Сто два года назад критик и активист авангарда Николай Пунин писал фактическому наркому по делам живописи Давиду Штеренбергу: «…интерес к искусству до крайности упал в слоях буржуазии, а пролетарских масс мы так до сих пор и не приобрели. Общее политическое положение хотя и благоприятно в данный момент, но нельзя не отметить, что энергия почти везде, не исключая и Петроградского совета, почти вдвое спала, и уж, во всяком случае, если что-нибудь сейчас интересует правящие круги, то не культурное строительство».

Почувствуйте разницу. Жизнь в искусстве сегодня бьет ключом, новая буржуазия только ею и дышит. Государство хоть и равно удаляется ото всех видов изобразительных искусств, за исключением разве что монументальной скульптуры, — страну спасает частная инициатива.

Да, пандемия, да, выбор мест для развлечений невелик, инфляция настигла и мир искусства, цены на прекрасное растут вслед за ценой на гречку, отложенный спрос наконец-то разложился. Выставочные залы полны, новые институции входят в моду, заменяя лабутены, кафе «Вог» и Теодора Курентзиса, посещение выставки приносит радости почти как новый айфон: must have, да еще и сильно дешевле.

тем более, что само государство перестало заниматься новыми зданиями музеев еще в советскую эпоху. Зато теперь даже винодельни между Анапой и Темрюком обзаводятся своими выставочными проектами и делают выставки столичного, если не международного уровня. Расцветают и частные премии. Только что на Винзаводе прошло награждение новой премии Анатолия Зверева. В Нижнем Новгороде открывается выставка победителей премии Кандинского за последние 15 лет — одно из самых ярких начинаний нового века, основанное Шалвой Бреусом. Первым лауреатом был Анатолий Осмоловский, среди последующих — Андрей Кузькин. Из последних новостей, потрясших московское медиапространство — долгожданное открытие ГЭС, которая должна по замыслу устроителей возродить традиции советских домов культуры на новом витке истории. Трудно понять, как будет развиваться эта идея в условиях кризиса идей, тем более внешних заморозков никто не отменял, а правила игры ухудшаются на глазах. Они сказываются на музейной жизни, которая делает вид, что политики и политического не существует, и людей интересуют лишь курсы макраме. Сами музейные будни становятся для публики все праздничнее и наряднее, но их содержание недалеко уходит от царящей в обществе атмосферы сонного царства: главная цель — никого не расстроить.

Политкорректность в выставочной деятельности настигает, прежде всего, частные институции, возможно, потому, что в случае конфликта в государственном музее можно потерять должность, но вряд ли закроют сам музей, а вот частный музей закрыть можно. Не поэтому ли частные музеи сосредотачиваются на проектах из серии «искусство ради искусства», изо всех сил камуфлируя общественную и политическую значимость представленного настойчивым интересом к форме, к тому, как сделано? На Западе такое сокрытие было бы вряд ли возможно, в той же Германии музеи стали в последние полвека частью политической жизни, публичных баталий и образовательных процессов. Но у нас воцарившаяся атмосфера умолчания в государственных и близких к ним СМИ, исключают практически отовсюду, включая музейную жизнь, всякие признаки актуальности.

Музеи так или иначе фокусируются на феномене красоты — эстетическое важнее и уж точно безопаснее политического. Успехи здесь очевидны — достаточно вспомнить две отличные выставки в Петербурге, «Психея, душенька…» в Эрмитаже или «Ученье — свет!» в Мраморном дворце. Успехом эти просветительские и научные проекты обязаны и каталогам. Без них ни одна выставка не может считаться полноценной, но у нас каталоги выпускают далеко не всегда. Вот и впечатляющая ретроспектива наших классиков Елены Елагиной и Игоря Макаревича в столичном Музее современного искусства на Гоголевском бульваре обошлась без него. И на фантастической по социальной силе «Одержимых успехом» Лоры Гринфилд в Мультимедиа Арт Музее — исследовании чокнувшихся на собственном успехе людей — тоже нет книги-исследования. А ведь здесь не только фотографии, сделанные от Китая до Арабских Эмиратов, — новых русских тоже не обошли вниманием. Их вкусы видны на снимках, а вот что у них творится в головах…

Каталоги — вид рефлексии, занятия, не самого популярного там, где актуальную повестку вынуждены имитировать, подменяя насущные вопросы второстепенными. Рефлексия стала непопулярной, в том числе и в музейной среде, та не может принципиально отличаться от общей атмосферы в стране. Размышления, вопросы и сравнения все больше выглядят иноагентно, теперь это, скорее, признак не ума, но стойкости — неумения идти на компромиссы, правильно говорить на работе, а неправильно — дома. Не потому ли так в моде у нас монографические выставки? Они безопасны — собрал в одном пространстве работы одного мастера, и экспозиция готова.

Сопоставления, конфликты и контексты — удел западных коллег,

Исключений немного, каждое становится событием. В этом году — «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии» в Третьяковке и открытая там же сейчас выставка «Многообразие. Единство. Современное искусство Европы», обе хороши отбором экспонатов и неожиданным их сопоставлением, обе — совместные проекты с немецкими партнерами.

Благодаря этим выставкам становится понятно, что российские музеи — часть мирового пространства, что они тоже способны делать проекты, заставляющие думать, искать новые формы экспозиций. Интерьеры Даниэля Либескинда для «Романтизма» поразили многих. Петербургский «Манеж» тоже склонен к экспериментам, его новый подход к дизайну, причем не только визуальному, но и саунд-дизайну, проявился и на весеннем проекте, связавшим оперу и скульптуру, и в почти минималистично сделанном проекте о русском бидермайере — музыку для него написал Антон Батагов.

На этом фоне бурной жизни мало кто обратил внимания на ползучую контрреволюцию в Москве. После неожиданной и выглядевшей бессмысленной смены руководства в объединении выставочных залов, когда к власти пришли люди, катастрофически далекие от искусства, постепенно стали вымываться профессионалы и среди руководителей галерей. Закрыли, в частности, знаменитый «Электромузей», которым руководил Аристарх Чернышев. Его выставки сделали бы честь любой европейской столице. Политика московских властей в сфере культуры все больше располагается между эйджизмом и созданием синекур, восхищение юным возрастом чиновника оказывается важнее его навыков.

Хорошо, что мир искусства определяется не деятельностью этих самых чиновников. Радостным примером иного рода в Москве уже девять лет служит галерея «Электрозавод» — содружество независимых художников, устраивающих небольшие выставки, куда редко доходят кураторы из больших музеев, зато приходят люди, которым важна современность. Сейчас галерея переехала с Преображенки в Электрический переулок, но и завод «Фазотрон», где она разместилась, скоро тоже снесут.

Миграция и неприкаянность, физические или внутренние, — спутники свободы.