Чуть что — сразу Оруэлл! Все, конечно, вспоминают о том, что «Свобода — это рабство»! И наоборот! Ну и тому подобное. И вспоминают об этом все чаще и чаще. И стало это уже довольно общим местом. И довольно давно.

Да. Это первое, что приходит в голову, когда ты слышишь или читаешь разное такое, что и не снилось нашим околокремлевским мудрецам. Точнее, именно такое, что именно им и снилось, и снится, и видится, и слышится в их тяжких геополитических грезах.

А чем иным, кроме как материализацией геополитических галлюцинаций, можно назвать и кое-как объяснить происходящее в наши дни в Украине.

Нельзя также не вспомнить и о некоторых чисто лингвистических особенностях российской общественной и политической жизни.

Например, о такой, как омонимия.

Омонимия — это когда одинаково звучащими словами обозначаются совершенно разные, иногда и вовсе не похожие друг на друга вещи и явления. Если вы, например, услышите или прочитаете слово «лук» вне какого бы то ни было контекста, вы ведь не поймете, о том ли луке идет речь, из которого стреляют, или о том, который кладут в котлеты. Или это вовсе то, как вы выглядите, то есть ваш внешний облик, то есть look.

И лишь когда ты ясно понимаешь, что в нашей стране «партии», «парламенты» и «выборы» вовсе не означают партии, парламенты и выборы, а означают нечто совсем иное, хотя пишутся и произносятся совершенно одинаково, то жить становится не то чтобы легче и веселее, но хотя бы как-то понятнее.

То же и с «судом». Слово «суд» при сложившейся у нас демонстративно имитационной судебной системе может означать все что угодно, но только не суд. А потому и оценивать работу судей с точки зрения разумности или справедливости их вердиктов не более адекватно, чем оценивать работу печатного станка с точки зрения формы и содержания набираемых на нем текстов.

В наши особенные дни говорится и пишется особенно много всякого такого, что заставляет обывателя, имеющего несчастье прочитать к настоящему времени некоторое количество книжек и вообще где-то чему-то поучившегося, нервно вздрагивать и суетливо озираться в поисках вменяемого, разумного и осведомленного человека, который бы объяснил, что это вообще такое и как такое в принципе возможно.

Вот, например, кто-то из околокремлевских пламенных мыслителей сказал во всеуслышание, что президенту Байдену придется ответить за все то, что творится в Украине в наши дни.

Или, например, министр иностранных дел на виду у всего, можно сказать, мира, ничуть не заикаясь и не краснея, сообщил, что Россия на Украину не нападала.

Простодушный человек, вроде бы ко всему уже привыкший, при этих словах давится бутербродом и выпучивает глаза. «То есть как это!» — едва откашлявшись, восклицает этот бедняга, чьи базовые представления о миропорядке, об элементарной школьной логике и о сколько-нибудь обозримых границах лжи в очередной раз подвергаются массированному обстрелу и дают сильную течь.

«А вот так! — хочется сказать ему. — Не надо так волноваться. А просто не поленитесь открыть Википедию на слове «Проекция». Сначала там будет что-нибудь геометрически-изобразительное. А уж потом можно узнать, а если уже знал, то вспомнить о том, что «Прое́кция — механизм психологической защиты, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне. Человек приписывает кому-то или чему-то собственные мысли, чувства, мотивы, черты характера и пр., полагая, что он воспринял что-то приходящее извне, а не изнутри самого себя».

И чуть дальше: «Проекция — один из основных защитных механизмов при параноидном или истероидном расстройстве личности».

Казалось бы, можно было бы на этом и успокоиться, если бы не саднила неугомонная мысль о том, что эти вот люди — с этими вот «параноидными расстройствами» своих и без того не слишком твердо стоящих на ногах личностей — причастны к так называемой высокой политике.

Когда ты включаешь механизмы понимания, ты уже не так сильно изумляешься тому, что в соответствии с официальным пропагандистским дискурсом патриоты в других странах называются фашистами, а фашисты в своей стране называются патриотами.

А еще можно вспомнить о том, что называют иногда «ложными друзьями переводчика». То есть о том, что некоторые слова в родственных, но все же разных языках звучат одинаково, но означают совсем разные вещи или явления. И это их свойство часто является причиной различных комических — и не только комических — недоразумений.

Но дело в том, что иногда эти «ложные друзья» существуют не в разных языках, а в одном и том же. В нашем, например.