В Колве 400 жителей. Село стоит на одноименной реке, которая впадает в более крупную реку Уса, а та в свою очередь — в Печору — важнейшую водную магистраль европейского Севера.

В августе 1994 года вблизи Колвы случился разлив на нефтепроводе компании «Коминефть», который позже включили в Книгу рекордов Гиннеса как крупнейший на суше. Из-за коррозии труб на поверхность вылилось до 300 тысяч тонн нефти. Она загрязнила 270 гектаров тундры и по рекам дошла до Баренцева моря. Присутствие углеводородов тогда зафиксировали у берегов Норвегии.

— У нас бабушка в чайник никакой воды, кроме печорской, никогда не наливала, пока 94-й не случился. Помню, пошла к реке, хотела постирать дорожки, села в лодку — во-первых, лодка была черная, во-вторых, вода черная. Я не понимала, что с водой. Взяла весло и погребла на середину реки — и там все такое-же! Тогда интернета не было, никто ничего не говорил. Только «Комитет спасения Печоры» выпускал бюллетени. Когда тут всех коров порезали, тогда только дошло до населения, что происходит, — говорит жительница соседнего села Усть-Уса Екатерина Дьячкова.

— Полностью все было нефтью забито. Не могли на лодках уехать на речку: вот такой слой был! — вспоминает бывший тракторист уже несуществующего совхоза «Усть-Усинский» Владимир Игнатов.

После разлива сельское хозяйство в Колве продержалось недолго: вместе с весенним паводком нефть затопила заливные луга.

— Люди стали отказываться от коров, у тещи моей была корова. Животные стали дохнуть, их забивали. Тогда невозможно рыбачить было. На кустах пласты нефти, потому что вода упала, нефть осталась. Мы пытались бензином сжигать эту нефть. Сейчас рыбачу в основном на Усе, выше поднимаюсь. В принципе, там рыба не пахнет, — говорит житель Колвы Геннадий Сундуков.

Нефтеразливы (уже не такие масштабные как в 1994 году) случаются в республике каждый год. Согласно отчету Минприроды Коми, в 2020 году произошло 38 аварий, которые загрязнили 20 га земли. Как отмечает бывший региональный министр природных ресурсов Роман Полшведкин, 70% случаев нефтяные компании замалчивают.

В мае 2021 года из-за разгерметизации нефтепровода в районе Харьягинского месторождения в соседнем Ненецком автономном округе в почву вылилось 90 тонн нефтепродуктов. В Коми ввели режим ЧС. По данным экологов WWF, изучивших космические снимки, нефть лилась в течение месяца, но это стало заметно, только когда растаял снег и начался ледоход.

Житель Колвы по прозвищу Бригадир участвовал в ликвидации этой аварии. У Бригадира рак, поэтому на разливы он ездить не боится. Страшновато только выступать в прессе, поэтому говорим анонимно.

— Я возил людей на лодке своей, все в «тавиках» ходили — в белых костюмах. Утром надели, вечером выкинули, чумазые все. Заплатили 250 тысяч рублей за два месяца. За лодку, за мотор и что работаешь. Потом уехал, надоело этой нефтью дышать. Нам уже не страшно, мы пенсионеры. Остальные не хотят убирать, потому что нефть. Это нам пенсионерам ничего, а им, пацанам с деревень, это все скажется! Родятся же от нефти… не знаю, что будет, но нам это уже не грозит, — предполагает он.

Это часть нефтяного маршрута, который начинается в Ненецком автономном округе. Через сотни добывающих скважин ветка идет в поселок «Головные сооружения» в Усинске для дальнейшей транспортировки по России и миру.

Рыбалка с ветераном

Чтобы найти рыбу, которая не пахнет химией, приходится выкручиваться. С 36-летним Иваном Игнатовым, ветераном второй чеченской кампании, и пенсионером Александром Каневым едем на один из островов, не тронутых нефтянкой.

— Вот она даже не отмывается, это все прилипло. Весь берег в нефти: сорбент, нефть, это все в кучу, — показывает Иван на кусты, сохранившие масляную грязь с недавнего разлива. — На Колве ловить нечего: ту рыбу кошки даже не едят. А это озеро не топило, сюда нефть не зашла, и рыба тут сохранилась.

На озере Кельчаты (в переводе с коми «озеро плотвы») у рыбаков установлены силки. За чистой рыбой идем несколько километров по бурелому. Канев по дороге не перестает восклицать: «Оглянись! Красота! За что я должен ее губить, если она мне доставляет радость?» Вместе с тем он лучше других знает технологию загрязнения природы.

Александр Канев родился под Усинском, стал работать на скважинах сразу после армии. Сначала в УБР-2 (Управление буровых работ) помощником бурильщика, потом мастером в компаниях «Коминефть», «Северная нефть», «Роснефть». Сегодня получает довольно существенную для здешних мест нефтяную пенсию в 40 тысяч рублей.

— В «Роснефти» платили очень хорошо, за что эту компанию уважаю, сейчас с нее тоже имею каждый месяц 8500 — «корпоративка» называется. Прикинь! — радуется он.

Разливы были всегда, говорит Канев: и в СССР, и сейчас. Причина чаще всего в людях.

— Дело и в трубах, но это чисто человеческий фактор. Вот я сижу 12 часов. Идет перекачка. Ночь, темно. Где-то у меня бутылочка там. Труба порвалась, давление на одну атмосферу упало. А дюкер идет под водой. Идти чинить? Нет, конечно, зачем мне? Темно! Куда? Мне страшно. Упало — и ладно, отзвонился, описал в журнале. А оно все уходит и уходит. За ночь сто тонн может выйти. Сменщик приходит, а он тоже с похмелья. Он до обеда сидит, потом начинается беготня, — объясняет Канев.

Загрязняют не только нефтепродуктами. Промышленники выкачивают на поверхность пластовый газ и буровую жидкость. Это отходы производства, требующие специальной утилизации, но чаще всего фракции попадают в водотоки. Из-за этого в тайге и тундре останавливаются ручьи и «асфальтируются» тропинки.

— Это такая серая жижа, которая течет в реку. Это самое страшное. Это все должно лежать в амбаре — так было в советское время. Сейчас все в речку, — говорит Канев.

Иван Игнатов в это время отчаливает на веслах к силкам и возвращается с еще живым уловом: щука, окунь, сорога, лещ. Иван — отец троих детей. Как и у большинства мужского населения Усинска, у него был опыт работы на буровых.

— Я работал по вахтам тоже: по 45, по 60 дней уезжал. Чуть-чуть не случилась потеря жены. Семейному человеку лучше по вахтам не работать. Ты отработал, приезжаешь и пьешь, тебя жена не видит, — делится он.

Игнатов в нефтяную отрасль возвращаться не собирается и уверен, что на буровые его не возьмут: слишком негативно он отзывается о промышленниках в прессе. Житель Колвы критикует отсутствие в селе фельдшерско-акушерского пункта (ФАПа), хорошего детского сада, очистных сооружений для питьевой воды и воздуха, которым невозможно дышать после очередного разлива.

— Я хочу, чтобы «Лукойл» отсюда нахрен ушел. Чтобы его здесь не было, — восклицает он.

Трубы в порядке

В июне 2021 года в кулуарах международного экономического форума в Петербурге группа журналистов загнала в круг президента и совладельца «Лукойла» Вагита Алекперова. Миллиардер говорит тихо, заставляя репортеров подходить очень близко. Спрашивали в основном про цены на нефть, но речь зашла и о весеннем разливе на Колве.

На форуме глава «Лукойла» отчитался федеральному каналу, что природа Коми после разлива весной 2021 года «полностью восстановлена».

— Наша инфраструктура находится в идеальном состоянии. Сегодня мы провели повторную экспертизу всей нашей инфраструктуры как в Западной Сибири, так и в Усинске. Мы выявили тонкие места, но главная, считаю, задача… бывают разные случаи, мы 100% не можем застраховать себя от прорывов. Когда говорят большие цифры, надо понимать, у нас в продукте всего 92% — это вода. И когда говорят люди, 20 тонн — это вылилось две тонны или полторы тонны. Главное — мы открыты, сразу сообщаем во все контролирующие органы и общественные организации. Мы мгновенно принимаем действия по ликвидации, — заверил Алекперов.

Спустя пять месяцев Игнатов показывает мне нефтяные залежи на Колве: темная полоса, оставшаяся на кустах после падения уровня воды, тянется десятки километров вдоль берега. Масляную грязь с резким запахом легко снять с любой ветки.

В кругу буровых

Село Усть-Уса находится в 70 километрах от Колвы. Здесь с высокого берега можно наблюдать, как Печора поворачивает в сторону Баренцева моря. Отсюда же видны «свечи»: промышленные факелы рядом с буровыми установками, которые сжигают попутный газ при добыче. Местные не раз выступали против приближения к селу подрядчиков «Лукойла»: разведку хотели начать даже в двух километрах от Усть-Усы. После протестов работы удалось отдалить на 2,5 километра.

— «Лукойл» говорит: вот мы вам сделали хорошо — водоподготовку, водоочистку. И что теперь, нам разрешить буровую в центре села ставить? Это опасный газ, наступает смерть, если надышаться, — говорит директор школы села Усть-Уса Екатерина Дьячкова.

Дьячкову в селе называют «депутатом» — она представляет интересы местных в государственном совете Коми от партии КПРФ. После весеннего разлива общественница облетала окрестности на вертолете, который каждую весну власти предоставляют паводковой комиссии.

— Когда я всю эту картину увидела: эта нефтяная река в радужной пленке, где-то птицы вылетели — я больше ничего не могла делать, я плакала. Я была в ужасе. Сколько мы летели по Колве, она вся сверкала, — вспоминает она. — Надо сверху что-то менять, нужен новый закон. Мы выходили три раза уже с законопроектом, чтобы не имели права эксплуатировать трубы старше 20 лет. Нас поддерживает человек 30, поскольку там «Единая Россия» преобладает, они все проголосовали против.

В Усть-Усе учатся дети оленеводов, они живут в интернате недалеко от школы. Сами стада ушли отсюда еще в 90-х: буровых становилось все больше, пастбищ все меньше.

— Я никогда не забуду, когда в школе здесь проходили у нас собрания, чтобы мы согласились дать какую-то территорию для освоения какой-то компании. Представители нашего усть-усинского совхоза поднимались и говорили: вот у нас стадо кормить нечем, может, мы дадим вам эту территорию, а вы нам вагон комбикорма. Или в школу принесут телевизор. Бусинки дарили! — вспоминает Екатерина.

На телефоне общественница показывает видео с буровой жидкостью, остановившую ручей вблизи Харьягинского месторождения. Образец Дьячкова отправила в Росприроднадзор, но там отмахнулись: для анализа нужна стерильная тара.

— Нас всегда упрекают: вы что, хотите на лошадях ездить, вы же пользуетесь бензином! А мы не против, но если вы добываете, то зачем разливаете? Добывайте так, чтобы везде было чисто. Тем более Север — самый хрупкий, здесь природа не восстанавливается. Один раз нагадили, это сохранится сотни лет, — добавила общественница.

Бесплодие и рак

Нефтяные болезни быстрее всего поражают работников буровых скважин. По данным Национального исследовательского Томского политехнического университета, в течение 15 лет почти половина (43%) бурильщиков приходят к нетрудоспособности. Из 7,5 тысячи обследованных ими нефтяников они выявили патологии у большинства (72%). Это болезни органов дыхания, системы кровообращения, пищеварительной и опорно-двигательной систем.

Национальный центр биотехнологической информации США изучал влияние ежегодных разливов в дельте реки Нигер. Там нефть загрязнила как поверхностные, так и грунтовые воды. Разливы привели к снижению продовольственной безопасности домашних хозяйств на 60%, снизили на треть содержание витаминов в овощах. Исследования на животных показали, что сырая нефть может приводить к бесплодию и раку.

Усинский район входит в тройку районов Коми с самой быстрорастущей статистикой по смертности от рака и заболеваний органов пищеварения. Согласно данным Федеральной службы государственной статистики по Республике Коми (Комистат), с 1993 по 2015 год количество смертей от новообразований в Усинске увеличилось в два раза: с 6,9 до 14,2 случаев в год на 10 тысяч населения.

До начала пандемии COVID-19, согласно НМИЦ Радиологии, смертность от новообразований в России составляла в среднем 20 человек на 10 тысяч. Самые высокие показатели (25 на 10 тысяч) в 2019 году зафиксированы в Псковской, Курганской, Орловской, Костромской областях и в Петербурге. Самые низкие — меньше 10 человек — в Республике Тыва, Ямало-Ненецком автономном округе, а также южных республиках Дагестан, Ингушетия и Чечня. Республика Коми в этом списке на 40-м месте.

Эксперты подчеркивают, что в подобных рейтингах нужно учитывать, в том числе близость к атомным предприятиям, наличие онкологических диспансеров, а также особенности аутопсии в регионе, когда по религиозным причинам вскрытие может вовсе не проводиться.

— Постоянное ведется исследование в этой области. Нет такого, что есть какой-то фактор и он сразу же вызвал какой-то процесс. Развитие опухолевого процесса очень долгое: 10–15 лет. Это уже случились все события, которые позволят клетке превратиться в злокачественную. Должно пройти какое-то время, чтобы реализовался эффект этого канцерогена. А как и какого канцерогена на фоне этого периода времени, никто не знает. Разными путями попадает: через кожу, через воздух, с пищей. В этой ситуации много что может влиять на пусковой механизм развития этого процесса. А как это связать, как установить временную связь? Требуются исследования, которые сейчас ведутся, — говорит заведующий отделением противоопухолевой лекарственной терапии «Петербургского онкоцентра» Вячеслав Чубенко.

Загрязнения в окружающей среде влияют на развитие онкологических заболеваний так же, как и, например, курение и плохое питание, однако доказать связь влияния конкретного канцерогена на развитие опухоли практически невозможно.

— Нефтедобывающие регионы отличаются повышенной смертностью от болезней органов ЖКТ и от рака. Если посмотреть на статистику Росгидромета, то северные реки выносят огромное количество нефтепродуктов. В определенных местах они воздействуют на ихтиофауну, рыбу и другие водные организмы. И собственно этим потом человек питается. В целом фактор окружающей среды влияет примерно на 20% нездоровья у людей. Есть еще фактор здравоохранения, образа жизни и так далее. Если человек пьет, курит, то это на его здоровье будет гораздо сильнее влиять. Но, естественно, [нефтеразливы] это такой усугубляющий эффект, — отмечает руководитель направления «Климат и энергетика» в российском Greenpeace Василий Яблоков.

— Нефтеразливы — это неотъемлемая часть нефтедобычи, но есть регионы, в которых более ответственно подходят к процессу, — отмечает Яблоков.

— С точки зрения климата у нас вообще не должно появляться новых проектов по добыче. Сейчас остро стоит вопрос, что делать с такими монопрофильными регионами. Это по аналогии с угольными регионами: что будет с людьми, когда уголь закончится или на него не будет спроса. Мы видели в той же Коми, что происходило в Воркуте или Инте. Никто не заботился о людях и их будущем. Есть подозрение, что с нефтяными регионами будет такая же история, — предполагает эколог.

Иван Игнатов добавляет, что из-за грязной воды у жителей «сыпятся зубы», а после разливов еще долго приходится выводить из легких грязь. По словам местных, в лучшем случае в будущем нефтяные компании исчезнут из района, выкачав все, что нужно. В худшем — территория тайги и тундры превратится в один сплошной асфальт из-за застывших отходов нефтяной промышленности.