Близнецы Митя и Андрей Березины (Сергей Журавлев и Николай Журавлев) — курсанты летного училища ВВС, спрятавшегося среди лесов-степей где-то на юге России. Есть одна у летчиков мечта — высота. И призвание, и небо — одно на двоих. Мечтают покорять его на сверхскоростных реактивных самолетах.

Двое из ларца, два брата-акробата. Две капли воды, идеально скроенные рифмы, зеркальное отражение: сероглазые, румяные, крепкие, соломенные-ершистые с упрямым взглядом. Старательные.

Одно целое — и такие разные. Инь и Ян. Митя спокойный, мечтательный, тактические любой сложности решает. Про угол сноса и соответствие горизонту. А с вестибуляркой — аут: в полете тошнит, может сознание потерять. Брат заботливо запихнет в карман его гимнастерки целлофановый пакет, чтобы дурачок кабину не изгваздал. Андрей — словно взрослей, мужественней, упрямей, решительней, у него и девушка Лера завскладом, и уверенность в себе, и сила. Проблема — с сообразительностью: для него «угол сноса» — китайская грамота, он и посадку по правилам никак не освоит — ручку дергает. Садится, «как бык поссал». Наставника едва не угробил. Летчик-инструктор Батя (Михаил Клабуков) после испытательного полета его, как маленького, по попе ремнем. Потом по-отечески выдохнет: таких тяжелых учеников у него еще не было. Сложить бы их — какой летчик вышел бы! Но смотрит едва ли не с завистью, как неразлучники друг за дружкой присматривают — в огонь и воду буквально. Нет, таких и разлучить нельзя, и вместе оставить не выходит. Сами борются с зависимостью друг от друга и… не жить им друг без друга.

Митя во всем хочет быть похожим на Андрея. Ходит за ним, «как на привязи». Есть ли в безмерной любви ощущение несвободы? Может ли такая любовь безразмерная мешать? Препятствовать. Стеснять. Нужно ли с ней бороться? «Дай мне самому побыть», — скажет брат брату.

Вот как про такое кино рассказать, в котором истории на трехстрочный рассказ. Все на полунюансах, легких импрессионистических мазках.

Дрожащий искаженный воздух над летным полем. Ботинок прохудившийся, палец в дырке гуляет. Мягкое солнце, отраженное в защитном шлеме, на приборной доске. Солнце, бьющее сквозь пальцы. Слепящее сквозь брызги воды. Купание железных коней. Тренировки вестибулярного аппарата: крутятся курсанты волчком, словно циркули, вокруг своей руки. Купола снежного парашютного шелка. И исковерканная машина мертвой почерневшей грудой на земле. Раскромсанная под дожем умирает. Пятнистая форма будущих летчиков, их лица сосредоточенные. Камера всматривается в телесные отношения, окрашенные эмоцией: игра в Слона, дрожь первого самостоятельного полета, прикосновение девушки. Маленькие реактивные самолеты с длинным острым носом — авиагоризондом, похожи на любопытных насекомых. Длинный щуп до горизонта дотягивается, чтобы выровнять самолет в пространстве.

Оператор Андрей Найденов ученик Юсова, чистый визионер. Помним его колористические поиски в «Эйфории» Вырыпаева, экспрессивную съемку массового расстрела через стекло парикмахерской в «Дорогих товарищах» Кончаловского. Камера Найденова, сама невесомая, то в восхищении замершая на земле, то рвущая пух облаков, прозрачные слои тумана, проникающая в тучи. Земля летит навстречу, вертится вокруг самолета вместе с небом. Машины тонут в тумане, «став крестиком на ткани». Скользят братья «по облачных откосам», не бравируя, строго выполняя задания учителя.

Локаторы вращают круглыми головами, определяя точку полета машины, ее скорость. Курсантов бьют камыши палками перед тем, как поджечь. Там птицы гнездятся, самолеты из-за птиц этих бьются. Семена летят, как парашюты одуванчиков. Огонь жрет сухие стебли, а птенцы не спрятались. И птенец Митя здесь где-то в дыму потерялся.

Новая картина Александра Золотухина — поэтическая элегия об интимном братстве военизированных мальчиков. О молодости. Об ощущениях, когда руки жжет от керосина или прикосновения к руке девушки. А кожа мерзнет от ледяной из брандспойта струи или прикосновения ветра.

Кажется, пацифизм, как миротворчество, освоенное, предъявленное в художественном методе — магистральная тема молодого автора. Его «Мальчик русский», показанный на «Берлинале» — такое же хрупкое и поэтичное кино о юноше, который на фронт отправился и ослеп от газовой атаки. О слепоте войны и единственно зрячем — ослепшем мальчике, с помощью гигантских ушей локатора «слушавшем небо», чтобы предупреждать однополчан о приближении вражеских самолетов и аэропланов. Там зыбкое, пульсирующее изображение казалось то ли кошмаром мальчика, оказавшемся в эпицентре планетарного бедствия, то ли полувыцветшими крупнозернистыми фотографиями, которые начинаем слышать.

Для режиссера звук в его «тихих страницах» имеет такое же первостепенное значение, как изображение. В новой картине свои партии у шороха гальки, шелеста камыша, треска огня, рева самолета, тишины облаков и чеканного строевого шага — где-то там, за спинами рефлексирующих героев.

Камерная киноистория «Брат во всем» питается токами художественной сокуровской поэтики и документального расторгуевского метода. Некоторые сцены, например, будничная стирка гимнастерок на полу с щетками, выкручивание выстиранной формы — метафора чистоты — напомнила «Чистый четверг» с его банно-прачечным поездом, везущим вымытых розовощеких солдат, только что отведавших солнечного борща… прямо в пасть смерти. Режиссеру удается соединить в одном кадре акварельное небо, размазанными слоями облаков, к которому стремятся герои, и землю — со всей ее прозой.

Явлена в непередаваемых противоречиях: безмолвного взаимопонимания по-армейски сдержанных героев, близости, преданности — и все это в мире, где нет места чувствам, где казарма, диктатура военного долга. Присяги. Команды. Устава.

Схожее ощущение было в «Отце и сыне» Сокурова: в тактильных отношениях близких просыпалась любовь как подлинная родственность, спрятанная вглубь, застегнутая на пуговицы мундирного военного мира.

Несколько важных оппозиций в фильме. Живое, человеческое, несовершенное (как надорванный вестибулярный аппарат Мити) — и отлаженное, военное. Летчик в кабине сверхзвукового военного истребителя полностью срастается с машиной. В кислородной маске со шлангом, в шлеме, на котором фамилия (на всякий черный случай) — кажется сам роботом или машиной. Так и движемся от идеального военного к шероховатому человеческому. По краю, острой кромке между миром и войной.

Два мальчика в военной форме звонят маме — у каждого по наушнику в ухе. Связанные одним проводом, и одним голосом в наушнике — голосом мамы. Шнур как пуповина, перерезать невозможно. Сила притяжения — посильней гравитационной.

Цвет настроения — меланхолия. Как и в «Отце и сыне» два героя — словно один раздвоенный, раздираемый противоречиями. Как и во многих фильмах Сокурова, это исследование мужественности и нежности, отстранения и близости. Как в сокуровских “Духовных голосах”, где солдаты, отправленные за тысячи километров от дома на границу и брошенные там, напоминали героев полотен Дейнеки. Визуализированные образы мужественности, поэтическая звонкость рифмы в шторках скудной обыденности. И «Голоса», и картина Золотухина наполнены скульптурными обнаженными и одетыми в военную форму мужскими телами. В этом мире практически нет женщин. Единственная пришелица — местная девушка Лера (Александра Шевырева), с которой встречается Андрей, и к которой пытается «прислониться» инфантильный Митя.

Исполнители и роли соединены бесшовно, вроде и не актеры вовсе, а сами персонажи пойманы в объектив камеры. И братья Журавлевы на артистов не похожи, скорее на своих героев. Когда поступали в Екатеринбургский театральный институт, одному из них предложили бюджет, а другому — контракт, решили отказаться и попробовать поступить на следующий год, осуществить общую мечту вместе. Их наставником Батей, капитаном Зориным стал настоящий летчик Михаил Клабуков — с голливудской внешностью, быстрой косноязычной, не всегда внятной, живой речью. В его Бате — редкое единение военной жесткости с теплой отеческой опекой.

А начинается фильм со сквозного лейтмотива — соло валторны, в котором странный микс темы из вагнеровского Тангейзера, колыбельной Дунаевского «Спят медведи и слоны» и еще отзвук чистой простой мелодии Шостаковича: «Родина знает, Где в облаках ее сын пролетает».

Получилась очень русская и в то же время универсальная история с выразительным антимилитаристским духом. Именно духом, никакой патетики. С трудным поиском внутренних, а не социальных причин поведения человека. С попыткой распознать человеческое в хрупких, неидеальных, живых героях.

Фестивальные отборщики говорят редком о примере русского пацифизма, явленном в этой картине, такой нужной, актуальной сегодня. Но Александр Золотухин не столько рассказывает актуальную историю, сколько ловит воздушные токи душного времени.

Тема полета отчего-то волнует современных российских режиссеров. Алексей Герман заканчивает картину «Воздух», Ренат Давлетьяров снял экшн «Летчик», Павел Костомаров завершает работу над приключенческой драмой «Бансу» об исчезнувшем пилоте. Общее в совершенно разных картинах — восхищение небом и попытка кинематографическими средствами преодолеть законы гравитации. Удается немногим.

С 3 марта 2022 года кинокомпания «Пионер» выпустит фильм «Брат во всем» на экраны.