За окном мастерской курганской художницы Фаины Ланиной — памятник жертвам политических репрессий. На доске в мартирологе помянуты «беспаспортные колхозники». Последняя строка зимой тонет в снегу. Но после каждого снегопада люди, проходя, разметают сугроб, открывают буквы — «ПАМЯТЬ НА ВЕКА».

Наскоро сделанный в 1990-х памятник (беленая «печь» под тюремным замком) многим не нравится дешевизной. Другим — местом: выжившие жертвы репрессий хотели видеть его с другой стороны квартала, напротив окон здания тогдашней ФСК, нынешней ФСБ. В 1930-х на его месте был гортеатр.

Дочь репрессированного агронома, ныне уже покойная, тогда в разговоре со мной упрек к дизайну отмела с ходу: «Так они и горели, как в печи!»

В некогда цветущем аграрном краю этот бедный монумент странно-уместен.

«Речивая»

Мать Фаины Ланиной, Ланя Степанова-Резниченко, родившаяся не то в 1911 (по собственным подсчетам), не то в 1913 (по паспорту) году, жила в деревне Строево Варгашинского района Курганского округа Уральской области — этого прообраза сегодняшнего УрФО.

Двойная, как у английских аристократов, фамилия — потому что ее отец Кондратий погиб на Первой мировой, и она жила в семье отчима Александра. В разных деревнях — Дундино, Строево — называла ту фамилию, какая там роднее.

В августе 1919 года Строево было театром Гражданской войны. В селе ненадолго остановился со штабом комбриг Витовт Путна, а рядом прошла 5-я Красная армия Тухачевского.

Ланя тогда была маленькая, а когда подросла, волновало ее то, что отчим сам никогда не отдыхает и другим не дает. На косьбе поговаривает:

— Журавли улетели, паужну [ужин] унесли.

То есть — заходи на новую полосу.

— Александр отдавал зерно в страховой фонд; в селах были такие фонды на случай неурожая, и бедные получали из него хлеб и семена, — рассказывает курганский литератор Валерий Ланин, записавший рассказы той самой Лани, своей тещи Евлампии Александровны.

Настоящее, при крещении данное ей имя — Евлалия, «речивая» на греческом, она оправдала полностью. Документальные «Тещины рассказы» опубликованы в альманахе «Тобол», 2010, № 2.

Родня Лани с материнской стороны была не хуже. У ее деда Алексея Иванкова было 11 сыновей, 11 снох доили сто коров, и (Ланин голос) «молоко продавали на маслозавод за золотые деньги».

Урожайные 1923‒1926 годы и НЭП дали деревне деньги. В 1925‒26 годах на свободных рынках Зауралья за рубль можно было купить, на выбор, 20 килограммов зерна, 50 яиц, 3 килограмма говядины, 16 килограммов мяса птицы, 2‒3 килограмма масла.

Но благополучие большинства зауральцев оставалось хрупким и скромным. Годовая чистая прибыль среднего двора составляла в середине 1920-х 100 рублей, валовая продукция — 400.

Для сравнения: месячная зарплата

• рабочего была 50‒60 рублей,
• агронома — 90,
• сельского врача — 100.

Эти и некоторые другие нижеприведенные цифры даны по книге «Кулак и АгроГУЛАГ» экономиста и литератора Александра Базарова, много лет работавшего в государственных и партийных архивах Свердловской, Челябинской, Курганской и Тюменской областей. Этот замечательный и, увы, рано ушедший исследователь крестьянства XX века посвятил все свои книги матери и «ее сверстницам, проходившим всю жизнь в колхозном ярме».

В 1920-х крестьяне преобладали в населении страны и, взятые вместе, имели именно то, что требовалось государству: хлеб, деньги, «рабочие руки».

«Выброска» и «выкачка»

В начале 1927 года — среди прочего, из-за поддержки революционных китайских товарищей — СССР вошел в конфликт с Великобританией, имевшей в Китае концессии с 1860 года. За разрывом отношений с первой империей эпохи встал призрак войны с неопределенным кругом стран. Началась пора, известная историкам как «военная тревога» 1927 года.

— В принципе, люди жили в большом напряжении, подорванные предыдущей войной, — говорит доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Валентина Жиромская. — Тревожились о разрыве отношений, о болезненной экономической блокаде. Внешний фактор давил. Было опасение не успеть создать новую военную промышленность.

Была и внутренняя дискуссия о путях индустриализации. В партии помнили, что династию Романовых поколебали хлебные очереди в столице, а Ленин в 1921 году в статье «О продовольственном налоге» велел кормить армию и рабочих.

Но крестьяне ввиду военной тревоги хлеб придержали. Нужды продавать его не было, госцены были низкими, покупать на деньги особо было нечего, промтоваров не хватало, а за предыдущие годы в деревнях создали запасы зерна, которое государство тут же назвало «излишками». Излишками в новых условиях назвали и деньги. На 1 октября 1927 года, по данным конъюнктурного обзора той поры, «денежные излишки» крестьян Уральской области были оценены в 19 миллионов рублей.

Партия решила добиться «выброски» хлеба в продажу по твердой цене и «выкачки» денег из деревни. В 1927 году был повышен сельхозналог.

7 января 1928 года ВЦИК и СНК СССР приняли постановление о «самообложении». Этот якобы добровольный налог на нужды быта и культурного развития деревень был «занаряжен» для Урала в Кремле: 7,5 миллиона рублей, а Уралобком ВКП(б) и Уралоблисполком разверстали сумму по округам. Собрания в деревнях заседали по 8‒10 раз, пока измором, угрозами, арестами недовольных прямо в зале не добивались принятия налога. В директиве от 7 февраля 1928 года Уралобком санкционировал незаконное, но выгодное «увеличение тяжести самообложения на кулацкие и зажиточные слои населения».

«Вот и Бес!»

Шабаш

Предчувствие беды давно витало над деревней.

В конце 1920-х голос государства стал зловещ:

Это из обращения ЦК партии от 13 февраля 1928 года «Первые итоги заготовительной кампании и дальнейшие задачи партии: ко всем организациям ВКП(б)». Подписано Сталиным от имени ЦК. Его резюме:

В 1928 году обложили неземледельческие доходы крестьян, мелкий скот и специальные виды сельхоздеятельности.

Отредактировали ст. 107 УК РСФСР «Злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок». Начали по ней выселять из Уральской области «укрывателей хлеба». В июне 1928 года Антонов, Леонов и два Ивановых, а также Моисей Худяков выселены на пять лет, рапортует газета «Красный Курган». Десятки местных изданий в РСФСР публикуют потоки доносов на односельчан от анонимных селькоров с позывными вроде «Красный», «Случайный», «Прохожий».

Приезжие уполномоченные ведут в деревнях истерическое изъятие «хлебных излишков». Ищут их, вместе с сельскими активистами, в чужих амбарах, сараях и завознях (продуктовых складах).

А 1928 год был урожайный. В 1927 году заготовили 619 миллионов пудов, в 1928-м — 644 миллиона пудов. По логике государства, рванье бород оправдалось.

В ноябре 1928 года Курганское отделение Селькредитсоюза постановило не кредитовать «кулацких и зажиточных хозяйств». В феврале 1929-го введена уголовная ответственность сотрудников сельской финансовой кооперации за кредитование «врагов». Позже 20 сотрудников окружной системы Селькредитсоюза отданы под суд «за халатное отношение к делу и примиренческое отношение к классовому врагу». В мае решено досрочно взыскать все ранее выданные «кулакам» кредиты. В июне введен драконовский штраф за несдачу хлеба в пятикратном размере от суммы утаенного.

Лето 1929 года — «карнавалы» и бойкоты.

Бойкотируемым хозяйствам отказано в госстраховании, агрономической помощи и техническом обслуживании, в праве пользования лесами. Запрещено строить и покупать сельхозмашины.

Духовенство приравнено к кулачеству: в Курганской области налог на доходы от исполнения треб — 100%. Священников (тщетно) принуждают проповедовать в церкви то сдачу хлеба, то отсутствие Бога.

В окрестностях села Батурино проходит «хлебозаготовительный карнавал». В 1817-м в Батурино родился архимандрит Антонин (Капустин), начальник Русской духовной миссии на Святой земле и приобретатель почти всех земель, которыми и сейчас владеет в Израиле Императорское православное палестинское общество. В 1929 году по четырем деревням вокруг родины подвижника ездила вереница телег с комсомольцами, загримированными под «кулаков».

Из отчета Курганского окружного исполкома лета 1929 года: «Кулачество не выдерживает напора советской общественности, распродает имущество и бежит из деревни». За первые три квартала 1929-го ОГПУ в Уральской области арестовало около 1000 человек по делам, связанным с хлебозаготовками. За тот же период в Мишкинском районе Курганской области (тогда — Челябинского округа) «нарсудья и секретарь… работали непрерывно без дней отдыха с 8‒9 часов утра до 2‒3 часов ночи», — приводит данные проверки деятельности суда Александр Базаров в книге «Кулак и АгроГУЛАГ». Они ежемесячно осуждали по 107-й статье по 119 крестьян.

Циркуляр Наркомюста № 22/сс от 5 октября 1929 года: «Правительством поручено НКЮ и ОГПУ усилить меры репрессии вплоть до расстрелов в отношении кулаков и других контрреволюционных элементов, ведущих борьбу против мероприятий Советской власти».

3 ноября 1929 года Сталин в статье «Год великого перелома» заявил, что достигнут «небывалый успех в деле сельскохозяйственного строительства», а посланным в деревню «рабочим удалось убедить в преимуществе крупного коллективного хозяйства перед индивидуальным мелким».

Тот же месяц: окрисполкомы Уральской области запретили убой скота. Санкции — вплоть до конфискации имущества. Но за 80 дней между 1 декабря 1929 года и 20 февраля 1930-го в Курганском округе крестьяне забили и распустили 63 тысячи голов крупного рогатого скота, 36 тысяч лошадей, 65 тысяч овец.

В «Лондон щепетильный»

В Сибири и особенно в Зауралье расставание с коровами имело обертон крушения мечты. Край почти трех тысяч озер и бассейн сибирского Нила, Тобола — заливные луга, травянистые поймы. Молочный рай. Местный товар — сливочное масло — экспортный.

В 1907 году многочисленные кооперативные маслозаводы от Урала до Алтая объединились в Союз сибирских маслоделательных артелей (ССМА) с центром в Кургане. Основатель союза Александр Балакшин зарегистрировал компанию в Лондоне, чтобы напрямую вести сбыт на главном мировом рынке «деликатного товара».

Балакшин очень старался повысить нестабильное качество сибирского масла; воспитанник ссыльных декабристов, друзей его отца-коммерсанта, верил, что задача русского торгово-промышленного класса — с помощью кредитной, потребительской и производительной кооперации дать крестьянам развить свои хозяйства, чтобы самим расти на их росте.

ССМА прекратил существование в 1918 году, Балакшин умер в Лондоне в 1921-м, а в 1923 году в Зауралье возродился кооперативный «Маслосоюз». Коровьи стада почти восстановились: 388 тысяч голов в 1926 году против 429 тысяч в 1916-м. В 1927 году среднее единоличное хозяйство округа имело четыре коровы и две лошади. И экспорт масла из региона в Британию продолжался до самой «сталинской коллективизации», пишет экономист Базаров.

Но с 1928 года начинается снижение так называемой «коровности» хозяйства: «Зимой 1929‒1930 годов Уральская область превратилась в сплошную бойню». К 20 февраля 1930 года в округе было лишь 155 тысяч коров.

Газета «Красный Курган» полна объявлений о так называемом «пригульном скоте». Хозяева бросали коров и лошадей, либо бежав, либо не имея средств прокормить животных. Пожалели — отпустили наудачу.

Но самих крестьян не пожалели.

«Чем могу служить?»

В Варгашинском районе — том самом, где в деревне Строево жила Ланя, — райком ВКП(б) в начале 1930 года принял повсеместно спущенную директиву: запретить «кулакам и членам их семей» выезд или переселение, оставление скота без корма, а семей — без средств.

Ланя надолго «приземлилась» в семье фельдшера Ивана Ивановича Савченко, чья жена, «така барыня» Антонина Павловна потом благословила своей иконой Ланю на брак по любви с ее женихом, бедным парнем Иваном Сарычевым.

Ланя сделала мужа бухгалтером, а художником-любителем он стал сам. В 1970‒1980-х писал ностальгические картины идеальной крестьянской жизни. Его работы «Мельница», «Иордань», «Обмолот зерна на току с трактором», «Масленица», «Игры на Пасху» и другие хранятся в московском Музее наивного искусства.

— Я говорила папе, чтобы он написал картину о раскулачивании, ведь он, когда был писарем в сельсовете, видел все эти слезы, но он не написал ни одной, — говорит старшая дочь Лани и Ивана, Фаина Ивановна Ланина.

Вот она — профессиональная художница, окончившая в 1960-х Свердловское художественное училище им. И.Д. Шадра. Но и она не написала картины о раскулачивании.

Конец

Репрессивный аппарат был численно не готов к такой масштабной секретной спецоперации, и 5 февраля 1930 года Уралобком ВКП(б) постановил «направить в окружные отделы ОГПУ для постоянной работы ответственных партийных и советских работников» — 90 человек.

Решения сельсоветов спешно утверждали райисполкомы — вместе с личными карточками «кулаков». В карточку вписывали только главу семьи. Домочадцев коменданты сборных пунктов и, позже, эшелонов принимали счетом, по головам. Списки напишут в пути.

И вот наступало утро «подъема» семей. За охрану, конвоирование и график движения отвечало ОГПУ. Обозы двигались от деревень к сборным пунктам. День и два люди шли, провожая односельчан. Но комсомольцы иногда забирали у ссылаемых хорошую одежду, а взамен отдавали рвань, пишет Александр Базаров в книге «Кулак и АгроГУЛАГ».

По «второй категории» на Тобольский пересыльный пункт из Курганского округа были «отгружены» — слово из документов той спецоперации —

7740 человек:

• 2292 мужчины,
• 2424 женщины,
• 3024 ребенка

Цифры найдены и опубликованы Александром Базаровым на рубеже 1990-х.

Эшелоны уходили с шагом в два дня: 1, 3, 5, 7, 9, 11, 13 и 15 марта. Эшелон — не значит «ряд вагонов». Железной дороги до Тобольска еще не было, часть пути проделали на подводах.

В Челябинском округе позволили оставить по 500 рублей на семью, взять еды на три месяца и один хомут.

Первый и самый многочисленный (1325 человек) эшелон двинулся из Макушинского и Лопатинского районов в субботу, 1 марта 1930 года. Первая половина марта в Зауралье — зима. А по старому стилю — еще и календарная.

Цитата из двух Евангелий, от Матфея и от Марка: «Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою». Матфей прибавляет — «и в субботу». Сбылся конец времен для крестьянской Руси.

«Мытарства»

В партархиве Свердловской области почти 60 лет под спудом хранился документ, найденный кондуктором Н. Семакиной со станции Зуевка Горьковской железной дороги. После прохождения эшелона № 503 на рельсах лежала записка с текстом:

И культурные, и некультурные люди спустя 92 года могут спросить, не были ли крестьяне сами виновны в своей судьбе? Зауральские земледельцы ведь и в самом деле не воспрепятствовали Путне и Тухачевскому победить Каппеля и Колчака. Почему же первые двое, красные комкор и маршал, должны были в качестве закономерной благодарности за услуги коммунизму получить расстрел в ночь на 12 июня 1937 года, а крестьяне остаться не задетыми?

И разве сами они не прикоснулись к чужому, получив «передел земли» накануне сева 1918 года еще от первой советской власти (так в Сибири называется советская власть, существовавшая полгода до прихода Чехословацкого корпуса и Колчака)?

По меркам крестьян из перенаселенных губерний европейской России, 15 десятин — это богатство. Государственные крестьяне заселили добрую часть Сибири. Их называли еще казенными, или черносошными, чернопахотными. Последнее — от уже былинных «чернедь-мужичков», известных со времен Киевской Руси, этих подданных князя как прообраза государства.

В начале 1930-х в их потомках умерла вековечная тяга, жадность и нежность, страсть к земле.

— В 1920-х годах крестьян было «не оттащить» от земли, а в 1930-х они стали ее покидать и уходить в города, — говорит доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Валентина Жиромская.

Горестная судьба постигла и одно из самых многочисленных поколений в истории страны — детей, родившихся в восстановительный демографический подъем середины 1920-х.

— В переписи 1939 года мы не находим в подростковых когортах всех тех 12 с лишним миллионов детей, кому в момент переписи 1926 года было от 0 до 4 лет, — говорит Жиромская. — В голодном 1932 году они были еще малы и многие не перенесли голода, беженства, умирали и в деревне, и в городах, беженцы, которые дошли до городов, и собственно городские дети. Есть свидетельства, что рабочие умирали от голода в Свердловске.

Историк Жиромская не согласна с мнением, что в России нет термина для голода эпохи коллективизации, то есть слова, подобного казахстанскому Великому Джуту (голоду) или украинскому Голодомору:

— Термин есть: Великий голод 1932‒1934 годов, историкам он известен. Но причиной голода была не только коллективизация. Был и неурожай, засуха… Гораздо хуже, что тогда же началась болезнь зерновых культур, так называемая спорынья. И Великий голод стал итогом действия этих трех факторов. Число общих демографических потерь по СССР от него оценивают в 7 миллионов человек. Наиболее пострадали Россия, Украина, Казахстан. Украина потеряла 3 миллиона. В РСФСР умерли от 2,5 до 2,8 миллиона человек. Например,

В Строево несколько человек мне сказали: «А у меня раскулачена бабка, прадед». И больше ничего не могли добавить. Детали за 92 года молчания стерлись.

— Мытарство, в России жить — мытариться, — сказала мне моя бабушка, с трудом бредя из собора в жаркий день Троицы. Она к 2004 году прожила 87 лет. Испарина крупным бисером дрожала на ее светлом лбу. Суждение совсем не относилось к «раскулачке», которую она видела. Но мне это определение кажется исчерпывающим для рубежа 1930-х.

Мытарства — и сбор болезненных налогов, и бесовское выворачивание наружу забытых вин человека, и нахождение души на воздухе — пока не приземлится она в надлежащем ей месте. Интересно, что повсеместное закрытие храмов в 1930‒1931-м совпало с апофеозом «ликвидации кулака». Власть как будто сказала: это вам теперь без надобности; без утешения, без денег, а теперь и без веры бредите, куда скажут.

«Где бы мне приземлиться?» — вопрос, неотвеченный до сих пор.