ИнтервьюКультураПри поддержке соучастниковПри поддержке соучастников

«Зачем империи обычные люди? Таким, как мы, тут нет места»

Поэт Всеволод Емелин проводит экскурсию по постсоветской истории

Этот материал вышел в номере № 12 от 4 февраля 2022. Пятница
Читать

Всеволод Олегович Емелин создал стихотворный сериал, описывающий нашу историю последних 30 лет. Не упущено ничего: Ельцин, Чечня, реформы и так далее со всеми остановками вплоть до обнуления и ковида. Жанр — нечто среднее между трагедией и пародией, как и в жизни. Вернее так: пародия, закончившаяся трагедией. Мы выбрали несколько цитат из его новой книги Greatest Hits (издательство «Городец», 2022) и попросили автора рассказать, из какого сора все это выросло.

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Песня ветерана защиты Белого дома

…Пока я там жизнью своей рисковал,
Боролся за правое дело,
Супругу мою обнимал-целовал
Её зам. начальник отдела…

Победа пришла, вся страна кверху дном,
У власти стоят демократы.
А мне же достался похмельный синдром
Да триста целковых в зарплату.

— Текст написан по свежим следам, тогда же, в августе 1991-го. Это классическая инвалидская песня, с такими собирают мелочь на водку по электричкам. В реальности у Белого дома, конечно, был больше карнавал, чем революция и серьезная схватка. Но я представил, что прошло много лет, и инвалид, потерявший обе ноги в боях за демократию, заходит в электричку и говорит: «Извините, что к вам обращаюсь…».

Обложка книги Greatest Hits (издательство «Городец», 2022)

Обложка книги Greatest Hits (издательство «Городец», 2022)

Ты тоже строил баррикады и мок под дождем 19-го?

— Естественно. А как было не защитить демократию? Тогда считалось, что надо ходить на митинги, каждый порядочный человек должен прийти и кричать: «Долой! Долой!», «Ельцин! Ельцин!». Даже вопрос не стоял — идти или не идти.

Не жалеешь? Многие защитники БД сейчас обижены, говорят, что зря тогда вышли, что их обманули, кинули. Но это сейчас, уже зная, что было дальше. А ты, судя по стихам, еще тогда почувствовал, что кинут.

— А как могли не кинуть? Достаточно знать историю нашей страны в объеме десяти классов, чтобы понять, чем все кончится. Но ведь и продолжаться так не могло, страна прямо на глазах рушилась.

Хорошо помню 89–90 годы. Я работал тогда экскурсоводом в Московском городском бюро. Как раз в то время на периферии стали стремительно исчезать продукты. И в Москву потянулись знаменитые колбасные поезда — затариваться чем бог послал. Приезжали, кстати, и вполне комфортабельные «икарусы». Чтобы как-то регулировать их нашествие, начальство обязало приезжающих за продуктами заказывать экскурсии. Послушай про Шаляпина в Москве, и только потом в магазин. Они съезжались к спорткомплексу «Олимпийский», встречались там с экскурсоводами и оформляли путевку. В конце рейса экскурсовод подписывал ее, и люди уже спокойно шли за покупками.

И вот выходит организатор экскурсии из несчастных Кимр — затурканная, несчастная женщина — и начинает: «Вы знаете, мы очень устали, вы могли бы как-то сократить экскурсию или даже вообще не проводить, давайте мы эту бумажку с вами сейчас подпишем, а то народ очень устал. Конечно, нас, жителей Кимр, чрезвычайно интересует шаляпинская Москва. Но нельзя ли как-то, может быть…» Тот выпучивал глаза: «Да вы что? Вы на что меня толкаете? Это уголовное преступление!» А кончалось все так: «Ну, если по рублю соберете, я думаю, можно, хотя вы даже не представляете, чем я рискую». И они за то, что он не будет работать, собирали ему по рублю.

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

А теперь скажи мне: как могла такая страна не рухнуть?

Закономерный финал закономерного процесса. Мне смешно, когда я слышу про крупнейшую геополитическую катастрофу. Государство, которое включало в себя Эстонию и Киргизию, — это абсурд, а не государство, туда ему и дорога.

И все из-за колбасы…

— Для меня — нет. Меня больше всего угнетало не отсутствие колбасы, а то, что живешь в жопе мира. Как на хуторе, дурак дураком. В мире происходят всякие интересные вещи, а ты как будто в глубочайшей провинции, все доходит с диким опозданием, если вообще доходит.

Коммерческий ларек

…Там днем и ночью разные
Напитки продают —
Ликеры ананасные
И шведский «Абсолют»…

Среди заморской сволочи
Почти что не видна
Бутылка русской водочки
Стоит в углу одна…

Ославлена, ограблена,
Оставлена врагу.
Душа моя растравлена,
Я больше не могу…

Я выпью русской водочки
За проданную Русь,
Занюхаю я корочкой
И горько прослезюсь.

— Многие из моих знакомых учились тогда в Литературном институте, а по вечерам работали в ларьках, им то и дело стучали в окошко прикладами и говорили: «Деньги давай!». Известный сейчас поэт Юлий Гуголев был у них бригадиром. Он объяснял им, что отвечать. Надо было четко сказать: «Идите к командиру, вот телефон, а я не при делах». Некоторые путались, вместо «не при делах» говорили: «Я не в курсе» — и попадали на деньги. Точные формулировки в этом мире очень важны.

Ты тоже занимался коммерцией?

— Пытался. Вдвоем со знакомым, тоже поэтом, мы решили заработать на партии турецких шелковых рубашек. Надо было взять их у продавца и передать другому продавцу, но уже дороже. Мы в этой цепи были абсолютно лишним звеном. Понятно, что в конце концов они встретятся, чтобы подписать бумаги и поставить печати. И тут же пошлют нас на фиг. Так и произошло. Два месяца мы придумывали хитрожопейшие схемы, а как только свели их, они сразу перестали нас узнавать. После этого я решил, что нет, это не для меня. И устроился разнорабочим на стройку в Химки, подводить там подо что-то фундамент.

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Странный ход: вся страна ринулась обогащаться, а Емелин пошел на стройку.

— Ну не знаю, я так воспитан, у меня папа и мама при слове «торгаш» поджимали губы. И я не чувствовал в себе никакой коммерческой жилки, считал, что честнее совковой лопатой работать.

Слушай, у тысяч учителей и инженеров, которые стояли тогда на рынках, тоже не было коммерческой жилки, они просто выживали.

— Это правда. Но

я частенько видел, как у инженеров с их 150-рублевыми советскими зарплатами загорались глаза, когда удавалось толкнуть блок «Мальборо». Такой азарт просыпался!

Становилось понятно, что люди всю жизнь хотели заниматься именно этим, а не корпеть в НИИ. Я согласен с тем, что многие потеряли себя в девяностые. Но ведь многие и нашли.

Скинхедский роман

…Весь как Майкл Джордан,
Чёрен его лик.
Детородный орган
У него велик…

А я не согласен,
Слышите, друзья!
Будь он хоть Майк Тайсон,
Не согласен я!

Откуда у тебя столько стихов на эти темы? В интернете кто-то даже написал: дескать, скиновский поэт Емелин…

— Это глупость, конечно. А стихи… Ну, так жизнь сложилась. Мой сыночек был организатором скинхедовского движения на Железке. Это такой специфический район в Тушино, ограниченный с одной стороны авиаполем, с другой — железной дорогой, а с третьей — рекой Сходня. В 2004-м они там собрали народный сход и постановили, что ни одного инородца на Железке не будет, а если, не дай бог, появится, пусть пеняет на себя.

Но ты-то уже был сильно взрослый мальчик к тому моменту. Не понимаю, как такое могло тебе нравиться…

— Люди за идею боролись, а мне всегда была интересна борьба за идею, даже мудацкую. Но всерьез я к этому, безусловно, не относился, стихи-то юмористические. Руны, кресты — это изначально было смешно. Карикатура какая-то. Выходит 15-летний пацан в «гриндерсах», в подтяжках и говорит: «Сейчас я тут всех положу!» Или: «Надо хранить чистоту расы!» Ну, уссаться, как об этом не написать?

А кончилось, как все у нас кончается, тотальной зачисткой. Появился Центр «Э» и под крики о фашизме стал наводить порядок. Мы же понимаем, что им вообще все равно, у кого какая идеология. Черные, белые, левые, правые… Просто методично косят всех, кто высовывается.

Фашизма в итоге меньше не стало, но он принял другие формы, более легитимные.

Незнакомка

Пройдя меж женщинами падшими,
Всегда без спутников, одна,
Студентка из движенья «Наши»
Садится скромно у окна.

Она чиста по самой сути,
Не ищет истину в вине,
И образ президента Путина
На стройной девичьей спине.

Нулевые в разгаре. Ты тусуешься в несуществующих уже ныне клубах «О.Г.И.» и «Билингва», тебя все любят, издают, приглашают, водка течет рекой. А рядом идет совершенно другая жизнь: «Стратегия-31», марши несогласных, появляются ранние пропутинские движения «Наши» и «Идущие вместе». Ты с этим миром как-то пересекался?

— Я бы не сказал, что это два разных мира. В те же ««О.Г.И.»» заходили молодые политики из противоположных лагерей, равно курируемых Сурковым. И прекрасно там себя чувствовали. А с «Идущими вместе» я столкнулся опять же благодаря своему сынку. Он к тому времени от греха подальше уже ушел из скинхедов. И стал фанатом «Спартака», а «Идущие» нанимали их для охраны мероприятий.

Как-то приходит он после мероприятия и приносит две книжки Сорокина. Это была знаменитая акция у Большого театра, где книги спускали в бутафорский унитаз. А он их взял почитать. Я говорю: «Не совестно тебе, козлу?» Это уже днище какое-то. Если среди скинхедов еще были идейные люди, готовые чем-то жертвовать, то тут — чистые карьеристы. Продажная беспринципная сволочь. Ну, это моя точка зрения.

Выступление в Сахаровском центре (внесен Минюстом в реестр НКО-иноагентов). Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Выступление в Сахаровском центре (внесен Минюстом в реестр НКО-иноагентов). Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Быков, я помню, в те годы носился с вопросом: «Что лучше: верить в какую-нибудь гадость человеконенавистническую или совсем ни во что не верить?» И приходил к выводу, что лучше уж верить в гадость. Потому что идейного человека еще можно как-то переубедить, а у этих в глазах только деньги, с ними говорить бесполезно.

— Вот-вот.

А что скажешь о либералах, которые зашевелились ближе к концу нулевых?

— «От Петербурга до Урала, / Назло торжественным хорам, / Стоят уныло либералы / И действуют на нервы нам». Это шутка, конечно. На самом деле, я за. Мне вообще недовольные нравятся гораздо больше довольных, протестующие — больше не протестующих. В этом есть литература, сюжет. Я исхожу из того, что мир лежит во зле, протест сам собой напрашивается. Посмотри вокруг: ну как не протестовать? А то, что это не крепкие парни, как у Лимонова, а хлипкая интеллигенция, — так тем больше к ним уважения.

Общался с ними?

— Не особо. Один раз пожал руку Навальному. По пьяни, конечно. В Чистом переулке открывался какой-то клуб, меня позвали почитать. Я ждал своей очереди, сидел пил. Вдруг все зашумели: «Навальный, Навальный!» Поздоровались и разошлись. Все.

Снежана

Как входила она в каждый кластер,
Хоть на Стрелку, хоть на Винзавод,
Заходился буквально от счастья
Весь богемный протестный народ.

Познакомилась с Кацем и Шацем,
Её взяли в большую игру,
Начала уже публиковаться
На портале на Colta на ru.

И на десятитысячном марше
(По заявке числом в миллион)
Она бросилась зло и бесстрашно
На закрывший дорогу ОМОН.

Кто такая Снежана?

— Простая девушка из народа. Сюжет почерпнут в той же «Билингве». Поговоришь с такой Снежаной и думаешь: «Твою мать, как тебя сюда занесло? Жить бы тебе и жить в своем Урюпинске». Странное было место.

Приходишь бухнуть, а там, боже мой, сплошные симулякры, дискурсы. И бабы все страшные.

Но вот приезжает нормальная девчонка из региона, которой сказали, что это самый модный кабак. И ее мгновенно окучивает какой-нибудь…

— …либерал?

— Или, например, урбанист из гнезда Медведева. Хотя глупо сейчас ругать Медведева. Оглядываясь назад, понимаешь, что мы никогда так хорошо не жили, как при Дмитрии Анатольевиче. У меня даже стих такой есть: «<Отцепитесь, блин>, от Медведева, он хотел дать народу волю». Стало легче дышать, по телевизору показывали передачу «энтэвэшники», там сидела Латынина, которую никто не травил, Немцов сидел неубитый. Это была небольшая, но оттепель.

Вытрезвители опять же закрыли.

— Да, это был сильный поступок. Как раз накануне Болотной. Кто-то сказал тогда, что из-за этого Болотная и случилась.

Но ты и над Медведевым потешался.

— А над ним трудно не потешаться. Это же действительно что-то фантастическое, в духе Хрущева — с пропажей и поисками кота, с попытками остановить время, когда он отменил перевод часов.

Болотная — как ты на нее среагировал?

— Как на бунт сытых. Но поддержал, конечно, куда я денусь. Если выбирать между властью и либералами, я, конечно, на стороне либералов, хотя мудаки они редкие. Если вы, ребята, начинаете революцию, то не надо говорить: «А теперь у нас Новый год, каникулы, мы отдохнем, съездим на Мальдивы, потом продолжим». Потому что обязательно найдется кто-то, кто отдыхать не станет. Тот, кому по должности и званию не положено отдыхать в таких ситуациях.

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»

Подражание

В направлении цели намеченной
Разгоняется пуля в стволе.
То Захарченко бьется с Семенченко
На суровой донбасской земле…

…А в гнезде ждут голодные птенчики,
А в полях полыхает закат.
А Захарченко бьется с Семенченко.
Политологи все объяснят…

— Меня больно задела эта война. Прошло семь лет, скоро уже восемь, а до сих пор трясет, как подумаю.

Послать русских убивать украинцев — это настолько погано и подло, что не укладывается у меня в голове.

Не должны русские убивать украинцев. А самое поганое, что обманули людей с идеалами. Они ведь там, в Донецке, действительно думали, что могут на своей земле установить свою власть. Ага, как же, свою. Я много раз говорил моему и твоему другу Максиму, который туда поехал: «Сильный напал на слабого, и ты на стороне сильного. За твоей спиной — злобная, лязгающая танками держава».

Ехали за деньгами, очень небольшими, насколько я знаю. Ехали от скуки: «Прощай жена фригидная, нас ждет война гибридная!» Но были и идейные, и с ними поступили по-свински. Они-то думали, что они герои, а их стали вырезать и отстреливать. Свои своих! Приехали из России четкие ребята, холодные, белоглазые, мрачные — и понеслось. Они считали, что воюют за русских, что Россия им скажет спасибо. Россия и сказала, как у нас это принято.

Карантинный дневник

Пенсионер российской нации,
Руками не касаясь лика,
Сижу я в самоизоляции,
В смиренном ожидании пика…

И жду счастливого момента,
Когда мы выйдем на плато,
Возьмем в ладони инструменты:
Пилу, лопату, долото…

Когда под чутким руководством
Мы разгромим дотла ковид,
Воспрянет наше производство
И состоится плебисцит!

— То понос, то золотуха, а то и все вместе. Как вспомнишь — только что карантин был, а уже обнуление. Последние времена настают.

Ты сам-то переболел?

— Если и болел, то не заметил. Но я привился. Я же советский человек: сказали привиться — вперед. Жизнь долгая, надо мной столько издевались, столько всего со мной делали, одним разом больше — это уже ничего не изменит. Ну что я буду, как маленький, какой-то прививки бояться? Мой опыт подсказывает (это касается не пандемии, а вообще нашей жизни тут), что в любом случае кинут. Хорошего не произойдет.

Государство точно тебя не спасет, оно не для этого существует.

А мне казалось, что как раз для этого.

— Сам подумай: какие на фиг пенсионеры, когда надо империю возрождать? Зачем империи вообще нужны обычные люди? Во всей этой глобальщине нет места таким, как мы.

Статус пенсионера как-то изменил твою жизнь?

— Да. На второй год пенсионерства я встретил красивую девушку и женился. А перед этим, как ты понимаешь, даже пенсионная реформа бледнеет. И пандемия тоже бледнеет.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow