— Мы работаем в основном с русскоязычными семьями. Не обязательно живущими в России, многие из США, Испании, Великобритании. Одного студента ведем минимум год, а в среднем три года. Чтобы поступить в топовый университет, нужно формировать комплексную заявку из экзаменов, эссе, дополнительных проектов вне школы. Школьные оценки тоже должны быть высокими. Учитывается не просто ЕГЭ, как у нас — хотя и в России тоже есть вузы, тот же Иннополис под Казанью, где ты должен писать эссе на английском, предоставлять резюме. Это сложнее с точки зрения работы приемной комиссии, но помогает университету собрать более качественную группу студентов.

Мы ведем 25‒30 таких студентов в год, каждого на разном этапе: кто-то только думает поступать, кому-то помогаем с подбором стажировок, кто-то подал документы, ждем ответ. В основном школьники выбирают вузы США, Канады, Великобритании. Далее — европейские страны: Испания, Нидерланды, Франция. На третьем месте — вузы Австралии, Новой Зеландии и Азии (где обучение идет на английском языке).

Я работал в организации «Дороги к успеху» в Нью-Йорке. Она некоммерческая, работает только с американскими школьниками и живет за счет трех источников: государственные деньги (грант от властей Нью-Йорка), стоимость программ и, наконец, поддержка со стороны обычных горожан. Основная миссия организации: увеличить количество детей, идущих в колледжи.

Это, конечно, лишь один критерий, на который ориентируется государство, поддерживая такие программы. Но колледж — хороший социальный лифт. Для американца, особенно для резидента штата, это не так дорого. А в целом стоимость образования очень высока, надо быть готовым платить в США 100 тысяч долларов в год.

В нашем городе не так уж много семей могли себе это позволить до кризиса последних четырех недель, у которых подростки хотели бы учиться за границей. Сейчас, наверное, их вообще не осталось.

— Ситуация накаляется давно. Два года назад закрылись генконсульства США во Владивостоке и других городах России, сократилась работа визовой службы посольства…

— Это добавило нам работы. Люди, которые могли себе позволить ехать на учебу за границу, стали активнее обращаться к специалистам, которые им выстроят стратегию поступления и логистику получения визы и переезда.

Визы и до текущих событий были непростым вопросом — они подорожали в последнее время раз в десять. Ты открываешь 2‒3 загранпаспорта, оплачиваешь взносы (каждый раз по 160 долларов), платишь по 20‒30 тысяч за ботов, которые тебе ловят «окошки» на запись на собеседование. В Москве сохранялась выдача определенных типов виз — но со студенческими приходилось изощряться, получать в других странах, записываясь на собеседования за полгода.

Но визовый вопрос даже сейчас решаем. А вот проблема курса рубля и заморозки ресурсов — нет.

Объективно говоря, нам как организации логично в условиях такой неопределенности фокусироваться на тех, кто не живет в России, получает зарплату в долларах или евро и не зависит от курса рубля. Мы, конечно, ни в коем случае не бросаем своих студентов, но и поток их сократился раз в десять. Неофициально — есть ограничения на приглашение профессуры, на проекты сотрудничества в сфере образования с людьми из стран, которые получили статус недружественных. Это все мешает профессиональной коллаборации.

В России пытались запускать так называемое «глобальное образование». На самом деле вопрос «оттока мозгов» решается очень просто: помоги ребенку получить качественное образование и пусть он приезжает и поработает какое-то количество лет, принесет пользу. У нас это в какой-то момент заморозилось.

— Основная проблема прямо сейчас — в том, что ничего никуда не летает? Или в курсе доллара?

— Летает, но маршруты изощреннее и дороже. Пока мы еще не закрыты. Летишь до Москвы, оттуда — в Турцию, из Турции — куда угодно. Проблема в том, как вообще деньги переслать. Учеба стоит, допустим, 30 тысяч долларов. Вроде каждый раз ты находишь новые инструменты, один из последних — биржа Binance: с русской карты там покупали USDT, переводили ребенку. Теперь с русской карты нельзя зачислять. Санкции Запада негативно, конечно, влияют на возможности российских студентов.

— И как быть теперь русским студентам?

— Первый вариант — оставаться, учиться здесь на бакалавриате и ждать, пока вся эта история не закончится в одну или другую сторону, а потом поступать в магистратуру. Можно поступать в России и переводиться (по тому же профилю). Ну или ехать вот прямо сейчас и понимать, что в ближайшие лет десять не будешь возвращаться, потому что не будет в этом смысла. Лучше там работать после окончания колледжа или университета — быстрее окупишь вложения.

Можно сдавать другие тесты, которые еще разрешены, списываться с университетами и объяснять им, что ты не можешь предоставить те или иные тесты, документы. Панировать заранее коммуникацию. Или поступать в университет попроще и переводиться. Это для тех, кто абсолютно точно решил уезжать. Рассматривать другие страны, не только США — проще будет в Канаде, Австралии, Новой Зеландии.

Я лично выступаю за то, чтобы подобная система подготовки к поступлению работала и внутри страны.

Ты должен понимать, куда едешь, почему именно туда, какая там будет среда, — это очень важно.

Аудитория враждебная, конкуренция нездоровая. Это обратная связь от родителей, сравнивающих качество группы в американском и российском вузе. Это, конечно, нельзя обобщать. Но вот такой опыт есть.

Что еще делать? Английский учить. Я сам в 25 лет его выучил. И налегать на математику: если у вас не творческая специальность, где важны английский и портфолио, то математика — база для любого поступления.

— Есть какая-то надежда, что скоро все выправится и дети из России снова нормально поедут учиться, куда хотят?

— Среди тех, кто работает с Западом и находится внутри информационного фона, надежд на то, что все скоро закончится, нет. Но есть надежда, что хуже не будет. Мой «оптимистичный прогноз» — в ближайшие лет пять ничего не поменяется в отношении международной повестки и студентов. Такого, как сейчас, раньше не было никогда. Санкции влияют на людей, которые вообще ни при чем. Тестовый центр говорит: все, в России вы не сможете сдать тест. Но при чем тут ребенок, которому 15 лет?

Я однажды в Нью-Йорке попал на лекцию в какой-то церкви. Профессор Мичиганского университета рассказывал про Северную Корею и трезво пытался объяснить причины ненависти целого поколения северокорейцев к западному миру и к США. Они родились под санкциями, всю жизнь под ними прожили — и это позволяет режиму обосновывать свои решения. Это реально так работает: людей и с той стороны ограничивают, и здесь не дают высказаться. Если санкции, влияющие на обычных людей, сохранятся надолго, это будет иметь прямо противоположный отклик. Людей объединяет общая беда.

Между тем российским студентам не так сложно, как иранцам, северокорейцам или сирийцам: мы еще не состоим в почетном списке государств — спонсоров терроризма.

В любом случае — учите язык. Всегда выгодно иметь доступ к первоисточнику: книгам, статьям, лекциям.

— Как сейчас относятся к нашим студентам за границей?

— Несмотря на происходящее, отношение хорошее. Есть частные примеры: студент, которого я вел, сейчас учится в США. К нему даже подходят и с некоторой эмпатией говорят: можно себе представить, что ты сейчас чувствуешь.

Работает поддержка психологов — студенты получают дополнительные часы со специалистами. А психическое расстройство заключается еще и в следующем: все началось во время каникул, и родители настолько прокачали своих детей, что вот сейчас они придут на учебу, а в кампусе все их будут просто уничтожать… Ребята просто боялись, у них буквально сформировался невроз на этом фоне.

К финансовому положению университеты относятся с пониманием.

Даже в частных вузах есть специальные целевые капиталы. Это формальная процедура: идешь и объясняешь, что семья твоя обеднела в два раза, что активы заморожены, даже невозможно перечислить деньги. Спрашиваешь, какие есть возможности получения помощи. Тебе дают карточки на питание, скидки на обучение, вплоть до стипендий. Есть проблемы из-за санкций, но на отношения между людьми это не влияет.