что история о польских шпионах и диверсантах в уральской глубинке оказалась традиционным мифотворчеством НКВД.

«В озлоблении за арест отца, матери…»

Екатеринбурженка Маргарита Герасимова родилась 1927 году в индустриальном Свердловске в многодетной семье Елизаветы и Якова Романюк, в которой росли пятеро детей: сын Борис и дочери Любовь, Галина, Маргарита и Тамара. Борис работал на железной дороге. Отец, Яков, трудился выбойщиком на государственной мельнице, и семья его мало видела — с утра до ночи пропадал на работе. А мама, домохозяйка, весь день проводила в домашних хлопотах и занималась детьми.

— Наш район в Свердловске назывался «Новый поселок», — рассказывает Маргарита Яковлевна. — Мы только построились, даже обжиться толком не успели, когда за папой пришли. Я тот вечер хорошо помню, мне тогда почти десять было, уже в школу ходила.

Вечером 26 октября 1937 года семья ждала отца с работы. В комнате тускло светила керосиновая лампа, мама хлопотала по хозяйству, а четыре дочери слушали, как старший брат негромко наигрывает на балалайке популярную мелодию. Время близилось к полуночи. Вдруг раздался стук в дверь — громкий, резкий. Брат пошел открывать.

— Как только Борис отщелкнул запор, в комнату ворвались трое вооруженных мужчин, — вспоминает Маргарита Герасимова. — Мы все страшно испугались. Маму забрали…

Брат заступался за нас, скандалил. Вооруженные люди и его чуть не забрали. На Борю составили какой-то акт, нас все-таки вырвали у него силой и увезли в детский приемник.

— Брата я больше никогда не видела, — продолжает Маргарита Яковлевна. — Судьба его мне неизвестна. Но Борю вроде даже не арестовали. Он успел создать семью и родить ребенка. Пропал Боря без вести то ли накануне войны, то ли в ее начале. Все мои попытки найти его оказались безуспешными — как в воду канул.

Казенный дом

— Где-то здесь он был, — торопится по улице Маргарита Яковлевна. — Помню, нас водили в общественную баню. По пути мы видели церковь — Свято-Троицкий храм.

Пожилая женщина вглядывается в каждое здание, но все не то. Она приехала в центр Екатеринбурга, чтобы найти дом, куда октябрьской ночью 37-го привезли ее и сестер.

— Вот он, наш детраспред, — эти слова она произносит почти шепотом, — сюда нас привезли.

На Гоголя, 42, в главном жилом доме старинной усадьбы Рейнфельд (сегодня это офисное здание). Усадьба внесена в список памятников архитектуры, поэтому и устояла в центре Екатеринбурга. Четыре сестры Романюк прожили здесь почти месяц до распределения в детский дом.

— Нас [детей «врагов народа»] в детском распределителе было очень много, — рассказывает Маргарита Герасимова. — Было тесно, а новых все привозили и привозили. Мы все страшно переживали, не понимали, почему нас разлучили с родителями. Детки плакали или молчали. Через месяц нас распределили в детский дом в город Чистополь. Повезло, что в детдом нас вместе отправили, не разъединили.

С детдомом сестрам тоже повезло — директор хорошо к детям относился, жалел. На территории был свой огород, ребята ухаживали за растениями, выращивали овощи. В свободное время играли — жили почти обычной жизнью. К детям «врагов народа» воспитатели относились по-доброму.

В детдоме меня дразнили «любимица-кормилица». Директор меня и в школу провожал, и встречал (детдомовские дети ходили в обычную городскую школу. — И. Д.). Даже хотел удочерить, но я не была сиротой.

«Маме я не нужна была»

— Мама сидела в тюрьме девять месяцев, — продолжает Маргарита Герасимова. — Каждую ночь ее поднимали и вели на допрос, спрашивали: «Как ты помогала своему мужу? Где и что вы делали? Все рассказывай». А что она могла рассказать, если не было ничего? Жили, как все, детей растили и работали. Через 9 месяцев ее выселили из Свердловска.

Елизавету Романюк, уроженку Свердловской области, сослали на два года в Асбест, где она поселилась у родной сестры. Детей из детдома забрать не разрешили. Первого июля 1940 года женщину освободили из-под надзора, и ее родня занялась возвращением детей. Сначала мама забрала младшую и среднюю сестру, а Рита со старшей Любой остались в Чистополе. Перед войной Люба поступила в институт, а Риту так никто из детдома и не забрал.

В 1941-м, летом, всех воспитанников детского дома отправили в колхоз, где они работали до осени. В сентябре Маргарита с Любой самостоятельно отправились на Урал. Трех дочерей мама забрала к себе в Асбест, а Маргариту оставила у жены брата.

— Вот в качестве няньки для племянницы и помощницы для снохи меня и оставили в Свердловске, — вздыхает наша собеседница. — На этом моя жизнь в родной семье, можно сказать, закончилась. Сестры жили с мамой, потом разъехались кто куда, вышли замуж. Образования я не получила — как окончила в детдоме пять классов, так больше и не училась. Меня оставили, как говорится, сохранять дом. Потом племянница подросла, и я пошла работать. Мне к тому времени 15 лет исполнилось. Устроилась в детский сад нянечкой. Там всю жизнь и проработала. Так получилось, что маме я не нужна была, она меня и в маленьком возрасте, еще до ареста отца, отдавала на время в семью своего двоюродного брата. Почему так, не знаю.

«Папу сразу расстреляли»

— Папу расстреляли через полтора месяца после ареста, — говорит Маргарита Яковлевна. — Официально мы узнали об этом через десятилетия, но мама нам при первой же встрече сказала, что папу расстреляли. Она видела его один раз через дверной глазок. Они в одной тюрьме находились. В той, что возле церкви (сейчас ИК-2 на ул. Репина в Екатеринбурге. — И. Д.). Там информация быстро разносилась.

В 90-е сестры Романюк нашли в свердловском архиве дело отца. Яков Романюк, украинец, родился в деревне Порубы Яворовского уезда в Польше в 1897 году. Из крестьянской семьи. Как отец оказался в Свердловске, наша героиня не знает, но был он гражданином СССР. Яков не получил даже школьного образования, всю жизнь физически много работал.

13 декабря 1937 года Романюка расстреляли. В апреле 1958-го приговор был отменен в связи с отсутствием состава преступления, а осужденный реабилитирован — посмертно.

— Мы не знали, что по всей стране в эти же дни арестовывали сотни, тысячи людей, — говорит Маргарита Яковлевна. — Хотя помню, незадолго до ареста моих родителей забрали нашего соседа. Я считала, что это какая-то ошибка, потому что в нашей семье все было хорошо. Посторонние люди к нам не ходили, даже намека на какую-то тайну в поведении родителей не было. Мой отец — уроженец Польши, видимо, поэтому из него и «слепили» шпиона, по национальному признаку. Кто виноват в том, что случилось с моей семьей? Говорят, Сталин, но я на него не грешу. Я думаю, это посредники виноваты в том, что с моими родителями произошло. Может, он (Сталин) и знал об этом, а может, и нет. У него же свои дети были. Сын в плен попал, это же тоже родительское горе. Не мог он так с людьми поступать. Я больше на Берию и остальных соратников думаю.

Приказ № 00485

В августе 1937 года нарком внутренних дел СССР Николай Ежов подписал оперативный приказ № 00485 о борьбе с польскими шпионами. В частности, речь шла об организации «Польска организация войскова» (ПОВ). Этот приказ запустил массовую ликвидацию поляков и связанных с ними лиц на территории страны.

По данным переписи 1937 года, всего в СССР проживало 636 220 поляков. В РСФСР больше всего их было в Ленинградской и Московской областях, в Западной Сибири и на Урале. Именно в этих регионах приказ № 00485 исполнялся особенно интенсивно.

В октябре 1937 года Ежов расширил действие приказа с самих «шпионов и диверсантов» на их жен — аресту подлежали супруги осужденных «по польскому делу», причастность или непричастность их к «контрреволюционной деятельности» мужа значения не имела.

Вскоре выяснилось, что исполнение директивы от 2 октября сталкивается с техническими трудностями — поток жен арестованных поляков оказался гораздо больше ожидаемого, в тюрьмах и детских домах не было столько мест для «шпионов». Было решено жен не сажать, а выселять из домов и квартир за пределы крупных городов.

Как писали в своем исследовании «Польская операция» Н. Петров и А. Рогинский, «Приказ 00485 создавал принципиально новый в практике ОГПУ — НКВД процессуальный порядок осуждения. После окончания следствия на обвиняемого составлялась справка «с кратким изложением следственных и агентурных материалов, характеризующих степень виновности арестованного». Отдельные справки каждые 10 дней надлежало собирать и перепечатывать в виде списка, который представлялся на рассмотрение комиссии из двух человек — начальника НКВД — УНКВД и прокурора (отсюда — «двойка»).

В задачу «двойки» входило отнесение обвиняемого к одной из двух категорий: первой (расстрел) или второй (заключение на срок от 5 до 10 лет). Затем список отсылался на утверждение в Москву, где его должны были окончательно рассматривать и утверждать Нарком внутренних дел и Генеральный прокурор, то есть Ежов и Вышинский. После этого список возвращался в регион для исполнения приговоров. Этот порядок осуждения в переписке НКВД вскоре стали называть «альбомным» — вероятно, потому, что машинописные списки заполнялись на листах, расположенных горизонтально, сшивались по узкой стороне и внешне напоминали альбом».

Первоначально на осуществление «польского» приказа отводилось три месяца — операция должна была начаться 20 августа и закончиться 20 ноября 1937 года. Но срок этот постоянно продлевался.