Рустам Ибрагимбеков. Фото: РИА Новости
Дорогой Рустам! Каким счастьем были разговоры с вами, застолья с вами, например, в ресторане «Белое солнце пустыни», где у вас была баснословная скидка, а официанты выстраивались в почтении, не веря своим глазам, стараясь расслышать ваши рассказы. И может быть, понять, что мудрость и сочувствие важнее ненависти, война — дело дрянь, а восток — дело тонкое.
Благодаря вам, Валентину Ежову и Владимиру Мотылю родилась картина на все времена. Вы считали огромной удачей, что сценарий попал в руки Мотыля, который, взялся за него вынуждено — ему не разрешали кино о декабристах «Звезда пленительного счастья».
Как часто прекрасное — дело случая, совпадения. Между прочим, фильм предлагали снимать Кончаловскому, Жалакявичусу, Чулюкину, Тарковскому. Вообразите, каким неожиданным могло бы стать «Солнце» русского истерна. Да и «Солнце» ли? Фильм назывался вначале «Басмачи», потом «Пустыня», «Спасите гарем». Последнее имя своей фривольностью разгневало госкиношного начальника Владимира Баскакова, потребовавшего подыскать более нейтральное название. «Какое?» — заинтересовались вы, — «Ну, что-то вроде «Белого солнце пустыни». «Неглупому киночиновнику Баскакову принадлежат и несколько реплик, вошедших в фильм, например, он сказал: «Знаете, ребята, немножко грубовато вы сработали. Восток — дело тонкое».
Съемки шли сложно, несколько раз картину останавливали. Но экспериментальная студия была экономически устроена таким образом, что закрыть фильм было невозможно.
Известно, что в начальном варианте был трагический финал, и жена Верещагина сходила с ума. А в сценарии, опубликованном отдельной книжкой одновременно с фильмом, был постскриптум. «Спустя несколько лет Сухов, оказавшись в Голодной степи, вновь встречает свой «гарем». Освобожденные им женщины остались неразлучными. Дружной бригадой цементщиц трудились они на строительстве канала».
Конечно, «Солнце» было вашим главным фильмом. В его слепящем и поныне свете трудно разглядеть другие замечательные работы: «В этом южном городе», «Допрос», «Храни меня, мой талисман», «Филер», «Восток/Запад». Каждая из них была событием для своего времени, в них пульсировали вопросы, на которые искала ответы интеллигенция. Тогда еще искала…
Сценарии более чем к сорока фильмам. И среди них к картинам Никиты Михалкова, от малоизвестного дебютного «Короткого дня в конце войны» до хитов — «Урга», «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник». И премия «Оскар» за «Утомленных солнцем», конечно, по праву принадлежит и вам. И снова в названии фильма, прогремевшего на весь мир — «солнце», правда уже гумилевское «солнце свирепое, солнце грозящее». И на фоне потухшего солнца поднимался портрет Сталина на кровавом фоне.
Выходец из «вечно горящего» Баку, вы любили прогретые солнцем города, Лос-Анжелес, например, или Рим. Но и в Москве согревали нас юмором, живой заинтересованностью к нашим жизням, к нашим семьям. При этом, не боялись самых трудных тем и вопросов. Например, однажды долго объясняли, почему в современных обстоятельствах непримиримости, когда даже бог становится предметов спора и вражды, один человек может погубить весь мир…
Какие только ленты сегодня не называют культовыми, но «Белое солнце пустыни» — в самом деле, культовый фильм. Его пересматривают, зная назубок, можно сказать ритуально. А сколько крылатых фраз! «За державу обидно», «Махмуд, зажигай!», «Абдула, таможня даёт добро!», «Верещагин, уходи с баркаса!» Космонавты смотрели фильм перед полетом, совершая обряд защиты. Фильм стал их талисманом. Его пересматривали в полете. Один из космонавтов рассказывал мне, как однажды выключился свет, они были в паническом состоянии, и вдруг раздался голос: «Давно здесь сидите?», испугавший еще больше. Тут загорелся экран телевизора, выяснилось, — это как раз тот эпизод, в котором Сухов обращается к старикам, замершим у стены.
Мало кто знает, что по образованию вы были специалистом по оптимальным системам управления. Может поэтому и сформулировали для себя версию бытия: «Максимум удовольствия от жизни, максимум интереса, моя жизнь важней, чем так называемое мое творчество. Ограничение в жизни только одно — моя совесть…»
