Елена Милашина: Ситуация с семьей Янгулбаевых актуализировать в начале января этого года, когда в Нижний Новгород приехали чеченские полицейские, по большому счету, с фиктивными основаниями. Сайди Янгулбаев и Зарема Мусаева — муж и жена. Сайди Янгулбаев — действующий федеральный судья, просто сейчас у него нет контракта ни с одним из судов, а раньше он работал в Чечне. Приехали чеченские полицейские с основанием, из которого следует, что они якобы являются свидетелями по возбужденному в Чечне уголовному делу по мошенничеству. И следователь, который ведет это дело, вынес постановление о приводе. Если внимательно прочитать это постановление, и вообще сопоставить его с практикой принудительных приводов, то к этому постановлению и поручению, на основании которых действуют чеченские оперативники, а им помогала нижегородская полиция, то должны были быть приложены уведомления о вручении, именно вручении под роспись, повесток с вызовом на допрос, которые эти граждане не исполнили и злостно уклонялись от допроса по делу. Кроме того, если бы это все было не фиктивно следователь вообще не имела права выносить постановление о принудительном приводе Сайди Янгулбаева, он федеральный судья — здесь все решается на совсем другом уровне, не на уровне чеченской полиции, не на уровне даже нижегородской полиции, а на уровне Генеральной прокуратуры и Верховного суда Российской Федерации. Этого всего не знали нижегородские полицейские, это все узнало нижегородское УФСБ, которое мы привлекли. Собственно говоря, это была моя идея позвонить в УФСБ и поставить их в известность, что в данный момент происходят незаконные силовые действия в отношении действующего федерального судьи Янгулбаева.

Надежда Юрова: Какая была реакция?

Елена Милашина: Реакция была официальная и неофициальная. Официально во–первых — не поверили в эту ситуацию, но на всякий случай вызвали патруль полиции, который удостоверился, что действительно это судья, что действительно в отношении него производятся незаконные действия. И как я понимаю, неофициально УФСБ запретило что-либо делать в отношении судьи, а в отношении его жены Заремы Мусаевой — ничего, никакого запрета не было и поэтому ее силой, что очень важно, потому что принудительный привод — это одно, а есть еще задержания. И ее по сути задержали, хотя в отношении свидетеля это недопустимые действия. Если внимательно прочитать ПК, то там через запятую идут принудительный привод, задержание тоже как форма — это разные действия, но к Зареме Мусаевой применили силу и ее задержали по сути.

Надежда Юрова: То есть принудительный привод не означает применение силы?

Елена Милашина: Не означает. Как действует принудительный привод обычно в практике Российской Федерации: приходит сотрудник полиции чаще всего к гражданину, который уклоняется от явки к следователю. Он ознакамливает его с постановлением под роспись, если рядом его адвокат, то точно так же адвокат расписывается в постановлении — этого не было сделано в данной ситуации. Устанавливает личность человека, который подлежит принудительно приводу. Зарему Мусаеву вытащили силком, даже ее паспорт остался у адвоката, и они даже не знали, может они могли утащить любую другую женщину, если бы она там находилась. То есть не устанавливая никакой личности, не ознакамливая с постановлением. И обычно в России это происходит так — человек отказывается от принудительного привода, на него оформляется протокол об административном нарушении, который потом уже отправляется в суд, и суд уже выносит решение о том, что человек должен явиться, и если он не является, уже тогда… Это вот принудительный привод.

Надежда Юрова: Как много важных ступенек пропустили эти люди.

Елена Милашина: Очень много. Её просто силком схватили, увели, применили физическую силу. И в данной ситуации полицейские, что нижегородские, что чеченские, действовали как люди, которые не идентифицировали себя согласно закону о полиции, как сотрудники полиции — они не представились, они были в штатском, они были с масками и с капюшонами и бейсболками на головах. У Заремы Мусаевой три сына — старший Абубакар, средний Ибрагим, младший Байсангур и дочь. Средний сын Ибрагим подозревается чеченскими властями в том, что он является администратором или одним из администраторов анонимного телеграм-канала “1ADAT”, адат в переводе с чеченского — это закон. Телеграм-канал существует с апреля 20-го года и очень жестко критикует чеченскую власть, плюс собирает и мониторит информацию о нарушениях прав человека в Чечне. Один из подозреваемых в том, что он либо админ, либо каким-то образом сотрудничает с каналом “Адат”, житель чечни Салман Тепсуркаев был в сентябре прошлого года похищен в Геленджике под камерой. Он был увезен в Чечню, и потом всплыло видео, его показали на официальных чеченских пабликах. Голые мальчик, которого заставляют сесть на бутылку. После этого по моей информации его убили. Его тогда задержали по обвинению в оскорблении матери Адама Делимханова, якобы он прочитал стихи, которые оскорбляли ее как женщину. Это был вот такой серьезный момент, показывающий как чеченские власти относятся к этому телеграм-каналу и всем, кто с ним сотрудничает, связан с ним, кто его читает. В Чечне проходили массовые облавы на людей, у которых когда проверялись телефоны, чтобы посмотреть есть ли там видео — “Адат” помещает свои видео, маркирует маркировкой “Адат”. Любой телеграм-канал так делает, “База” так делает, любой телеграм-канал, обладающий эксклюзивным видео, так делает. В Чечне это очень опасно, потому что, если это видео человек посмотрел, и оно у на него осталась в телефоне, можно вычислить, что он является если не подписчиком, то читателем канала “Адат”. И по этим видео людей очень много ловили, обвиняли в том, что они сотрудничают с каналом, поставляют им информацию. Дело в том, что действительно, за полтора года существования канала “Адат”, особенно в условиях, когда ни правозащитные организации, ни журналисты уже не могут свободно перемещаться по Чечне и работать, у них появилось огромное количество источников, они закрывают практически всю Чечню. То есть, если речь идет о каком-то районе или даже о селе, они могут найти информацию, сколько людей было похищено, допустим, задержано незаконно в этом районе, что произошло в этом селе. У них большая база информантов в Чечне, у них работают боты обратной связи, которыми они обучают людей пользоваться в основном конечно молодых, и получая таким образом информацию о том, что происходит в Чечне и придают ее огласке. В условиях, когда профессиональным журналистам или правозащитникам это очень сложно делать, канал “Адат” стал… не только он, но и вообще чеченские блогеры, которые получают таким образом информацию и распространяют ее, в основном они все живут за пределами Чечни. Они стали таким источником информации о том, что происходит в этом очень закрытом, страшном регионе Российской Федерации, на который люди все больше и больше смотрят, те люди, которые живут в Российской Федерации и все больше и больше думают “что это такое у нас происходит на территории России?”, потому что все это кажется очень чужим, варварским, архаичным и вызывает ужас у людей. И чеченские власти не понимают, что с каждым шагом они усугубляют вот это вот отношение к себе, к Чечне, к чеченскому народу, что самое плохое. То, что я пытаюсь все время делать, чтобы все-таки люди, которые хотят знать о том, что происходит в Чечне, понимали, что то, что делает чеченская власть и люди, связанные с чеченской властью, облеченные вот этим иммунитетом безнаказанности. Мы очень часто слышим, что чеченцы где-то что-то сделали и Кадыров выступил по этому поводу, и они ушли безнаказанными. Но это очень маленькая часть чеченского народа, в основном чеченский народ — это совершенно не то, что чеченская власть. Это обычные люди, которые страдают сейчас больше всего, потому что они находятся непосредственно под гнетом этой варварской власти. Они прямые реципиенты всех этих ужасных методов, которые в общем Кадыров сейчас открыто демонстрирует и то, на что он способен.

Надежда Юрова: И при этом Кадыров же тоже, он же пытается напротив апеллировать к тому, что первый же чеченец отомстит, если вернется хоть кто-то из Янгулбаевых.

Елена Милашина: Это тоже отдельная ситуация. Даже не вернется, они будут действительно преследовать эту семью. Почему приехали за судьей и его женой, за родителями этого Ибрагима Янгулбаева? Потому что метод, которым действуют в Чечне уже давно, к сожалению этот метод прогрессирует именно с подачи и потому что Москва закрывает на это глаза, — метод коллективной ответственности. Этот метод применялся для борьбы с террористическим подпольем в Чечне, когда оно было еще живо. Сейчас, когда апеллируют, что Кадыров борется с терроризмом, что Чечня это самый пострадавший от терроризма регион, — не совсем корректно, потому что вообще Россия пострадавшая от терроризма страна. У нас были серьезнейшие теракты, и мы все в общем жертвы терроризма. Террористическое подполье тоже было не только в Чечне. И время, когда оно действовало особенно активно, оно уже давно прошло. И с ним в общем справилась не столько даже чеченская власть, и даже в минимальной степени чеченская власть, сколько на самом деле справилась конечно наша Федеральная Служба Безопасности и МВД. Но в Чечне, чтобы лишить кавказское подполье поддержки, использовался принцип коллективной ответственности. Когда за одного человека забирали семью, давили, оказывали воздействие на семью, на его близких — вплоть до выселения из республики и сжигания их домов. И федеральные власти закрывали на это глаза. То есть это был ровно такой же принцип, как у Сталина и не только. На самом деле это распространенная практика борьбы с какими-то сепаратизмом, с терроризмом, когда есть поддержка у населения. Чтобы лишить этой поддержки, население тоже наказывают. Это даже делали немцы во время Великой Отечественной войны, когда за партизан сжигали села, деревни, вешали жителей, которые не хотели выдавать этих партизан. То есть это практики известные, в Чечне они применяются в мирное время, вот у нас на глазах. Именно поэтому забрали двух людей, один из которых федеральный судья, его попытались забрать, чтобы таким образом воздействовать на Ибрагима Янгулбаева, их сына, который по мнению чеченских властей стоит за телеграм-каналом “Адат”.

Надежда Юрова: А что сейчас про их судьбу известно?

Елена Милашина: С 20 января до сих пор Зарему Мусаеву никто из ее адвокатов, а у нее их по-моему уже пять, не видел. Видел её только уполномоченный по правам человека Чечни Солтаев, который два раза к ней ходил и делал с ней видео. А больше ее никто не видел. Ее держат изолированно от всех. Но никто — ни ее муж, ни ее дети не приехали в Чечню и не сдались сами. Это очень хорошо. В Чечне и по глупости можно конечно обвинять их, что они трусы и бросили свою мать, но на самом деле…

Надежда Юрова: Этого же и добиваются.

Елена Милашина: Но на самом деле это очень правильное поведение. Нельзя поощрять такие практики ни в коем случае. Это очень распространено, когда чеченцы действительно приезжают, когда чеченцы обменивают себя на своих родственников. Это поощрение практики заложничества, когда она имеет положительный результат, то есть достигается тот эффект, который преследуют люди, которые берут людей в заложники.

Елена Милашина: Я никого в заложники не беру, а те, кто берет, считают, что террорист это я, а все мы — пособники. Да, но впервые этот принцип сломался так явно. Хотя до этого точно так же воздействовать пытались на Тумсо Абдурахманова — это самый известный чеченский блогер, критик чеченской власти, и на других критиков. Они естественно не приезжали. И в общем постоянно забирают дальних родственников, проживающих в Чечне, третируют их, например, и родственников Закаева Ахмеда, это, если помните, один из лидеров независимой Ичкерии времен первой и второй чеченских кампаний. Он уже давно проживает в Лондоне и тоже является врагом Кадырова, и его родственников вот недавно совсем тоже забирали, с целью оказания на него давления или просто демонстрации своей силы, что они могут. Потому что эти люди уже давно не подпадают под это воздействие, под это давление. И Янгулбаевы в общем тоже совершенно четко не захотели эту практику делать эффективной, и они находятся в данный момент физически вне досягаемости чеченских властей, что еще больше злит чеченские власти и они не могут успокоиться. И мы видим, что каждый день они придумывают все новые и новые формы, как высказать свое отношение к данной ситуации. Чем это закончится — непонятно, потому что еще есть некая корреляция между молчанием президента Путина, человека, которого единственного, наверное, слышит Кадыров вообще в нашей стране. Но чем дольше молчит Кадыров, и чем дольше молчит Путин, тем больше раздухаривается Кадыров, и тем более варварские формы принимают его высказывания, высказывания чеченских силовиков — ближайшего окружения. Еще раз повторюсь, Кадыров и его ближайшее окружение — не есть чеченский народ. Не ассоциируйте все, что происходит, и что нам показывают на сцене чеченские власти и приближенные к чеченским властям, потому что им есть, что терять, не ассоциируйте это с людьми, которые живут в Чечне. Они вынуждены молчать, они не могут ничего сказать, потому что с ними поступят примерно так же как с Заремой Мусаевой только раз в сто хуже. Потому что Зарему Мусаеву мы все-таки хоть немножко смогли вот этой публичностью защитить, по крайней мере не было применено дальнейшей физической силы. И то, что последние месяцы происходит вообще в Чечне, мы видим, что заложники женщины стали просто одним из таких… Поскольку этот институт заложничества все время дает сбой. Раньше брали только мужчин, а женщины вообще были заложниками только во времена Чеченских войн, когда это делали федеральные военнослужащие. Есть несколько случаев, самый наверное показательный, это случай Буданова и Эльзы Кунгаевой, когда была захвачена девушка в селе, она была обвинена в причастности к подполью. Буданов ее варварски изнасиловал и убил и за это он был осужден. Потом вышел из тюрьмы, и чеченцы его убили.

Но сейчас ровно то же самое, что Буданов делал, практически делают чеченцы, именно те, кто забирают женщин в заложники. Они рассылают фото обнаженных чеченок, что для чеченцев вообще конечно… Как для верующего — пойти и сделать что-то с иконами, поджечь их, например.

Вот примерно то же самое. Это оскорбление всех устоев, потому что женщина на Кавказе и в Чечне по легенде человек святой, и трогать ее нельзя, и смотреть по исламу на чужую женщину нельзя, и уж тем более ее раздевать, насиловать. То, что сейчас происходит, это совершенное варварство и нарушение всех абсолютно устоев и чеченского общества, и кавказского, и мусульманского.

Надежда Юрова: Я понимаю, что это конечно игры в догадки, сегодня вроде как сказали что до Путина донесут, о том, что такая ситуация происходит, есть ли какая-то вероятность, что, допустим, он что-то скажет, предпримет, и Зарему вернут в семью?

Елена Милашина: Знаете, нет, у меня нет такой надежды. У нас по законам Российской Федерации федеральный судья защищен так, как президент России. Понимаете, это второй такой статус после президента, депутатов, высших должностных лиц российского государства, который защищен законом о судьях, законом о государственной защите для таких людей. То есть сейчас по идее Янгулбаеву и его семье обязаны были предоставить защиту, причем немедленно, и в таком плане, в каком ее предоставляют президенту Российской Федерации практически. А вместо этого Песков четко говорит: “А вот это чеченцы приказали им головы отрезать, оторвать”. Депутат Делимханов сказал, что оторвет голову чеченцам. Это вопросы этической комиссии Госдумы. “Вот что касается журналистов я еще Путину передам ваше обращение, а вот, что касается чеченцев — нет, вы знаете, это нас не интересует”. То есть это такая демонстрация того, что полтора миллиона человек чеченской национальности не являются, по сути, гражданами страны. Тогда подождите, а о какой территориальной целостности вы говорите? Вы сами сейчас делите людей. Если территориальная целостность это только территория, а не люди, которые на ней живут, — окей, тогда вы так и скажите, что нам нужна территория без людей. Чеченский народ тогда соберет свои узелки и как евреи во времена моисея пойдут искать себе государство, которое будет считать их людьми ни второго, ни третьего, ни 33-го сорта, а нормальными людьми. А если все-таки это люди, вы не имеете права так говорить. И даже тот факт, что федеральный судья, фиг с ним, даже обычный чеченец подлежит защите конституции государства. Вы отделяете этот народ от России — так нельзя, все подлежат защите, либо никто, тогда не защищайте никого.

Надежда Юрова: Не могу не задать этот вопрос, он будет последним. Он про вас лично. Я понимаю, что до этого жилось несладко, но, кажется, террористом вас еще ни разу не называли.

Елена Милашина: Мне даже джихад объявляли в Чечне. Джихад — это такая вещь, которую объявил мне муфтий Чечни, я потом его встретила однажды, когда мы вместе на одном самолете летели в Турцию. Вот он забыл тогда, что объявил джихад, поэтому в общем я эти все угрозы воспринимаю на самом деле конечно серьезно, я понимаю, что опасность высока. Моя защита это Газета, это, конечно, известность, которая у меня есть, это доверие к моей работе. Еще раз скажу, я все, что я делаю, я делаю для того, чтобы граждане, люди, которые живут в России понимали, что есть народ, этнос, который очень много перенес, который сейчас переносит, в общем живет в сталинское время. Мы еще нет, а они уже да. Этим людям надо сочувствовать и помогать, их нельзя ассоциировать с этой небольшой кучкой людей, которые получили в Чечне власть.

Я пытаюсь быть мостиком с этими людьми, и когда тот же Навальный говорит, что “хватит кормить Кавказ”, если он имеет в виду “хватит кормить Кадырова”, — вот это да. “Хватит кормить Кавказ”, или “Кавказ самые дотационные республики”, или как Сокуров говорит: “Дагестанцы рождаются с мыслью, что русские свиньи”, — это не так, ребята, это неправильно. Кавказ — это Россия. Россия — это Кавказ, это наши люди. Мы не должны так думать. Вся моя работа направлена на это, чтобы все-таки соединить.

Власть упорно рвет эти нити, которые нас соединяют, а так нельзя. Это люди, такие же как мы, живем в одной стране. Территориальная целостность в моем понимании именно это — наша общность. А все остальное, это уже действительно речь о пустынной территории. Почему я считаю, что такие высказывания, они вообще бесчеловечные и контрпродуктивные, они очень вредны для России, потому что территориальная целостность — это люди, которые живут на территории России, а не территории без этих людей.