Афиша фильма «Рядом» (2022, реж. Тамара Дондурей)
Ученица Разбежкиной Тамара Дондурей сняла камерное кино про то, как вместе люди не счастливы, а врозь — несчастны.
Фильм получился уязвимым, хрупким, тактильным, открытым — возможно, потому, что продюсер Екатерина Филиппова («Человек, который удивил всех», «Инсайт») собрала молодую неординарную команду. Дебютанты — и режиссер (помним ее проницательный и тактичный док «21 день» про жизнь внутри хосписа), и оператор Всеволод Ледовский, и исполнительница главной роли Екатерина Ермишина.
Кира — интеллигентная красавица с прозрачными глазами (Екатерина Ермишина модель, но активно снимается, существует на экране отрешенной от внешних обстоятельств жизнью, не фальшивит). Кира — талантливая молодая архитекторша — живет в центре Москвы, мечтает превратить этот самый центр в место обитания для людей — вместо каменного мешка для денег. Сочиняет красивые макеты, чтобы не было одинаковых лабиринтов из человейников. А в окне ее квартиры тусклый город с гудронными крышами. В графе «личная жизнь» — «все сложно». И это не формула речи. Сложно все складывается с мужем (или бойфрендом) Иваном (Илья Маланин), и она никак не решит, говорить ему про беременность или нет. Холодно, запутанно в отношениях с мамой, с коллегами. Весь мир словно ощерился, не понимает.
Или, быть может, какая-то неправильная трещина, «удаленность доступа» в ней самой.
Как адаптироваться к ползучей неизвестно куда жизни? Родить? Чтобы что?
Сделать аборт? Окончательно оборвать нити с близкими? Умереть-уснуть? Отдать в приемник пса, для которого слово «Рядом!» больше чем команда? Как это — быть рядом?
С ней трудно. Неприкаянность, отчужденность, мягко говоря — некоммуникативность. По сути, кафкианская неспособность наладить контакт с действительностью, по которой она идет, как андерсеновская русалочка: каждый шаг причиняет боль, будто ступает по ножам и иголкам.
Она из поколения 30+, занесшего ногу над пропастью между зрелостью и юностью, когда храбрые планы и мечтания уже завязли, буксуют в мрачнеющей повседневности. А кризис среднего возраста умножен кризисом увядшей, стагнирующей действительности. Перед ними неочевидный выбор: карьера и выгода, то есть «живи на яркой стороне» в согласии с трендом времени — «не заморачиваться»; или эскапизм, схима честного и частного уединения — бесконечного неоплачиваемого отпуска. Фарфоровые творческие идеи и раздутые амбиции бьются в мелкие осколки о ледяные стены бизнес-планов и секвестрования бюджетов. Возможно, поэтому герои фильма разобщены — вроде бы вместе — на работе, на вечеринке, за семейным столом, — но каждый заперт в капсуле невыговоренности и недопонимания, неоцененности и обид, в собственных когнитивных искажениях и комплексах.
Тамара Дондурей. Фото из соцсетей
Да и сама реальность становится шаткой, зыбкой, травмирующей, меняя по ходу одной жизни понятия «дом», «семья», «работа». Что это значит теперь? Точно не то, что вчера.
Пожалуй, лишь Иван умеет «быть рядом». Даже другим помогает обрести почву под ногами: незрячим. Найти с помощью мобильника потерянную в квартире вещь, определить цвет, увидеть картинку. Берет служебных собак на передержку.
Кира сама примерно такая же незрячая в ослепительно чужом мире. Дело не только в ее неврозах, неприятии другой точки зрения — сложно умерить бескомпромиссность, соглашаться на полурешения ради денежного заказа, комфортного существования. Когда ей хреново, Кира моет посуду.
Отчасти вино помогает — увы, лишь на время, потом приходится тащить по полутемной лестнице тяжелые от выпитого ноги.
И вроде бы все понятно: сама виновата.
Но видеть замкнутую и сверхчувственную перфекционистку Киру в облупленном коридоре мерзко синего цвета на прикрученных к полу стульях с целлофановым мешком, в котором вещи близкого человека, по-настоящему больно.
Впрочем, жалко всех, «особенно людей». Прежде всего — мать Киры. Точная, богатая на нюансы работа Ингеборги Дапкунайте в микророли. В успешной холодноватой леди, преподающей архитектуру, — отражение Киры или ее будущего. Отдельность и одиночество. Мягкая безапелляционность, ласковый тоталитаризм («ты — копия отца» / «пойди причешись» / «не скреби по тарелке» / «не ковыряйся в еде»). Тоска по настоящей семье. По дочери, которая далеко, даже когда рядом.
Эти две урбанистки слишком похожи для того, чтобы быть вместе, как заряды плюс на плюс отталкиваются друг от друга и летят в космос одиночества. В довольно распространенной формуле отношений дочки-матери, она же любовь-ненависть, обе-две несчастны. Преодолеть дистанцию, начать сближение хотя бы со слова «мама» никакие психотерапевты не помогут. «Хотя бы попробуй, не застрянет в горле!» Хотя бы…
Авторы сценария Антон Яруш («Теснота», «Разжимая кулаки») и Тамара Дондурей связывают историю из узелков шероховатых, по-муратовски обрывочных фраз и диалогов (зря, что ли, героиню зовут Кирой). И сама «маленькая история» о попытке близости, об опоздании проговорить самое важное, существенное рассказана пунктирно, с вопросами, с пропусками, которые заполняешь собственным опытом. Своими ассоциациями. Например, с Первым посланием Апостола Павла к Коринфянам, заимствованным Бергманом для своего шедевра: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна́ю, подобно как я познан».
Сочувствуя Кире, думаешь, что надо как-то, оставаясь собой, научиться дышать в этом разреженном воздухе. Иначе не выжить. Память-воспоминание по Прусту — разновидность ингаляции, глубокого оздоровительного вдоха.
Вот Кира. Она старается. Дышать.
