Всю жизнь Елена Осипова, окончившая художественное училище, преподавала изобразительное искусство в школах. Но тринадцать лет назад ушла на пенсию.

— Детям нужно улыбаться, — говорит она, — а после смерти единственного сына (в 2009 году. — Н. П.) я не могла…

Пенсия у Елены Андреевны — шесть тысяч рублей. Еще полторы тысячи — надбавка как малообеспеченной.

— Последний месяц чуть больше добавили — около 9 тысяч получилось. А квартплата — пять тысяч. Заплати, ложись и умирай? — риторически спрашивает пенсионерка. — Естественно, я ни за что не плачу. Трачу только на еду. Телефон городской за неуплату отрубили. Штрафы (после уличных задержаний. — Н. П.) мне уже давно не назначают, потому что их брать не с чего.

— Иногда недобрые люди меня укоряют: «вам заплатили», «вы за деньги выходите» и все такое. Какие деньги? — недоумевает художница. — Все мои плакаты у меня дома лежат, ни одного я за двадцать лет не продала. Другие люди их фотографируют, делают копии и продают. Но я за это отвечать уже не могу. Порой на улице люди пытаются дать мне деньги, искренне хотят помочь, я вижу. Но я не могу их взять. Если я возьму хотя бы рубль, то это перечеркнет всё, что я делаю.

Несколько лет назад горожане собрали художнице 5 тысяч рублей, чтобы выплатить штраф за участие в митинге. Но и эти деньги она отправила ребятам, осужденным по «Болотному делу».

Высказывать свои взгляды и убеждения публично — с плакатами в руках на улице — Елена Андреевна начала в 2002 году, после «Норд-Оста», и с тех пор не прекращает, несмотря на устрашения и запреты со стороны властей. Работами художницы, плакатами и картинами сегодня от пола до потолка заставлены и ее комнатка в коммунальной квартире, и чулан, и коридор.

— В ночь, когда случился штурм театрального центра, я работала дома — писала картину, сидя на диванчике перед телевизором, — вспоминает она. — В прямом эфире показывали события на Дубровке. Все ждали развязки, я тоже, и стала свидетелем этого ужаса. Я видела девушку с огромной косой — ее несли как дрова, а коса болталась сзади. Видела автобусы, заполненные людьми с запрокинутыми головами… А потом, спустя несколько дней, в новостях показали, как

Елена Андреевна не выдержала, взяла ватман, кисть, написала: «Господин президент, срочно меняйте курс», — и впервые с плакатом вышла к Законодательному собранию на Исаакиевской площади. Весь день она провела на ступеньках в ожидании единомышленников или хотя бы интереса к себе, но тщетно. Осенью 2002 года за одиночные пикеты еще не задерживали и еще не было принято столько людоедских законов. Однако художницу будто не замечали: депутаты намеренно не глядели в ее сторону, прохожие шли мимо.

— «Норд-Ост» россияне стерпели, — рассуждает Елена Андреевна. — Никто открыто не возмутился. В итоге случился Беслан. Его общество тоже проглотило. Только родители погибших детей выходили на улицу с самодельными плакатиками. А страна спала. Люди все время терпели. Вот и дотерпелись. Дожили до <…> с Украиной. До того, что весь мир отвернулся от России. Как могла страна Пушкина, Толстого, Достоевского докатиться до такого?

— Сначала я была в шоке, что немало россиян поддерживают «спецоперацию», — признается Осипова. — Когда она началась и я рано утром о ней узнала, то пошла на улицу с плакатом в совершенно суицидальном настроении. Но меня спасли люди. В тот день я увидела, что много людей, молодых и не только, разделяет мои взгляды. Подходят, говорят «спасибо». Один немолодой мужчина даже заплакал: «Ну как помочь? Чем помочь Украине?» В первый раз после начала «спецоперации» я стояла с плакатами на Невском проспекте, около памятника Екатерине II, на фоне театра, там было удобно прикрепить плакаты, потому что держать их мне уже тяжело. Тогда мне удалось долго простоять, потому что я не пошла к Гостиному Двору. Там были полицейские, и там меня, конечно, сразу бы забрали. А молодежь в тот день придумала новую форму протеста: они бегали группами по всему Невскому проспекту и кричали антивоенные лозунги. Это была такая акция мира. Плакатов у них не было. Но они все кричали. Я даже не ожидала такого. Это меня просто воскресило.

— Люди, которые спорят со мной, ругают, нападают на меня, тоже есть, — говорит художница. — Недавно у метро накинулись дамы такие, какие раньше в райкомах сидели, солидные, ухоженные, обеспеченные. Они вызвали полицию, и те меня увезли. А неделю назад у «Чернышевской» меня атаковали человек десять «титушек», мужчины и женщины, не давали развернуть плакат, пытались отобрать его и даже порвали. Тогда я сама попросила прохожих позвонить по «02», чтобы приехали полицейские и меня защитили. Мне трудно оценить, каких людей больше: тех, кто нападает и осуждает, или тех, кто поддерживает. Но точно — больше всего равнодушных. Тех, кто проходит мимо. Они не желают думать о будущем и о своих детях. Самая главная беда в том, что всё это останется нашим детям. Разгребать всё после нас придется им. Общество, которое не задумывается о будущем, не имеет права на существование.

Минувшие двадцать лет не прибавили Елене Осиповой здоровья. Сейчас ей уже трудно стоять, если не к чему прислониться — болит спина, ноют ноги. Тяжело долго держать в руках плакаты. В полицейский автозак ее приходится вносить не потому, что она сопротивляется, нет, просто не может сама подняться. Однако художница категорически настаивает, что не испытывает ни усталости, ни разочарования, ни апатии, ни бессилия.

— Наоборот, — утверждает она, — непонятно, откуда берутся силы! Физически я очень плохо себя чувствую. После пандемии и в силу возраста.

Главные слова Елены Андреевны по-прежнему адресованы президенту: никогда не поздно сменить курс.

— Даже сейчас, — уверена художница, — эту ситуацию, безумно трагическую, можно обернуть на пользу. Чтобы погибшие с обеих сторон хотя бы не зря погибли, нужно во всем мире немедленно принять договор о неприменении ядерного оружия. Было бы очень правильно, если бы это сделал Путин. Он человек в таком возрасте, когда уже пора задуматься о покаянии за вред, который ты в своей жизни причинил людям.