Эвакуированных привезли на специальном поезде из Ростовской области. ГИБДД перекрыла движение на привокзальной площади. Территорию охраняли усиленные наряды полиции и Росгвардии. У вокзала выстроили больше десятка машин скорой помощи. На перроне беженцев встречали высшие чиновники региона во главе с вице-губернатором и съемочная группа Первого канала. Какой опасности местные власти ожидали от вновь прибывших (среди беженцев — 272 женщины, 197 детей и 41 мужчина преклонного возраста), осталось неизвестным, но телекартинка получилась эффектной. Полицейские и сотрудники МЧС оцепили вагоны и препроводили пассажиров в автобусы, подогнанные к самому выходу из вокзала. Беженцев отвезли в санатории и оздоровительные лагеря Энгельсского, Марксовского и Вольского районов. 59 человек поселили в профилактории «Сокол» в областном центре.
Поезд с беженцами отправляется из Ростовской области. Фото: Эрик Романенко / ТАСС
«На работе поставили перед фактом»
Ворота на въезде в «Сокол» открыты. У центрального корпуса стоит «Газель», рабочие разгружают большие коробки с телевизорами. Накануне не было известно даже точное число постояльцев. Администрация санатория успела подготовить номера и обед. Комнату отдыха и игровую для детей оборудуют по ходу дела. За углом припаркован черный «крузак» с правительственными номерами. По территории снуют мужчины в пиджаках с выражением государственной важности на лицах.
Под елками стоит девушка в длинном пуховике. Елена ждет заказной автобус, который должен отвезти беженцев в Сбербанк для оформления 10-тысячной выплаты. «Я госслужащая, снимать меня не надо», — строго предупреждает собеседница. Елена говорит четко, безэмоционально, называя луганских и российских чиновников по имени-отчеству с точным указанием должности.
Спрашиваю, какой была обстановка в Луганске на момент отъезда, напуганы ли жители? «Обстановка посредством СМИ, — запинается Елена.
— У всех мышление разное. Одному страшно, если он прочитает в соцсетях про выстрелы, другому — не страшно, пока его дом не взорвется.
Я госслужащая, я, конечно, в курсе ситуации, но вам сказать не могу».
По словам женщины, об эвакуации в Луганске говорили давно. «Спрашивали, поедем мы или нет? Мы все отказались. Теперь на работе поставили перед фактом. Попросили составить списки родственников, которые могут эвакуироваться. В 20.00 мы вышли с работы. В 12.00 уже сели в автобус». Елена с коллегами выехала группой из четырех десятков человек.
В 2014-м Елена не выезжала в Россию, но слышала об ужасах жизни в палаточных лагерях. Сейчас, по ее оценке, эвакуация организована настолько хорошо, насколько возможно в экстренных обстоятельствах. В Луганске женщинам выдали по тысяче рублей материальной помощи от местных властей. Дорога до российской границы заняла вместо обычных 40 минут около трех часов. Особых проблем при въезде в РФ не возникло: у Елены с 2019 года есть российский паспорт.
В Ростовской области Елену с коллегами покормили в пункте обогрева МЧС. «Волонтеры принесли вещи и гигиенические принадлежности. Можно было взять все, что нужно, вплоть до женских прокладок». Вновь прибывшим объявили, что мест в Ростовской области нет, и посадили в поезд до Саратова (выбрать регион было нельзя). Елена бывала в России у родственников в 2017 году, но о Саратове почти ничего не слышала. «Природа, конечно, отличается. У вас тут уже начинается тайга», — делится девушка первыми впечатлениями (на самом деле, Саратовская область расположена в зоне лесостепей и частично — полупустынь). В Луганске температура в феврале доходила до +20 градусов. В Саратове сейчас около нуля. Не все беженцы взяли с собой теплые вещи.
В «Соколе» эвакуированных поселили в четырехместные номера с трехразовым питанием. В первый же день к беженцам пришли врачи из поликлиники, взяли анализы на ковид, пообещали прикрепить диабетиков и других хронических больных к льготной аптеке. Наутро приехали директор соседней школы и заведующая детским садом. Саратовское министерство образования обещает, что малыши получат места в дошкольных учреждениях без очереди, а школьники начнут учиться на следующей неделе.
«Честно сказать, я до сих пор не верю, что сюда приехала. Это так далеко. Неизвестно, на сколько времени», — Елена вдруг сбивается с бодрого официального тона. Ее беспокоит дальнейшая ситуация с работой. Перед отъездом сотрудники написали заявления на отпуск. Но если этот «отпуск» затянется, как будет оформлено отсутствие на рабочем месте, будет ли выплачиваться зарплата?
«Сейчас всем страшно, — описывает девушка сегодняшние настроения эвакуированных. — Как мы будем добираться назад? У одной женщины вообще нет денег на обратную дорогу».
Спрашиваю, не хотят ли другие беженцы поговорить с журналистами? Елена уходит в корпус, через пять минут возвращается и решительно качает головой: «Больше общаться никто не будет».
«У самих, как на войне, так еще везут»
По результатам опроса ВЦИОМ, 78 процентов россиян поддерживает решение о приеме беженцев, 75 процентов одобряют единовременную выплату в 10 тысяч рублей. В саратовских соцсетях не меньше половины комментариев выражает противоположное мнение. «Людей, конечно, жалко. Но Саратов — не тот город, который может принять беженцев. Мы — нищие», — пишут жители в городских пабликах.
«Вот беженцы удивятся, когда познакомятся с городом. Он тоже как после бомбежки, хотя вражеской авиации здесь не было с 1942-го. Ходим по льдам и какахам. У трамваев двери отваливаются на ходу. Дороги разбитые. Жители бегут из Саратовской области, как будто тут война», — отмечают комментаторы.
Нынешняя зима особенно тяжело далась саратовцам из-за аномальных снегопадов. Транспорт стоял в гигантских пробках, крыши домов потекли, десятки горожан получили травмы из-за упавших сосулек и гололеда на улицах. Трудно поверить, что местные чиновники, не способные справиться с уборкой снега, смогут помочь жертвам войны.
«Разведут показуху и бросят людей. Своим-то не могут помочь», — заключают пользователи соцсетей.
Региональные и федеральные власти по всем телеканалам расхваливают силу своей любви к братскому народу, перечисляя льготы и выплаты, обещанные беженцам (пока непонятно, впрочем, какая часть этих обещаний станет реальностью). На фоне бешеного роста цен такие высказывания не особенно укрепляют гуманистические настроения местных жителей, которые давно убедились, что их проблемы начальству безразличны.
«А картошка в «Пятерке» по 70 рублей за кг! Кто нам поможет выжить?» — задаются вопросом жители.
«Они — граждане России. Имеют право приехать и жить. Нужно относиться к ним, как к своим, — очередь в детсад, очередь в школу, очередь на комнату в общаге», — иронизируют комментаторы.
Беженцы на территории профилактория «Сокол». Фото: Матвей Фляжников / специально для «Новой»
Стоит напомнить, что в 1990-е Саратовская область приняла огромный поток русскоязычных беженцев из Средней Азии и с Кавказа. Сегодня переселенцы, осевшие в регионе, задумываются о причинах «избирательного спасения русских». «Когда мы с семьей переехали в Россию в 1994 году, мы здесь на хрен никому не нужны были. Мама моя до сих пор без гражданства, может, в этом году получит», — пишет саратовчанка, подростком переехавшая из Туркменистана.
Еще до прибытия первого поезда с донбасскими беженцами власти Саратовской области объявили ЧС. Такой режим позволяет перераспределить бюджетные средства, более свободно использовать технику, недвижимость и проводить закупки для государственных нужд без конкурса. Сколько денег из федерального центра Саратовская область получит на размещение беженцев, пока неизвестно.
Как это было в первую волну
В 2014 году беженцы с юго-востока Украины (как тогда выражались официальные лица) появились в Саратовской области ранней весной. К концу марта на миграционный учет в регионе поставили уже больше 800 украинских граждан. Люди приезжали своим ходом, селились, где придется. В апреле 2014-го городская администрация обратилась к жителям «с просьбой проявить милосердие, предоставить беженцам крышу над головой».
Скоро стало ясно, что этого недостаточно. К середине лета в Саратовской области на учете стояли уже 2,5 тысячи беженцев, приехавших сюда самостоятельно. В конце июля в Саратов самолетами МЧС и поездами организованно повезли украинских беженцев из Ростовской области и Крыма, где для них уже не хватало места. В пиковые моменты количество беженцев в области превышало девять тысяч человек. Саратов вошел в число регионов Поволжья, принявших наибольшее число приезжих с Донбасса.
Поезда с беженцами прибывали почти каждую неделю. Пассажиров встречали без помпы и на пазиках развозили по отдаленным сельским районам.
Случались скандалы. В селе Сосновоборское Петровского района для беженцев освободили социально-реабилитационное отделение центра соцзащиты (проще говоря, деревенский дом престарелых). Местных стариков раскидали по казенным учреждениям соседних районов. Стресс от неожиданного переезда предсказуемым образом сказался на здоровье пожилых людей. Подобное «гостеприимство» чиновников не лучшим образом отразилось на отношении сельчан к приезжим.
В районах открыли 75 пунктов временного размещения (ПВР) на 3,8 тысячи мест. Для этого использовали здания курортных, социальных учреждений, сельских гостиниц и даже спорткомплексы. Федеральный бюджет пообещал оплачивать содержание беженцев из расчета 800 рублей в день. Однако министерство регионального развития РФ, отвечавшее за перевод денег в регионы, реорганизовали. Полномочия передали ФМС.
Возникли проблемы с трудоустройством беженцев. К ноябрю 2014-го только чуть больше 60 процентов приезжих трудоспособного возраста нашли работу.
В сельских районах крайне редко встречались вакансии, способные привлечь донбасских шахтеров. «Требования у отдельных граждан Украины к работе довольно высокие, — отмечали в областном министерстве занятости. — Они хотят зарплату не то что 20, а все 30 тысяч рублей».
«В ряде муниципальных районов среди населения бытует мнение, будто украинские беженцы получают пособие, что позволяет не работать, в то время как коренные саратовцы трудятся за гораздо меньшие деньги», — отмечал губернатор Валерий Радаев на заседании совета по взаимодействию с национальными объединениями. Слухи о баснословных пособиях действительно распространились по селам: жители считали, что 800 рублей в день, обещанные на содержание постояльца в ПВР, выдают каждому на руки. Местные чиновники то ли не захотели объяснить гражданам истинное положение дел, то ли, благодаря существующему уровню доверия к власти, их никто не послушал.
К концу 2014-го региональные власти напомнили гостям, что пора и честь знать. Губернатор издал постановление, согласно которому в ПВР можно жить не больше 60 суток. В начале 2015-го поток беженцев в Саратовскую область практически иссяк.
Путь домой
Ирина Дзюба приехала на Донбасс в середине 1990-х из Ташкентской области. «Ехали погостить к свекрам, а обратно уже не вернулись, в Узбекистане начались неприятные события», — вспоминает Ирина Анатольевна. Осели в поселке Южная Ломоватка, в 15 минутах от Дебальцева. Муж ушел к другой. Ирина в одиночку поднимала троих детей. Работала швеей, птичницей, сторожем.
«Как только начались выстрелы, в поселке отключили водопровод, — вспоминает Дзюба начало конфликта. — Мы жили на втором этаже. У дочки тогда было пятеро детей. Из колодца воды не натаскаешься. Я уговорила дочь ехать в Россию». Семья потратила на переезд все детские пособия, пенсию и деньги, взятые в долг у земляков. «По дороге до российской границы нас три раза останавливали разные военные люди. Они не представлялись. Ссаживали молодых людей и мальчиков, даже 16-летних, — рассказывает Ирина Анатольевна. — Когда въехали в Россию, я поняла — всё, мы вырвались, я вывезла внуков. Я была так счастлива, что не буду участвовать в этой мясорубке».
Беженцы на территории профилактория «Сокол». Фото: Матвей Фляжников / специально для «Новой»
Беженцы оказались на московском автовокзале. Полицейский отвел женщин с детьми в ближайший отдел ФМС. «Инспектор спросила: куда вас отправить? Я сказала: туда, где я смогу найти работу». Семью отвезли в ЦВР в Красноармейском районе Саратовской области.
Оформление гражданства заняло больше полутора лет. «Медицинские справки, фотографии, ксерокопии — сколько их нужно на нашу большую семью! На это уходили все деньги, которые нам платили через соцслужбу». Непреодолимым препятствием оказалась временная прописка, без которой невозможно завершить оформление документов.
Сейчас Дзюба получает российскую пенсию, шьет и вяжет на продажу, по выходным бесплатно занимается с сельскими школьницами. Она говорит, что счастлива в Невежкино: «Я просто рада жить и просыпаться по утрам. Я здесь — дома».
«Проснемся, а флаг уже поменяли»
Анастасия с родителями и младшим братом жила в Константиновке. «В 2014 году это была украинская территория, боевые действия сюда не дошли. Но мы знали, что творится в Краматорске, и в июне-июле решили, что пора собирать вещи». Таксисты уже брали за проезд до границы по двойному тарифу. «По российским каналам говорили, что Россия поможет. В отличие от сегодняшней ситуации нас в Ростовской области никто не встречал. Мы купили билеты до Саратова, так как я хотела поступать в местный университет», — вспоминает Настя.
В Саратове один из жителей разрешил беженцам месяц бесплатно пожить в его квартире. «Квартира была абсолютно пуста. Хозяин принес надувной матрац. Мы все как-то спали на нем, вместе с собакой», — смеется девушка.
В 2014 году для студентов с Донбасса в вузах выделяли специальные бюджетные места. На Саратов эта программа не распространялась. Настя поступала на общих основаниях вместе со студентами из ближнего зарубежья. Ей выдали место в общежитии. Родители и брат получили статус беженцев. Девушка посчитала оформление слишком хлопотным и осталась с украинским паспортом.
«По убеждениям я была 100-процентной сторонницей русского мира, большей, чем коренные россияне. Я даже упрекала однокурсников: вы Путина не любите, вас надо гражданства лишить, а мне — дать! Мне казалось, что местные жители не благодарны партии и правительству», — вспоминает собеседница. Год-полтора Анастасия смотрела передачи Киселева и Соловьева. «Возможно, это была реакция на украинских националистов. Пока мы жили на Донбассе, они мне до того надоели, что я поверила другой стороне. Мир казался биполярным: либо ты за русских, либо — за украинских националистов, здравой середины не было».
Анастасия участвовала в различных форумах с чиновниками и официозными молодежными лидерами. «Пообщавшись с ними вживую, я поняла, что они — не патриоты. Для них это удобная роль, позволяющая продвигаться по карьерной лестнице», — вспоминает девушка.
После саратовского университета Настя поступила в институт образования ВШЭ. «Россияне относились ко мне по-разному. Одна из сотрудниц приемной комиссии мне помогла: у меня не было нотариально заверенного перевода какой-то бумажки, но она приняла документы. Я набрала хорошие баллы, прошла без каких-либо преференций. Но месяца через три один из студентов в моем присутствии начал рассуждать о том, что не стоило принимать в вуз этих беженцев, лучше бы отдать места россиянам. Я училась на пятерки. Всем отличникам дали к Новому году премию — 30 тысяч рублей. А мне — нет.
Я поняла, что всегда буду человеком второго сорта. После выпуска на серьезную должность меня никто не возьмет». Настя решила, что не хочет оставаться в России.
Девушка познакомилась с уроженцем Донецка и, не закончив обучения, уехала к нему в Киев. Родители собеседницы также вернулись на родину.
«Многие с Донбасса переехали в Центральную Украину. Это повлияло на общественное мнение. Сейчас я не сталкиваюсь с проявлениями украинского шовинизма, которого было много в 2014 году. Все хорошо относятся к русскому языку. Если русскоязычный покупатель зайдет в магазин, продавец без проблем перейдет на русский. Моя массажистка — россиянка из Сибири. Она замужем за сотрудником ВСУ, причем приехала уже после войны», — рассказывает Анастасия.
Перспективы сегодняшних беженцев Настя оценивает пессимистически. «С нами хотя бы мужчины выезжали, а теперь вывезли только женщин — кто их будет кормить? Нужно учитывать особенности менталитета: в России принято, что женщина работает, а большинство женщин Донбасса — домохозяйки, их обеспечивали мужья, — объясняет Анастасия. — Думаю, часть беженок сможет в России выйти замуж, но большинство будет вынуждено вернуться».
В конце разговора Настя замечает: «Насчет того, что это прочитают в СБУ, я сильно не переживаю. А вот ваши спецслужбы — везде. Да и обстановка нестабильная. У нас есть такая шутка: вдруг завтра проснемся, а флаг уже поменяли? Так что измените мое имя в статье».
С Настей мы беседовали за сутки до начала «спецоперации»*.
* Роскомнадзор обязывает СМИ использовать это слово при описании военных действий на территории Украины.
