Яхтой из Дамаска

— Несколько лет назад вы сказали в интервью, что есть только три эпизода, касающихся вашей службы, о которых вы можете говорить в интервью: ваша работа в Ираке, Иране и Ливане. С тех пор ничего не изменилось?

— Мы стали немного более открытыми. Теперь даже бывшие руководители «Моссада» говорят куда свободнее. Но все же, если я затрагиваю в интервью какую-то новую тему, еще не освещавшуюся до этого, я должен посоветоваться с «Моссадом».

— В книге «Главные операции израильской спецслужбы «Моссад» Майкла Бар-Зоара и Ниссима Мишаля приводится такой факт: «В структуре «Моссада» специальному подразделению «Битцур» было поручено защищать евреев во вражеских странах и организовывать иммиграцию из этих стран в Израиль. «Битцур» позже был переименован в «Цафририм»…

— Господин Цафрир, название этого подразделения и ваше имя — это совпадение?

— Я был привлечен к работе «Битцур», но я не хотел бы говорить об этом. Эта специальная организация в «Моссаде» была предназначена (или просто предназначена, без «была») для помощи еврейским общинам по всему миру, чтобы молодежь, юноши и девушки в общинах в случае возникновения опасности антисемитских нападений могли организоваться в отряды самообороны. Чтобы самостоятельно обеспечивать безопасность в синагогах, например, во время Йом Кипура или других еврейских праздников.

Премьер-министр Менахем Бегин как-то сказал, что Израиль не может сидеть в стороне, пока существует опасность антисемитской угрозы любой еврейской общине где бы то ни было в мире. Именно поэтому и появился «Битцур».

— И все-таки, как насчет неофициального названия подразделения — «Цафририм»?

— Я забыл об этом. Если бы вы мне не напомнили, я бы и не вспомнил. (Смеется.)

— А в операциях по спасению из еврейских общин из враждебных стран вы участвовали?

— С 1969 по 1972 год проводилась операция по тайной эвакуации еврейских юношей и девушек из Сирии. Там еврейская община подвергалась нападкам. Поэтому молодежь пыталась покинуть страну.

Они тайно переправлялись через сирийско-ливанскую границу и пешком добирались до Бейрута, где они связывались с главой еврейской общины. Потом их переправляли через ливано-израильскую границу, я несколько раз участвовал в этих операциях.

У меня было два агента, христиане, которые работали в представительстве банка Société General в Ливане. Мы попросили их проследить за безопасностью наших ребят.

Позже в Ливане я задействовал одного представителя христианской общины, у него была морская яхта, и мы связали его с общиной в Бейруте. И тогда парней и девушек, прибывавших из Сирии, стали на яхте переправлять в Хайфу. Затем мы развили эту операцию: наши корабли ночью подходили к ливанскому берегу и вставали недалеко от Бейрута, а яхта доставляла этих юношей и девушек уже не прямо в Израиль, а к этим кораблям.

В какой-то момент я передал эту работу своему другу, потому что меня перевели в Париж.

— Вы потом встречались с кем-нибудь из тех, кому вы помогли уехать из Сирии?

— Знаете, наша задача была тепло их принять, а затем уже ими занималось еврейское агентство (Сахнут. — Ред.), оно заботились о них. Я не следил за их судьбой.

Контрабандистами из Ирака

— В 60-х, когда к власти в Ираке пришел Саддам Хусейн, поднялась волна антисемитизма. Вы принимали участие в операции по спасению беженцев?

— При Саддаме Хусейне евреев осуждали как якобы израильских шпионов, предателей, более десяти человек были убиты. Некоторых повесили.

Евреи искали способ бежать из Багдада. Часть пыталась пройти прямо в Иран (Иран тогда был дружественной Израилю страной. — Ред.). Там им уже помогало еврейское агентство. А часть бежала на север, в курдские области. Мы направили наших представителей в Курдистан и договорились с Барзани (главами самого влиятельного клана, находившимися в оппозиции к режиму Саддама Хусейна. — Ред.). Они помогли нам найти контрабандистов, которые готовы были бы тайно переправлять наших беженцев через иранскую границу.

Но многие из них не верили, что Израиль достаточно безопасное место. Их нужно было убедить. Я участвовал в поиске людей в иракской еврейской общине, здесь, в Израиле, которые иммигрировали из Ирака еще в 50-х. Мы просили их написать своим родным в Ирак письма, которые потом переправляли с помощью тех же контрабандистов. Конечно, мы только называем их контрабандистами, на самом деле они делали это не ради денег. Эти письма доставлялись сначала в иракский Курдистан, а потом в Багдад.

— Вы читали эти письма? Что в них было написано?

— «Здравствуй, Давид. У нас все хорошо. Мы очень сильно за вас переживаем, поверь, это возможность, доверься человеку, который принес тебе это письмо, и сделай все, что он тебе скажет, отправляйся вместе с ним».

— И сколько жизней спасли эти письма?

— Я не знаю точно, сколько конкретно удалось переправить именно благодаря этим письмам, но всего тогда было спасено около 1300 евреев.

— Если бы они остались в Ираке, они были бы казнены?

— Их бы не стало.

Премьер-министром в то время была Голда Меир. Она считала своим долгом встретить евреев из Ирака с шолом алейхем («Мир вам!». — Ред.) И она плакала, слушая рассказы о том, что им пришлось пережить.

— Голда Меир, она была такой чувствительной?

— О да, она была чувствительной. Она была женщиной. И она плакала. И не в первый раз.

На мулах из Курдистана

— Когда вы отправились в Курдистан в качестве резидента «Моссада», там еще оставались евреи?

— Может быть, несколько женщин, которые давно вышли замуж за курдов.

— Как написано в вашей книге «Ана Курди — война и побег из Курдистана», вы проводили много времени с курдским лидером Муллой Барзани…

— Мы были друзьями. Два-три раза в неделю мы сидели вместе по несколько часов.

— Он рассказывал вам о том, как он провел десять лет в Советском Союзе?

— Мулла Мустафа Барзани ушел с 500 своими воинами через границу в Советский Союз. По правде сказать, они там были не слишком счастливы. Но позже Мулла Мустафа встретился с Хрущевым, стало чуть получше.

В 1958 году к власти в Ираке пришел Касим (Абд аль-Карим Касим Мухаммад Бакр аль-Фадхли аль-Зубайди. — Ред.), и мулла Мустафа Барзани со своими людьми смог вернуться.

Но, так случилось, младший сын Муллы Мустафы оказался предателем. Его звали Хубайдулла. Он предал и своего отца, и народ пешмерга. Алкоголь, женщины, воровство людей — такие у него были университеты в Багдаде, пока отец был в изгнании…

— Он выдал иракцам какую-то информацию?

— В основном информацию. Он делал публичные заявления по багдадскому радио против своего отца.

Когда Мулла Мустафа вернулся, они разорвали отношения на долгие годы, до самой его смерти. Все курды и все Барзани бойкотировали Хубайдуллу. Но не более того.

— Об этой истории практически ничего не известно.

— Ну, не багдадскому же радио было ее рекламировать.

— Ваше теплое отношение к курдам — это просто из-за вашей службы или у вас что-то личное?

— Мой отец был курдским евреем. Но когда я отправился в Курдистан, я не мог сказать об этом отцу. Он умер, когда я был там. Даже сейчас мне больно об этом вспоминать. Мне потребовалось несколько дней, чтобы меня заменили, и я мог уехать в Израиль. В итоге я опоздал на похороны. И до окончания семи дней Шивы (период траура. — Ред.) я должен был вернуться в Курдистан. Но больше всего мне было жаль, что я так и не сказал отцу, что я в Курдистане! Для него это было бы очень важно…

— Значит, ваш отец вообще не знал, что вы работаете в спецслужбе?

— Он знал, что я занимаюсь какими-то секретными вещами. Когда мне было 24 года, меня впервые отправили в Эфиопию. Я сказал ему: папа, я собираюсь в Эфиопию, но это секрет. Будут спрашивать, скажи, я собираюсь в Гану. В последний год он вообще был уверен, что я в Каире. Все это держало его в большом напряжении.

— В 1975 году, после Алжирского соглашения между Тегераном и Багдадом, шах неожиданно установил отношения с Саддамом Хусейном. Вам сразу же пришлось покинуть Курдистан?

— Ну, это было довольно опасно. (Смеется.) В один день иранцы, которые должны были прикрывать и курдов, и здание, в котором находилась резидентура «Моссада», вдруг исчезли. Иракская армия начала наступление. Мы с помощником оставались там одни. И если бы иракцы нашли двух израильтян, они бы точно сделали из нас шашлык. Или кебаб.

— Где же вы прятались? В пещере?

— Мы не прятались. Мы оставались в этом небольшом доме, который для немногих посвященных был известен как «офис» «Моссада». Готовились к тому, что иракцы перекроют границу, и собирались уйти в горы на мулах. Но мулы не пригодились — нам удалось достать Land Rover и через Иран уехать прямо в Израиль.

— Вы боялись, что вас могут предать?

— Конечно. Такой забавный риск всегда присутствует. Мы знали, что у иракской армии в Курдистане есть агенты.

— В одной монографии об этих событиях написано, что в Курдистане «глава резидентуры «Моссада» Цафрир жег бумаги»… Это правда?

— Ну, у меня было не очень много бумаг. Но я должен был их сжечь, не оставлять же их иракцам. Я подарил нашим друзьям, тем курдам, которые были с нами, например, пистолет ТТ, он у меня был для спортивной стрельбы… Я все раздал, потому что бежать нам нужно было быстро.

В пиджаке и галстуке

— Почему после предательства курдов иранским шахом вы согласились занять должность руководителя резидентуры в Тегеране?

— Вообще-то меня не спрашивали, просто назначили. До того соглашения шаха с Хусейном в течение многих лет у нас были хорошие, спокойные отношения с Ираном и с САВАК (иранская секретная служба — Ред.). Конечно, поначалу я был зол на шаха. Но став главой резидентуры, я подумал: возможно, у меня получится убедить иранских генералов возобновить отношения с курдами. И я приступил к этому, по линии разведки.

Но ситуация стремительно ухудшалась, в Иране дело шло к революции.

— Вы не жалеете сегодня, что тогда «Моссад» не согласился ликвидировать аятоллу Хомейни?

— Тут пусть рассудит история. За три-четыре недели до того, как шах на полгода покинул Иран, ко мне приехал иранский генерал. Он сказал: наденьте пиджак и галстук, вы отправляетесь со мной, чтобы встретиться с Шахом, королем королей, чтобы услышать от него пожелание. Это была просьба о том, чтобы «Моссад» ликвидировал Хомейни в Париже, где тот находился уже более трех месяцев.

Я прекрасно понимал, каким будет ответ на эту просьбу, но ответил, что должен связаться со штабом. В любом случае, ведь не мне же это было выполнять. Обычно я говорю, что я никогда не убивал и никогда не был убит. (Смеется.) Я запросил штаб. Я думаю, что глава «Моссада» Ицхак Хофи проконсультировался с премьер-министром Менахемом Бегином. Получив ответ, я сказал иранцам: извините, мы не всемирная полиция. Если у вас есть проблема, делайте все, что вы считаете нужным, да благословит вас бог, но мы не можем в этом участвовать.

А шах… Я не знаю, что произошло. Буквально в следующем году глава французской военной разведки написал в своей книге, что президент Франции Валери Жискар д'Эстен тайно посылал одного из своих министров в Иран, чтобы сказать шаху: если вам нужно что-то сделать в Париже, мы готовы закрыть на это глаза. Делайте все что хотите. Но шах… Зачем-то сказал: «Хорошо, давайте спросим «Моссад». А с «Моссадом» не сложилось.

В моей книге «Большой Сатана, Маленький Сатана» я написал, что сожалею об этом. Может быть, это было исторической ошибкой с нашей стороны этого не сделать. Предположим, мы бы это сделали. Мы могли бы это сделать. И спасли бы мир от большой головной боли, а Израиль — от риска иранской атомной бомбы.

Но знали бы Иран, Ближний Восток и весь мир, от чего мы его спасаем? Нет. И вся грязь наверняка полилась бы на нас.

— Но вы не думаете, что если бы не было этого аятоллы, на его месте мог бы оказаться какой-то другой, который ничуть не лучше относился бы к Израилю?

— Нет, я так не думаю. Если бы у шаха оставалась воля к власти, то вообще вся история пошла бы по-другому. Но американский президент Джимми Картер и американский посол в Иране Салливан (Уильям Хили Салливан. — Ред.) сделали все, чтобы лишить шаха уверенности в себе. К тому же, он был болен раком. Он просто потерял волю к власти, что с исторической точки зрения было очень плохо.

— Так что сегодня вы бы ответили по-другому на предложение шаха?

— Я сожалею, я думаю, что мы должны были это сделать.

— Йоси Альперон писал, что глава «Моссада» Ицхак Хофи не поддержал просьбу Ирана о ликвидации Хомейни по моральным соображениям. Потому что нельзя убивать человека за то, что они еще не совершил. И попросил отнестись к его мнению серьезно.

— Йоси Альперон в то время отвечал в «Моссаде» за иранское направление.

— И он же написал: «Я глубоко сожалею, что мы не поддержали просьбу шаха». Означает, что «Моссад» должен был убить Хомейни?

— Это то, что я вам сказал.

— Но есть и другая версия в книге «Моссад: восстань и убей» Ронана Бергмана.

— Бергман — журналист, он не из «Моссада».

— Он пишет, что шеф «Моссада» Ицхак Хофи не захотел убивать Хомейни по моральным соображениям, но аргументировал это тем, что провел аналитические расчеты и пришел к выводу о «недостаточности информации о Хомейни и его возможностях воплотить свои идеи в реальность». Поэтому невозможно было точно оценить риск такой операции.

— Я не знаю, какие тут делали аналитические расчеты, потому что я был тогда в Тегеране. Но я считаю, главное — быть осторожным и не сделать что-то такое, после чего невозможно будет отмыться.

Американскими самолетами

— Из Ирана было спасено столько же людей, сколько до этого из Ирака — около 1300?

— Речь идет не просто о евреях, а о наших гражданах, мы должны были спасти их во что бы то ни было. Причем они находились не только в Тегеране, а были разбросаны по разным городам. И одновременно мы пытались помочь членам местной общины, которая исторически там сложилась, в ней было 85 000 евреев. Мой друг объезжал разные города и убеждал их приехать в Тегеран, где их уже ждали самолеты «Эль Аль».

У меня был приятель, агроном, который был совладельцем большой плантации на востоке Ирана. Обычно израильтяне, которые у него работали, отдавали ему паспорта, и он хранил их в сейфе. И вдруг, в начале иранской революции, когда израильтяне захотели вернуть свои паспорта, глава компании отказался им их отдать. Хотел, чтобы они работали дальше. Мне позвонил мой приятель, я позвонил в САВАК, и паспорта вернули.

Нам удавалось убедить «Эль Аль» организовать в Тегеран дополнительные рейсы для всех, кто хотел уехать.

— Когда Хомейни появился в Тегеране 1 февраля 1979 года, вы тоже встречали его в аэропорту?

— Как и еще сотни тысяч иранцев. Мы с военным атташе Ицхаком Сегевым отправились на заполненные толпами улицы Тегерана, чтобы увидеть «грядущее чудо». Мы кричали: «Джавед Хомейни!» — «да здравствует Хомейни!», как и все. Иначе бы они подумали, что мы…

— Потому что вы были под прикрытием?

— В тот момент да. Мы должны были фотографировать приезд Хомейни.

— Вы эвакуировали израильскую дипмиссию из Тегерана?

— Оставались последние 34 израильтянина. В ожидании вылета американским самолетом нас на целую неделю закрыли в нескольких квартирах. Я был на связи с Тель-Авивом, со штаб-квартирой, и старался убедить, чтобы Соединенные Штаты вывезли израильтян вместе со своими гражданами. Американский посол в Тегеране Салливан уверял нас, что мы в безопасности, просил нас не волноваться и говорил, что вывезет нас постепенно, группами. Я решил: о’кей, группами так группами, я, естественно, пойду не в первой, а в последней. Но дело в том, что последней может уже и не быть. Тогда я позвонил домой Эзеру Вейцману, в то время он был министром обороны, он созвонился с министром обороны США и убедил его, что все 34 израильтянина отправятся первым же американским рейсом.

— Ицхак Сегев в своих мемуарах написал, что к концу недели в этих квартирах почти не осталось еды и ему пришлось идти на базар…

— Он неправ. Он написал, что пошел на базар и представился арабом.

— …И торговец даже сделал ему скидку, когда узнал, что он из Палестины.

— Это все, скажем так, бурное воображение. Сегев никуда не выходил. Я сказал всем, чтобы они сидели по домам. Мне пришлось выйти только однажды — из-за звонков, и я точно помню, что оставил Сегева в квартире, и он там и оставался.

Я был на связи со штаб-квартирой, потому что мы рассматривали возможность посадить израильский самолет в пустыне к востоку от Тегерана, чтобы нас вывести. Разведка должна была оценить риски на месте. Я пришел к выводу, что мы можем это сделать. Но также я решил продолжить нашу самую важную миссию: связаться с нормальными людьми в революционном правительстве Ирана. И мы нашли эту ниточку — таким человеком оказался новый вице-премьер.

Хомейни вначале, как и любой другой революционер, привлекал нормальных людей. Там было много юристов, специалистов по международному праву, они лично знали израильских дипломатов. Я попросил своего друга позвонить этому вице-премьеру и рассказать, про нас, 34 израильтян. Вице-премьер ответил: пусть ответственный выйдет со мной на связь. И мой друг дал мне номер его телефона.

Это было примерно через час после того, как я получил указание из Тель-Авива попросить убежища в американском посольстве. В офисе вице-премьера мне ответила женщина. (Поначалу там еще были женщины, до того, как Иран вернулся к средневековью). Она сказала, что вице-премьер отправился в американское посольство, которое заняли революционеры. Тогда они заняли его еще в первый раз, через два-три дня они его оставили. А через несколько месяцев была большая история 50 американцев…

Я позвонил вице-премьеру и сказал: здесь мы служим нашей стране как дипломаты. Если хотите, мы можем продолжить. В противном случае скажите мне, что вы хотите. Он попросил меня связаться с ним завтра. И тогда объявил: вы должны уйти. Хорошо, дайте нам такую возможность. И он ее дал. Мы приехали в отель «Хилтон»…

— Сегев рассказывал, что в «Хилтоне» был специальный пункт безопасности, на котором пытались «отфильтровывать» израильтян.

— Опять бурное воображение. Это была точка сбора американцев, которые собирались покинуть Иран. Мы работали вместе. Это было не очень просто, потому что революционеры были не слишком с нами милы. Но так или иначе, после долгой ночи мы сели на автобус, и он отвез нас в аэропорт.

— Но буквально через несколько дней ситуация кардинально изменилась.

— Да. Если бы мы не успели, мы могли остаться там навсегда. Вечно живые. (Смеется.).

Эрик Шур — специально для «Новой»,

Тель-Авив — Москва

(Продолжение следует)

Автор благодарит Ивана Кадулина за помощь в подготовке текста