Юбилей товарища был в Историческом музее. Правда, входили не с Красной площади, а с Манежной. За крупом бронзового коня под бронзовым маршалом Жуковым, слепленных скульптором Клыковым. Гости были знакомы и не противны, а некоторые даже приятны Собакину с давних пор. Вот Анна. Она в телевизоре долгое время являла собой нечто разумное и красивое даже, чем разрушала целостное представление об этом роде занятий у Собакина и его друзей, один из которых, известный реставратор и обаятельней бородатый толстяк, собирался жениться на Анне немедленно, и даже познакомиться с ней. Собакин, зная, что она, хотя и без того замужем за телережиссером, все равно не стал принимать участие в предприятии, полагая его насильственным против Анны, на которую сам посматривал с симпатией. Реставратор скоро женился на балерине и был умеренно счастлив с ней. Балерина, как и Анна, жила в Питере, а сам он в Москве, и виделись они нечасто. Дочь он взялся воспитывать сам, а когда умер, она к матери не поехала, а осталась в столице.

О привязанности реставратора, которая много лет назад не то чтобы ничем не кончилась, но и не начиналась, Собакин рассказал теперь Анне.

— Смотрю на дочерей своих друзей и сокрушаюсь, что они уже немолоды. Пора бы им угомониться и перестать провоцировать. Сил нет. На всех! — добавил Собакин после небольшой паузы и улыбнулся, давая понять Анне, что это шутка.

Он не собирался теперь флиртовать, но постоянная потребность быть кем-нибудь любимым, вынуждала его расходовать обаяние хотя бы для того, чтобы создать недолгое ощущение счастливой необходимости своего существования.

— Что ты сегодня один?

— Я и вдвоем невыносим.

— Ах!

— Этери Анджапаридзе рассказала, как она в бытность студенткой консерватории была на уроке выдающегося педагога, пианиста и красавца к тому же. Внезапно дверь в класс распахнулась, и в нее влетела довольно эффектная армянская женщина. Она молча подбежала к профессору, влепила ему пощечину, и быстро вылетела из комнаты. Студенты замерли. Профессор крутнулся на стуле, поднял вверх руки и крикнул: «Свободен!»

Анна рассмеялась и подняла руки вверх.

Собакин кивнул вопросительно. Анна утвердительно.

Они чокнулись, но Собакин пить не стал:

— Мне везти тебя домой.

И немедленно, еще до поры, как сесть в машину, он стал строить планы не покорения или завоевания ее, но получения в аренду, на манер Шпицбергена, взятого нами у Норвегии. Мысли его были лишены прагматического свойства, хотя следя за дорогой, он строил в голове реконструкцию тела (за исключением тех частей, которые не поддаются вычислениям) и находил его весьма привлекательным.

Он остановил машину возле ее дома. Теперь они сидели, безмолвно улыбаясь друг другу. Собакин представил себе милое все еще завтрашнее утро первого дня новой зависимости, усилия по созданию мифа «ничего не произошло» и отрицание новых уз перед предыдущими.

В доли секунды он понял, что с этой приятной ему женщиной просто не будет.

Умная Анна уловила его мобилизацию отваги и попыталась помочь.

— Ну?.. — сказала она, оставляя Собакину люфт во времени, для того чтобы он, не вскакивал на подножку, а спокойно вошел в вагон.

Но он замешкался, доставая щебенку из кроссовки, и момент, когда поезд тронулся, пропустил.

— Приехали!

Они оба засмеялись, поцеловались, нежно и без усилия, и навсегда оставили ситуацию в своей истории, как близкую к счастливому исходу катастрофу.