Антропология неустанно осваивает «новые сведения о человеке», как называл это Битов. Современная Россия предоставляет ей уникальный материал для наблюдения (касается это, впрочем, любого государства, не станем никого обижать). В этих обстоятельствах нам кажется полезным публиковать нечто вроде заметок антрополога — с поправкой на объект. Роман Шамолин — кандидат философских наук, ректор Новосибирского Открытого университета, проректор по науке Института экономики и права, публицист.
Роман Шамолин. Фото из соцсетей
Всякое устойчивое человеческое скопление рано или поздно вырабатывает философию общежительства — свою политическую философию. Низовую, конечно, но на свой «низовой» манер она обладает тем же, чем характеризуется всякая традиционная философская система: стабильной внутренней логикой и даже метафизикой.
Всякое человеческое скопление требует себе места. Что касается россиян наших дней, то жизнь их проходит по большей части в местах, которые принято называть «спальными районами». Там их политическая философия вырабатывается и укрепляет свои постулаты. Философия спального района сейчас, по сути, и есть российская народная философия. Спальный район — это не просто многоэтажные многоквартирные локации на окраине. Это образ жизни подавляющего большинства населения целой страны. Как свидетельствуют урбанисты, там обитает три четверти населения российских городов. А с учетом того, что на города приходится примерно 80% всего населения, — спальный район есть едва ли не основная из всех российских «скреп».
Стиль спального района всегда узнаваем. Это стиль массового общества, в котором еще век назад психолог Густав Лебон выделил главную его черту — анонимность.
Типовая геометрия домов и плотность примыкающих друг к другу жилых площадей придают анонимности абсолютную, фатальную наглядность. Индивиду не избежать других, другие неизбежно слышимы и видимы, присутствие их всегда ощутимо, они — непрерывный поток. А потому индивид опускает глаза при встрече и старается не заметить их, не прикоснуться к ним, чтобы хоть как-то предохранить остатки своего и без того невеликого «я».
Можно быть уверенным, что почти всякий постоянный житель спального района, никогда в жизни не открывавший Жан-Поля Сартра, — не раздумывая подписался бы под словами: «Ад — это другие». Экзистенциализм родился в больших городах.
Однако спальный район не только концентрирует анонимность и отчуждение. Он еще и распространяет их. Жильцы многоквартирных домов передают друг другу свое безразличие — как вирус. Для этого не нужны особенные усилия: просто проходи мимо, просто не замечай. И вскоре почувствуешь, как и сам ты сделался глубоко незаметным. Как это стало нормой.
Заразительность — еще одно ключевое свойство массового общества, отмеченное Лебоном. В безразличии тонут не только обитатели соседних этажей и подъездов, но практически все, что окружает «спального человека»: дома, кварталы, город, страна, — и дальше. Даже мысль, если она начнет обретать слишком глобальный размах и направится в сторону мира идей, вскоре обречена погаснуть. Великое обаяние безразличия. И даже там, где есть прямая выгода от слаженных действий с другими, оно пересиливает.
Показательный пример. Несколько лет назад городские власти Новосибирска собрались существенно повысить тарифы ЖКХ — кажется, на 15% или даже более. Демократические активисты по всем возможным каналам объявили протестный митинг горожан, общий сбор на центральной площади. Никакой политической повестки, отвлеченных идей — исключительно экономический вопрос, задевающий каждого жителя без исключений. В итоге из почти двухмиллионного Новосибирска на площадь вышло примерно 3000 человек. Даже при таком количестве митинг возымел эффект, и повышение тарифов удалось притормозить. Но о чем думали те, кто не вышел?
Чтобы политическая философия спального района стала тотальной, российскому индивиду необязательно проживать в периферийной многоэтажке. Спальный район — лишь метафора, хотя воплощения ее материальны, бесчисленны и влиятельны.
И это по-настоящему опасно для человеческой природы. Самая большая опасность в том, что, следуя заразительному наваждению принципа «так вокруг меня существуют все», — человек, конкретно российский человек, чрезвычайно легко отказывается от своего универсального, ойкуменистического статуса. Отказывается от максимы своей воли, которая, если верить Канту, есть единственный пригодный критерий для открытости всечеловеческому. Судя по скудости политической жизни и мысли, сегодняшний российский человек предпочитает тот минимум воли и сознания, при котором не возникает слишком общих вопросов и чересчур широких горизонтов. Он не доверяет ничему общему и не понимает его.
Когда Федор Достоевский говорил в свое время: «быть русским, значит, быть всечеловеком»; или «слишком широк человек, я бы сузил» — на что он смотрел тогда? На соотечественников? Или в сторону философии Канта? Приходится признать, что за полтора столетия русский человек заметно утратил то, что увидела в нем интуиция большого писателя.
Но вот что следует помнить. Навык прохождения мимо, возведенный в своего рода искусство, — вовсе не ведет к стабильному нейтралитету с «другими». Анонимность и минимализм если и позволяют сохранить равновесие, то весьма ненадолго. Ибо нет районов более криминально-возбужденных, чем те самые спальные районы. Нет бродячих собак более злых, чем в неухоженных дворах и кварталах. И нет правителей более безумных, чем власти той страны, где жители привыкли опускать глаза при встрече и не спрашивать лишнего. Такая вот здесь внутренняя логика.
Что же касается метафизики «спальных людей», то угадывается за ней не таинственное онтологическое «ничто», а лишенное перспектив «никуда».
Роман Шамолин, специально для «Новой»
