«Борьба за мир» была ключевым лозунгом нескольких десятилетий истории РПЦ ХХ века.

Когда Сталин осенней ночью 1943 г. пригласил к себе в Кремль трех выживших в ходе репрессий иерархов, исход Второй мировой войны еще не был предрешен. И перед возрождаемой на новых условиях Московской патриархией поставили задачу: «освятить» миротворческой риторикой послевоенный передел мира, в результате которого сталинскому СССР досталась добрая половина Европы со значительным православным населением. Планы Кремля тогда простирались гораздо дальше — в зону советского влияния должны были перейти Босфор, Греция и Ближний Восток, то есть весь традиционно православный мир. Но начавшаяся уже в 1946-м холодная война помогла США и их союзникам удержать под своим контролем православный Восток. С тех пор своя холодная война не прекращается и в православном мире — между Константинополем и Москвой.

В условиях сложных отношений советской власти и православной церкви «борьба за мир» была условием выживания РПЦ, по крайней мере — в легальном поле. А послевоенная атмосфера в мире способствовала тому, что многие христиане Запада воспринимали миротворческую риторику Москвы искренне, не замечая скрытого в ней пропагандистского подвоха. Начиная с 1949 г., состоявшие в агентуре советских спецслужб иерархи и священники стали регулярно выезжать за рубеж на встречи защитников мира, а первый глава Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС) митрополит Николай (Ярушевич) разрабатывал свое «богословие мира», которое сводилось к единственной заповеди — «Блаженны миротворцы…».

Начиная с 1952 г. и вплоть до самого конца СССР, под эгидой РПЦ проводились регулярные «совещания глав и представителей церквей и религиозных объединений в защиту мира», которые постепенно превратились в международные. Львиную долю единственного разрешенного в стране церковного журнала — «ЖМП» — занимал раздел «В защиту мира».

При преемнике Николая (Ярушевича) митрополите Никодиме (Ротове) — духовном отце нынешнего патриарха Кирилла — церковная «борьба за мир» стала приобретать откровенно гротескные формы. На место «богословия мира» Никодим поставил «богословие коммунизма», а

с одновременным принятием резолюций в поддержку советских геополитических акций в любых уголках мира — во Вьетнаме, на Кубе, в Афганистане… Миллионы церковных денег, собиравшихся в те времена из лепт нищих церковных старушек, сдавались РПЦ в Фонд мира, который финансировал «коммунистическое и рабочее движение» (а иногда и откровенных комбатантов-террористов) в развивающихся странах. Той эпохе принадлежит саркастическая фраза, популярная и среди духовенства: «Мы так будем бороться за мир, что не оставим камня на камне».

Как бы то ни было, со всеми его издержками и противоречиями, «миротворческое служение» РПЦ в советские времена базировалось на позитивных ценностях

• разоружение,
• приоритет дипломатии,
• неприкосновенность «священного дара жизни».

По инерции РПЦ продолжала заниматься миротворчеством в 90-е и в начале нулевых, когда ее уже особо не принуждала к этому власть. Свои посреднические услуги (правда, без особого успеха) она предлагала в Карабахе и Югославии, патриарх Алексий II осудил штурм Грозного в 1995-м, а во время противостояния парламента и президента в 1993-м представители сторон вели переговоры в Даниловом монастыре.

В современном секулярном мире религиозные организации востребованы в той мере, в какой они берут на себя филантропические и медиаторские функции — опекают социально уязвимых и помогают в разрешении конфликтов.

На этом поприще активны католики и протестанты, которые устраивают «Марши мира» в горячих точках и конкурируют между собой за право оказать гуманитарную помощь или приютить беженцев. Но сегодня в России, когда мы стоим на пороге самой тяжелой и опасной за последние 75 лет войны, позиция РПЦ не слышна.

В истории бывают моменты, когда молчание громче многих красивых слов. В ситуации балансирования на грани войны одна-единственная крупная общественная инициатива внутри страны смогла бы переломить соотношение сил между сторонниками и противниками войны. РПЦ могла бы без труда реанимировать свою риторику 30–40-летней давности, нарратив был отработан до мелочей.

Благословение, которое отделяет от Христа, сказавшего: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими». А апостол Павел добавил: «Будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, возлюбленные» (Рим., 12:18). Христианин по определению не может выступать за войну, тем более — наступательную, какие бы экзотические примеры из житий святых нам ни приводили. Не может выступать не только словом, но и молчанием.

По словам заштатного клирика Московской епархии РПЦ, ныне преподающего в США, архимандрита Кирилла (Говоруна), «безальтернативной идеологической подоплекой» этой войны является доктрина «Русского мира», активно продвигавшаяся патриархом Кириллом. Сегодня эта доктрина грозит миру ядерным апокалипсисом. А приверженность ей делает православных иерархов беспомощными, мешая им встать между ощерившимися армиями и прикрыть своими рясами беззащитных женщин, детей, стариков — первых потенциальных жертв войны. Даже родившийся на западе Украины Донецкий митрополит Московского патриархата Иларион (Шукало), глядя на массовую «эвакуацию» собственной паствы властями «ДНР», смог выдавить из себя лишь дежурное: «Призываю всех к истовому покаянию».

Едва ли останется хоть капля авторитета у религиозной организации, которая растерялась в тот момент, когда ее пасомые начали массово уничтожать друг друга. Ведь в отличие от, скажем, карабахского конфликта или войны в Югославии, по обе стороны российско-украинского фронта стоят преимущественно православные солдаты, более того — паства Московского патриархата, который насчитывает в Украине более 12 тысячи приходов (а в России — более 16 тысяч). Таким образом, фронт разделяет эту «единую» паству почти ровно пополам, братья и сестры во Христе, причащающиеся «от единой чаши», получат приказ беспощадно убивать друг друга. А «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет» (Матф., 12:25).