По данным на сайте Университета Хопкинса, прошлая волна заболеваемости ковидом начала расти в октябре 2021 года и достигла пика к февралю 2022-го. Этим пиком были 23 миллиона заболевших в неделю во всем мире — максимум по сравнению со всеми предыдущими волнами. При этом смертность была рекордно низкой. Биологи и врачи связывали эту волну с новым вариантом вируса под названием «омикрон», который оказался заразнее предшественников, но гораздо менее смертоносным.

В июне-июле 2022 года эти же графики стали показывать, что количество зарегистрированных случаев заболевания ковидом вышло на уровень января, когда росла прошлая волна: 8 миллионов случаев в неделю. И специалисты предрекают, что это только начало. Смертность при этом в мире — около 15 тысяч случаев в неделю, на уровне марта 2020-го, когда все только начиналось.

Россия, если судить по той же статистике, до конца июля выглядела в сравнении с европейскими соседями и тем более с США «тихой гаванью»: в неделю 41 тысяча заболевших и 264 зарегистрированные смерти. Для сравнения: в Германии в неделю 638 тысяч заболевших и 644 умерших. Но Россия, как повелось с самого начала пандемии, отстает от Европы на 3‒4 недели, по прошествии которых она обычно обгоняла почти всех «рекордсменов».

— Данным по России далеко не всегда можно верить, — считает биолог Алексей Куприянов, создатель ресурса по мониторингу заболеваемости и группы Watching COVID-2019 в фейсбуке (Компания Meta Platforms Inc., являющаяся владельцем данной соцсети, признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории РФ.). — Доверие у меня вызывают данные по Москве. С Петербургом и большинством других регионов все хуже, тут нас кормят в последнее время сильно сглаженными данными, которые, возможно, не соответствуют действительности. Глядя на графики, можно заподозрить, что либо данные собираются недобросовестно, либо они в какой-то момент сильно редактируются.

Поэтому все, кто следит за ковидной статистикой, опираются на данные не о количестве выявленных случаев болезни, а на число госпитализаций.

В Петербурге в последних числах июля официально зарегистрированная заболеваемость превысила тысячу случаев в сутки. В Москве в конце июля заболеваемость приблизилась к 4 тысячам случаев в сутки.

— Мы видим, что данные о заболеваемости, несмотря на все сглаживания, растут весь июль, — говорит Алексей Куприянов. — Мы еще в июне видели, что это скоро рванет.

Омикрон и соломинка

Ученые в один голос называли прошлую волну «последней крупной», объясняя, что по такому сценарию обычно и идет эволюция вирусов на фоне иммунизации: вирус становится заразнее, но зараженные переносят болезнь легче. Сегодня мы видим все признаки очередной волны.

О том, насколько тяжела очередная волна ковида, можно судить по данным о госпитализациях: в больницы попадают только пациенты с тяжелым течением болезни.

Например, петербургский госпиталь Ветеранов войн, работавший всю пандемию как ковидный стационар, сообщил, что возвращает в этот режим 120 коек-«трансформеров» (их можно быстро переоборудовать под больных ковидом и обратно, просто для больных).

— С госпитализациями мы скоро увидим еще больший рост, потому что люди же не сразу попадают в больницы, это фиксируется через некоторое время после выявления болезни, — добавляет Алексей Куприянов. — Но они уже ползут вверх, приближаясь к сотне в сутки.

В абсолютных числах Россия находится сейчас на уровне августа 2021 года, но здесь, говорит Алексей Куприянов, надо учитывать еще и стадию волны: растет она или спадает. В августе прошлого года шел как раз спад. Поэтому он сравнил бы сегодняшнюю ситуацию с сентябрем 2021-го.

По уровню тестирования мы пока достигли показателей марта 2020 года, но доля выявленных положительных результатов — на уровне все того же сентября 2021-го. Как фиксировал Алексей Куприянов на последней неделе июля, в Петербурге ежедневно проводили 6‒7 тысяч тестов, из них 15‒20% оказывались положительными.

Молекулярный биолог Ольга Матвеева говорит: рассуждая о волнах ковида и их тяжести, надо иметь в виду не количество инфицированных. Главным показателем опасности очередного варианта вируса и интенсивности вызванной им волны следует считать напряжение медицинской системы в той или иной стране.

— В этом плане новая волна пока не достигла размера предыдущих, — считает она. — Омикрон легче заражает людей, поэтому количество инфицированных в целом больше, однако доля тяжело болеющих меньше.

И все-таки поскольку заражается очень много людей, то в абсолютных цифрах тяжело заболевших получается много. Говоря об этом, Ольга Матвеева оперирует данными по США, но опыт прошедших двух лет пандемии говорит о том, что с определенным лагом американская картина повторяется в Европе, в частности — в России.

— В США число госпитализаций выросло, хоть и не так сильно, как в предыдущие волны, — рассказывает Ольга Матвеева. — Однако это, видимо, было той последней соломинкой, которая перешибла спину верблюду:

В России со снятием всех ограничений были отменены и «ковидные» доплаты медперсоналу. Как говорили мне сами медики, доплачивать им перестали еще в феврале.

Богатые, бедные

Влияние разных факторов на заболеваемость и смертность от ковида в каждой стране Ольга Матвеева исследует вместе с коллегами. Для оценки они брали не число смертей от ковида, а избыточную смертность в стране.

— Эти данные, в отличие от фиксации «ковидных» смертей, можно считать объективными, — объясняет Матвеева. — В России, например, эта статистика идет через загсы, ее никто не «подстригает». Статистика смертей от ковида может зависеть от чего угодно: от количества тестов в стране, от развития медицины и так далее. Мы даже смотрели корреляцию между зафиксированными «ковидными» смертями и данными об избыточной смертности.

Тут, продолжает Ольга Матвеева, обнаружилась интересная зависимость:

— В бедных странах, к которым, к сожалению, статистически относится и Россия, разница между количеством зафиксированных смертей и данными об избыточной смертности может быть огромная, раза в три-четыре. Это не значит, что в бедных странах сильнее «химичат» в подсчетах умерших. Скорее, не хватает ресурсов, чтобы правильно поставить диагноз. Ну умер, например, пожилой человек, тест провести не успели — или пожалели тест-систему, рентген легких не провели, в итоге диагноз «ковид» не поставлен.

Это стало побочным результатом исследований биологов, а основной предмет все-таки был другой.

— В начале работы у нас была такая гипотеза: может быть, в странах, где и уровень вакцинации был низкий, и ограничительные меры соблюдались плохо, уравновешивала все сама природа? — говорит Ольга Матвеева. — Может быть, в таких странах все друг друга перезаражали, появился коллективный иммунитет, поэтому на смертность их модель поведения не повлияла?

Для исследования ученые выбрали 28 европейских стран, где инфекции шли наиболее синхронно, потому что важен был и фактор времени. Выбирали страны с достаточно высокой численностью населения и такие, где отслеживалось появление разных штаммов вируса. К этому перечню добавили и Россию. Ранжировали эти страны по уровню вакцинации.

Обработав массивы данных, ученые убедились, что их гипотеза неверна.

— В среднем получалось, что чем выше в стране уровень ВВП на душу населения — тем выше там уровень вакцинации, а чем выше уровень вакцинации — тем ниже смертность, — говорит Ольга.

При этом ученые понимали, что влияние прививок на смертность надо еще отделить от влияния других факторов. В конце концов, в богатых странах смертность может быть ниже благодаря не вакцинации, а просто более развитой медицине: пациенты вовремя попадали в стационары, вовремя получали кислород, лечили их и выхаживали более качественно. Выделить именно вакцинацию позволили математические методы.

— Мы выяснили, что все-таки связь между вакцинацией и низкой смертностью от ковида перевешивает по сравнению, например, со связью между смертностью и средним уровнем годового дохода населения, — говорит Ольга Матвеева. — Мы оценивали такого рода связи в период, когда прививочные кампании в разных странах еще не начались.

Дальше мы смотрели, насколько дисциплинированно люди следовали ограничениям. Оценивали суммы, затраченные правительствами разных стран. Исследовали другие факторы. В итоге выяснилось, что фактор прививок гораздо сильнее влияет на уровень смертности, чем фактор дохода.

Сейчас даже в странах с высоким уровнем вакцинации фиксируются смерти от ковида. Уровень смертности там, повторим, гораздо ниже, чем в «непривитых» странах, но смерти все равно есть. Ольга Матвеева сравнивает коллективный иммунитет в стране с дамбой на пути воды.

— Если в хорошей плотине появляется течь, то она все равно гораздо меньше, чем в странах, где просто выстроены плохие дамбы. В бедных странах, к которым относится, к сожалению, и Россия, вакцинацией охвачено меньше людей — и смертность гораздо выше.

«Пятый»

Причину того, что очередная волна ковида все-таки нас догнала, Ольга Матвеева видит в очередной мутации вируса, в особенностях варианта омикрона ВА.5. «Пятый», как его называют.

— В январе-феврале этого года по миру довольно синхронно прокатилась волна первой версии омикрона — ВА.1, — напоминает Ольга Матвеева. — Потом в некоторых странах была дополнительная небольшая волна, связанная с ВА.2. Потом в разных странах все пошло по-разному: где-то началось затишье, где-то пошли новые довольно высокие волны.

Если вспомнить наши прежние наблюдения за эволюцией нового коронавируса, то с 2019 года от «уханьского варианта» он претерпел много мутаций, появлялись более или менее опасные варианты, их называли по буквам греческого алфавита — альфа, бета, гамма, дельта.

После дельты появился вариант омикрон. Способ развития вируса поменялся: варьировались уже не штаммы, идущие от первоначального «уханьского» варианта. Пошла эволюция самого омикрона. Ольга Матвеева сравнивает это с кустарником: вот у нас ветки идут от единого корня, а вот очередная веточка сама начинает ветвиться в стороны. Так стали появляться варианты омикрона, которые ученые обозначают буквами и цифрами: BA.1, ВА.2 и так далее.

Варианты ВА.3 и ВА.4 фиксировались относительно редко и памяти о себе оставили мало.

— «Третий» был известен нам еще с ноября прошлого года, он не распространился далеко за пределы Южной Африки, где и возник, — объясняет молекулярный генетик из Солт-Лейк-Сити (США) Дмитрий Прусс. — «Четвертый» известен с декабря, он распространился немного шире, но на динамике пандемии серьезно не сказался. Сейчас в Европе, и в России в частности,

Омикрон «пятый» появился как отпрыск, или «ветка», от ВА.2. Дмитрий Прусс замечает, что «двойка» породила «довольно много интересных, агрессивных вариаций», но отдельное имя из них присвоили только одному — ВА.5. «Пятый» оказался гораздо более заразен, чем предшественники, к тому же он научился обходить защиту, созданную прививкой, особенно если со времени очередной инъекции прошло больше 3‒4 месяцев.

Когда «пятый» вышел за пределы Южной Африки, одним из первых регионов, где его почувствовали, был американский штат Массачусетс.

— Наш штат оказался не только мировым лидером в развитии технологий, но и в пандемии, — шутит Ольга Матвеева, живущая именно там. — У нас «пятый» омикрон появился еще в апреле, а в мае уже был пик инфекции. Причем фиксировался он не по тестам, а гораздо более надежным способом: по мониторингу сточных вод, сколько в них находят вирусной РНК. В мае, достигнув в Массачусетсе пика, инфекция пошла на спад. Люди вздохнули с облегчением: по аналогии с прошлым пиком это должно было означать, что волна скоро закончится. Но «пятый» повел себя по-другому: он спустился примерно до половины — и до сих пор сидит на плато, не опускаясь ниже.

Правда, заражает их в основном несильно, без поражения легких.

— Сейчас в мире все-таки мало людей, которые в иммунном плане «наивны» в отношении коронавируса, — говорит Дмитрий Прусс. — Поэтому мы и наблюдаем заметное облегчение симптомов. Хотя биологически «пятый» омикрон имеет несколько более серьезный потенциал вызывать заболевание, чем первые два. Исходно он обладает несколько большей способностью проникать в легкие. Это свойство было у дельты, потерялось в первых омикронах, но сейчас вернулось. К счастью, к этому времени в мире усилился иммунитет, поэтому мы видим, что люди все-таки болеют меньше.

Причем так болезнь протекает и у людей 65+, если они были привиты и получали бустеры — дополнительные прививки хотя бы раз в полгода.

— Причина — в уникальном коварстве именно этого вируса, — объясняет Ольга Матвеева. — Можно привести такое сравнение: вирус меняет одёжки, надевает парики и темные очки, даже делает себе пластические операции, чтобы проникнуть через границы иммунитета. Иначе говоря — обойти пограничный кордон, созданный антителами. Сделать так, чтобы антитела его не узнали. Уже вроде бы и вакцинами «учили» этих «пограничников» — антитела, и предыдущими болезнями их «учили», но «шпион»-вирус становится все коварнее. И у нас поднимается новая волна заболеваемости.

Но защитные тела, которые вирус научился обманывать, «меняя одёжки», это только одна составляющая иммунитета. Другая — защита с помощью Т-клеток, ее тоже стимулирует прививка. Они подключаются позже, когда вирус уже в организме, но зато их не обманешь.

— Представьте, что «диверсант» обманул «пограничников», сменив цвет волос, наклеив бороду и усы, — продолжает Ольга Матвеева. — Но он не может изменить свой рост, форму ушей, отпечатки пальцев. И тогда его ловят уже не пограничники, а полиция внутри страны, поэтому он успевает нанести какой-то ущерб, но небольшой. Так действуют в организме Т-клетки.

От альфы к «кентавру»

Отчего эволюция коронавируса пошла таким путем, по которому «уханьский» вариант мутировал от альфы к омикрону, а потом вместо пи-варианта, который вроде бы должен был появиться по алфавиту, стали рождаться подвиды омикрона? По этому поводу у ученых есть гипотеза:

— Скорей всего, это связано с тем, что наша иммунная система приучилась атаковать штаммы, которые ближе к исходному «уханьскому», — объясняет Дмитрий Прусс. — А против омикрона у нее нашлось недостаточно антител и Т-клеток. Вирус это «заметил» и начал на этом «играть», вводя буквально одну-две мутации, чтобы обдурить иммунитет. До появления омикрона прежние варианты не могли этого делать, потому что им приходилось сражаться сразу с множеством антител. Омикрон справился, введя десятки мутаций. А дальше для этого стало хватать одной-двух мутаций, поэтому стали появляться схожие друг с другом подварианты, которые тем не менее способны заражать.

— Есть теория, по которой где-то к сентябрю к нам после «пятого» омикрона придет новая необычная версия «второго» омикрона, — рассказывает Дмитрий Прусс. — Этот отпрыск накопил достаточно много мутаций, чтобы противостоять человеческому иммунитету и получить широкое распространение. Пока он не имеет собственного наименования и идет как 75-й подвариант «второго» омикрона — ВА.2.75. По-русски его называют кентавром, хотя на самом деле его следовало бы называть центавром — не по древнему мифическому животному, а по названию созвездия. Кто и почему решил дать ему такое поэтичное название — не знаю. Но кличка к нему прилипла. И он действительно вызывает интерес у эпидемиологов из-за большого количества мутаций — девяти. Пока непонятно, способен ли он будет вытеснить «пятый» омикрон или продолжит его работу. Так что рано говорить, что природа придумала для нас что-то еще.

Хотя у специалистов есть сомнения, нужна ли новая мРНК-вакцина, потому что иммунная система человека учится справляться с врагом старыми средствами, самостоятельно их совершенствуя. Захочет ли она принять новую «программу» защиты, какую дает мРНК-вакцина, пока неизвестно, как раз это биологи и обещают выяснить к осени.

Теоретически подстроить под новый вариант вируса можно и российский «Спутник V». Если, конечно, в новой реальности у ученых и на производствах найдется достаточный инструментарий. До сих пор они использовали импортный.