1.

«Киев бомбили, нам объявили, что началася война». Впрочем, мне говорили, что такие исторические параллели сегодня считаются незаконными, и я не буду на них настаивать, а лучше вспомню, как это началось.

Мы издавна дружили с Маканиным. Я считал его метафизиком советской и психологом постсоветской словесности. Его проза проникала вглубь сознания и обращалась к тому темному слою ментальности, о которой мы сами не догадывались. Не зря именно он написал лучший рассказ о чеченской войне. В «Кавказском пленном» идет речь о старом русском солдате, который, разумеется, не подозревая об этом, влюбляется в юного и красивого пленного чеченца — и убивает его. В сущности, это лирический и трагический перифраз стихов Бродского, написанных о другой, но похожей войне:

И сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Маканин нередко приезжал в Америку, где его знали, любили и переводили («Пленного» аж три раза). В Нью-Йорке он останавливался у меня, и мы вели долгие беседы у камина, которые оставались мирными даже тогда, когда мы никак не могли сойтись во мнениях.

Владимир Семенович свято верил в геополитическую нужду и считал ее неизбежным и универсальным законом вроде Ома и Гей-Люссака.

— Каждая страна стремится к распространению, — объяснял он на языке, доступном и такому шпаку, как я, — и занимает то пространство, которое ей позволят захватить другие страны.

— Значит ли это, — спросил я, — что США мечтают завоевать Канаду?

— Если бы им позволили.

— А Мексику? — продолжил я расспросы.

Маканин задумался. Видимо, он представил себе, сколько будет стоить налогоплательщикам содержать 120-миллионную страну с явно отстающей от Америки экономикой и процветающей наркомафией. Больше мы к этому вопросу не возвращались. Но все остались при своих, и много лет спустя ничего не изменилось. В головах многих всем по-прежнему правит география: у кого ее больше, тот считает, что оказался в дамках.

Маканин был тонким и умным собеседником, но и он не мог представить себе мир, в котором чужие страны больше не надо захватывать, хотя бы потому, что с ними лучше торговать.

Однако среди многих соотечественников этот элементарный урок истории не в чести.

2.

Я не говорю о власти. Я ее не знаю и никогда не знал, потому что не был даже в комсомоле. Но мне рассказывали про питерскую пианистку, которая отказалась от игры на рояле, чтобы беречь руки для автомата — защищаться от солдат НАТО. Я знаю умных, образованных и талантливых, которые в одну ночь из «крымнаших» перековались в «нашдонбасс», чтобы отомстить большевикам и Хрущеву. Я знаю священника, бывшего прораба перестройки, который боролся за освобождение России от коммунизма. Теперь он пересчитывает базы НАТО и думает, как с ними воевать. При этом никто из них мне не смог объяснить — зачем?

Чтобы снести Кремль? Ввести насильственный гомосексуализм? Бомбить Воронеж? Нагадить в подъезде? Отобрать лишнюю хромосому? Зачем вообще НАТО Россия, которая, кстати, сама подумывала в него вступить, если верить прежнему Путину, тому, что правил в начале ХХI века? На самом деле угрозы тут ни при чем вовсе: бегут ведь не от НАТО, а в НАТО — все кто могут, остальные — хотят, прекрасно зная, однако, что попасть туда совсем непросто.

Об этом написал один из самых проницательных колумнистов «Нью-Йорк таймс» Томас Фридман. Сам он, кстати сказать, был против расширения НАТО на восток, ибо в эпоху эйфории 90-х не хотел спугнуть зарождающуюся демократию в России. Чтобы переждать этот болезненный процесс, ее соседи, включая близкую мне Латвию, его не послушали, решив отсидеться за натовскими границами. Но Фридман не передумал, он и сегодня считает, что НАТО — не вопрос и не ответ.

Фридмана можно понять. Как в этой связи сказал другой обозреватель, европейская Украина могла бы сыграть роль Западной Германии для Восточной — объект для перманентной зависти: почему им можно, а нам нельзя?

В исторических категориях, на которые теперь так любят ссылаться, Российская империя крошится по краям, чтобы попасть на Запад не целиком, а по частям. Война — ответ на несостоявшийся соблазн, избавляющий от примера других стран, уже попавших в Европу.

3.

В эти дни все мои беседы с оппонентами заканчиваются одинаково: «Америка еще хуже». Они не слышат себя и не понимают, что говорят, но это еще не оправдание. Напротив, именно эти люди виноваты в войне, которую ведут не их руками, но от их имени.

Они повторяют державную ложь, более того, они ей верят: и про распятых мальчиков, прибитых к забору, и про диверсантов в коровьих копытах, и про американские ракеты, которые целятся в Россию с украинской земли. Все они и есть поджигатели войны, и для них есть точное слово — пособники.

Они бывают разными: чаще далекими, но иногда и близкими, даже друзьями, что ничего не меняет. Сегодня к пособникам войны относятся не только людоеды, которые рвутся «повторить». Сейчас пособниками является каждый, кто верит телевизору, тем более те, кто разносит этот бред в социальных сетях. И каждый, кто настаивает, что правда посередине, что украинцы довели, что те сами виноваты, что всякая страна живет своими интересами, что все равно все врут, что так было всегда, что никто ничего не может поделать, что виновата только власть, что голосовать было не за кого, что Навальный хуже, что на место одного президента придет другой, — еще опаснее.

Поэтому давайте прямо сейчас скажем: до правды один клик — всюду и на русском. Надо только захотеть, хотя бы для того, чтобы сознательно выбрать свою позицию и отвечать за нее. Нельзя, как сказано у Шварца, «требовать от других мужества, чтобы сражаться с драконом, но можно хотя бы не выслуживаться перед ним».

Уже после войны (я все еще не сравниваю) Томас Манн вспоминал 1933 год: «Если бы немецкая интеллигенция единодушно выступила тогда против этого позора, многое произошло бы не так, как произошло».