Некоторые сейчас призывают российских граждан сохранять спокойствие. Говорят, что текущая ситуация — это одна из пьес спектакля под названием «мировой передел», который реализуют главы мировых держав. И поэтому мы не можем на это повлиять. «Эта проблема не может быть переформатирована в решаемую задачу», — так они, примерно, говорят.

Однако можно взглянуть на эти вещи совсем по-другому. Противоположным образом.

И не в ответе за то, что делается в твоей стране и твоей страной. Это значит отказаться от мысли, что ты — субъект, наделенный природой ли, богом ли, — способностью к моральному выбору, к различению верха и низа. Сохранять спокойствие, значит, — уйти к уровню микроорганизма, которому есть дело исключительно до собственной микрожизни, но который и знать не знает о том целом существе, в котором оказался. Быть спокойным, значит, — примириться с тем, что в глазах окружающих народов твоя страна получает и укрепляет «мусорный» сертификат.

А эти слова про «спектакль» и «мировой передел». Риторика времен постмодернизма и конспирологии, долгие десятилетия разъедавшая сознание. Но вот на наших глазах риторика кончилась и обернулась танками и трупами. Причем не по воле неких непредсказуемых «тайных сил» и «мировых правительств». За танками и трупами стоит очень конкретная политическая воля конкретных людей и очевидное покорное согласие многих. Где-то восторженное, где-то молчаливое и, возможно, даже неохотное, но, — согласие. Потому говорить сейчас про объективные исторические дихотомии или про теорию заговора — это значит не желать смотреть на простой и безумный факт: снаряды рвутся сейчас в Украине.

Прежний мир закончился несколько дней назад. Точка экзистенциального невозврата уже пройдена. Никто и ничто не сможет быть прежним. Конечно, многие захотят просто переждать все это, а потом вернуться к известному и привычному. Но известное бесповоротно удаляется с каждым днем.

Говорят: люди всех стран мира в своем абсолютном большинстве хотят мирной жизни, хотят работать, строить дома, рожать и растить детей, воспитывать внуков, — а потому давайте и займемся этим, а не политикой, на которую нам не повлиять. Те, кто так говорит, упускают из виду, что эпицентр существования человека в этом мире есть не производство и взращивание себе подобных, — для этой роли природой отведено несметное количество иных организмов. Так уж есть, что наш эпицентр — это свобода воли со всеми вытекающими отсюда трагическими эффектами. Наше существование — та еще сука-трагедия. Об этом пишут все книги, которые чего-то стоят, — что Библия, что Илиада, — да вся культура человеческая об этом.

Конечно, мы не хотим трагедии. Мы хотим мира, работы, строительства, рождений. И чтобы все гарантированно и стабильно. Но вот только природа нашего бытия устроила все не так. Возможно, ровно для того, чтобы мы с этой природой не согласились и свою волю ей противопоставили.

Пытаться же трагедию не заметить, не включиться в нее, не ответить, а просто принять как неизбежный неприятный фон, как норму, — и продолжать хотеть своего персонального счастья — как-то не очень это по-человечески. Хотя по-человечески и понятно.

Да, никогда проблема нашего людского зла не сможет быть сведена к решаемой задаче. Сколько тысячелетий живем, а все так же неразрешимо. Но человек на то человек, что ставит перед собой неразрешимое. Страдает, кричит, в истерику входит, молится, плачет, но не снимает этого своего бремени. Потому чувствует, как только успокоится и сложит бремя, нечто очень важное утратит. Возможно, самое важное.

Что нам сейчас в своей стране делать, когда трагедия не только пришла, но хочет еще и так сделать, чтобы мы о ней говорить не смели и само слово забыли? И ресурсы для такого запрета у нынешней трагедии весьма основательные. А делать то, что и прежде делал человек перед неразрешимым: страдать, кричать, молиться, кто верит. Главное, не привыкать, что это норма. Если привыкнем — точно конец.