Прокшино — это около сотни частных коттеджных домов, продуктовый магазинчик и скромный памятник жителям, погибшим в Великую Отечественную войну.

Справа от деревни выросли стройные кварталы элитного жилого комплекса. Слева, заснеженный, стоит кусочек леса, пока еще не отхваченный девелоперами под застройку.

К 2035 году его здесь не будет.

Вместо него появится «спортивно-событийный кластер» с горнолыжным склоном и аквакурортом, парком наук, фестивальной площадкой и музеем ретроавтомобилей, а рядом — новые офисные и жилые кварталы бизнес-класса.

Деревню окружили масштабные стройки. Открылось метро. Но пассажиров пока мало, и потому поезда сюда ходят с увеличенным интервалом. По безлюдной платформе лениво прогуливаются лишь двое неразговорчивых полицейских в высоких меховых шапках.

Вдруг откуда ни возьмись станцию заполоняет толпа. Люди, прибывшие на платформу, держат в руках одинаковые красные и зеленые папочки.

Это — мигранты.

Они только что приехали из «Многофункционального миграционного центра» (ММЦ), который с 2015 года находится в деревне Сахарово. От метро «Прокшино» каждые 15-20 минут туда ходит автобусный экспресс-маршрут. Еще один автобус до Сахарово регулярно ходит от станции «Лесопарковая». Именно в ММЦ сейчас иностранцы оформляют миграционные документы, чтобы легально жить и работать в Москве и области.

Раньше «областными» мигрантами занимался Единый миграционный центр (ЕМЦ), который размещался в деревне Путилково под Красногорском. Но минувшим летом Совет при Президенте по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) получил обращение, под которым подписалось больше четырех тысяч человек. Путилковцы пожаловались на «угоны автомобилей, нелегальную торговлю и домогательства к несовершеннолетним» со стороны мигрантов.

СПЧ попросил министра внутренних дел Владимира Колокольцева перенести миграционный центр в районы Подмосковья, «не соседствующие с жилыми массивами». И уже в сентябре стало известно, что до конца осени ЕМЦ переедет в столичный миграционный центр в Сахарово.

В сентябре для удобства иностранцев на станциях «Прокшино» и «Лесопарковая» появились указатели с дублирующими надписями на таджикском фарси и узбекском.

У прокшинцев такие изменения вызвали «особое раздражение», сообщил в начале декабря глава СПЧ Валерий Фадеев. «Вместо политики по интеграции мигрантов в общество и местную культуру у нас создаются все условия для комфортного проживания приезжих без знания и владения русским языком», — цитирует глава СПЧ их обращение.

Фадеев, как сообщается, перенаправил письмо местных жителей мэру Москвы Сергею Собянину. Глава СПЧ добавил, что решение продублировать указатели «противоречит положениям ФЗ-53 «О государственном языке» и типовым правилам пользования метрополитеном. «Кроме того, неясно, как появление данных указателей согласуется с требованием к трудовым мигрантам о владении русским языком».

В пресс-службе столичного метрополитена ответили, что благодаря новым надписям «существенно улучшилось качество работы этих станций метро»:

Руководство подземки особо подчеркнуло, что практика перевода справочной и навигационной информации в транспорте, которым часто пользуются иностранцы, широко распространена в России: «Например, навигация всего аэропорта Шереметьево переведена на китайский язык, а в части поездов дальнего следования используются различные иностранные языки для быстрого ориентирования иностранных пассажиров».

Об этом ранее говорили и в столичном департаменте транспорта:

«Наша задача — делать метро понятным и комфортным для разных пассажиров. Например, схема метро на электронном табло в вагонах дублируется на девяти языках».

***

— Мы ничего не нарушаем, ничего не нарушаем, — тревожно повторяют двое смуглых мужчин с красными папочками, завидев нас, журналистов, с фотокамерой.

Мы пытаемся объяснить, что пишем сюжет про указатели в метро. Те от комментариев наотрез отказываются, но коротко добавляют:

— Все хорошо. Удобно, — и скрываются за углом.

В наземном переходе, который ведет к метро, холодно. Людской поток выливается из синих автобусов, прибывших из миграционного центра, черной змейкой поднимается по лестнице. Стараясь не привлекать внимание полицейских, мигранты проскальзывают через турникеты.

Мужчины — все как один — в одинаковых темных, невзрачных куртках и шапках. Женщины в плотно завязанных платках закутаны в длинные пуховики, из-под которых выглядывают такие же длинные юбки.

Не спешит в метро вместе с толпой один лишь высокий парень, хмуро уставившийся на дорогу. Высокий, на голове капюшон, на лице медицинская маска. Темно-карие глаза подозрительно глядят на нас из-под густых черных бровей.

Мухсин — так зовут парня — почти не говорит по-русски. Ему 20 лет, в Россию приехал пару месяцев назад, как и все — на заработки. В промозглом переходе он ждет брата, который вот-вот должен вернуться из Сахарово. Пока он не приехал, мы общаемся через переводчик в телефоне.

— Кем вы работаете? — печатаю я на русском.

— Вам важно знать? — появляется в ответ на экране.

— Просто интересно. Если не хотите, можете не отвечать.

Мухсин ненадолго задумывается, потом пишет:

— Какая вам от этого выгода?

Я пытаюсь объяснить, что мы хотим рассказать о том, как зачастую тяжело приходится мигрантам в России, но, кажется, он меня не понимает.

Стоим молча.

Через десять минут к нам подходит Ихтиер — ему 31 год, и он полная противоположность своего брата. Маленький, улыбчивый, блестят карие глаза-бусины. Он без стеснения рассказывает про указатели:

Ихтиер говорит с ошибками, но мы легко друг друга понимаем. Русского до приезда в Россию он не знал. Научился говорить самостоятельно за время работы.

— Мы работаем строителями, — не скрывая, говорит Ихтиер. — Брат в Москве, я в области. Строим дома и ремонтируем. Здесь зарабатывать можно. В Узбекистане мы тоже можем зарабатывать, просто там каждый день зарабатываем и каждый день расход. А здесь каждый месяц 500 долларов зарабатываем, 200 отправляем домой, остальные собираем. Собираем шесть месяцев, год, и кто как хочет тратит: хочет на машину, хочет на квартиру, хочет на дом.

Я спрашиваю, как братьям живется бок о бок с россиянами.

— Здесь в Москве с нами нормально общаются. Есть плохие люди. Везде есть. В Узбекистане тоже. Но сейчас нормально. У меня соседи в Люберцах — русские. Мы дружим. Новый год, Пасха у вас есть — на них кушаем вместе, еда предлагают, посидеть с друзьями позовут. Русские любят, когда человек честный. Все человеки любят так.

Ну а прокшинцы появлению мигрантов в своем районе не обрадовались, даже честным. Все опрошенные нами местные жители высказались против дублирования надписей на таджикском и узбекском языках.

— Я отношусь к новым указателям плохо, — говорит крепкий высокий мужчина, стоящий на остановке возле перехода. — Я не знаю, пускай они учат наш язык, а не мы будем пользоваться вывесками на таджикском и узбекском. Это мое мнение. Я вообще против миграционного центра, потому что большой поток мигрантов здесь ездит, и даже были случаи каких-то изнасилований в этих районах…

Мы не успеваем расспросить молодого человека об этих случаях — он извиняется и забегает, пригнув голову, в подъехавшую кислотно-желтую маршрутку. Позднее на официальном сайте МВД я прочитаю, что, по данным на октябрь, в этом году в поселении Сосенское, куда входит Прокшино, «не было зарегистрировано ни одного преступления против половой неприкосновенности».

— Я не считаю, что наличие мигрантов как таковых в принципе плохо. Я считаю плохо то, что таким образом власти как бы дают понять, что для них важнее мигранты, чем местные. И не потому, что я какой-то там правый, нет, — бойко рассуждает Антон, парень в очках и с натянутым на нос шарфом. Он живет не в Прокшино, но часто бывает здесь по работе. — Не знаю, уместно ли будет здесь сказать это слово, но эти указатели — дискриминация коренного населения. Пусть мигранты учат русский язык или какой-нибудь международный, если уж на то пошло.

Елена — девушка лет 30 с коляской — рассказывает, что новые указатели для нее — это «больная тема». Она родилась в Ташкенте. Но когда начался развал СССР, ее семье пришлось уехать из Узбекистана и «начинать жизнь с нуля» в Саратовской области. Отец устроился в колонию, мать работала парикмахером на дому, «чтобы на кусок хлеба хватало».

— Узбеки нас, откровенно говоря, выгнали, — громко возмущается Елена. — Они говорили: либо вы уезжаете по-хорошему, либо мы вас так выгоним, что вы без всего уедете. Конечно, я не помню этих событий, мне был годик, когда это все случилось. Но у меня нет причин не верить словам своих родителей. Я как-то разговаривала с одним узбеком. Он сказал, что это неправда: «Я вас не выгонял». Я говорю, ты, может, и не выгонял, а твой отец, твой дядя, твой дед — выгоняли. Родители рассказывали: идешь на рынок за молоком, и либо ты разговариваешь на узбекском, либо иди отсюда. Маме молоко не продали. Отец хотел пойти разбираться, но его остановили: «Тебя зарежут там». Поэтому я против этих вывесок в метро. Когда мы приезжаем в Чечню, пусть это и Россия, мы чтим традиции чеченцев, мы должны надевать их наряд. Это уважение, а мигранты не уважают. Они кто здесь? Они как хозяева ведут себя. На днях с ребенком поехала в Саларьево, зашли покушать — все нерусские сидят, просто все. Развелись как тараканы. Короче, бесит меня это. Сейчас еще стало страшно гулять с дочкой, потому что слухи начали ходить, что они начали грабить по району. Говорят, «группа лиц». Может, это и неправда, но так как их здесь очень много, это близко к правде (по данным МВД на октябрь, в этом году в Сосенском не было ни одного случая грабежа или разбоя; в сообщении говорится лишь об одном факте кражи и трех фактах мошенничества; кто их совершил, россияне или иностранцы, не уточняется. — Е. К.). Хотя мне лично мигранты ничего плохого не сделали. Даже в их защиту могу сказать, как правило, помогают с ребенком и с коляской именно они. Вот это действительно есть. Русские мужчины славянской внешности гораздо реже помогают. Или вот мы уже четыре года комнату сдаем в своем частном доме: у нас живет мальчик-киргиз. На русском хорошо разговаривает, как член семьи практически. Вообще классный!

***

На «Лесопарковой» иначе.

Автобус до миграционного центра в Сахарово здесь курсирует уже три года. Этот маршрут — проторенный. Поток мигрантов здесь в два раза больше, чем в Прокшино.

На небольшом пятачке возле дверей в вестибюль толпятся бомбилы.

— Девушка, едем в Сахарово? — зазывает грузную женщину в белой куртке улыбчивый парень в шапке, натянутой до бровей. Та, не глядя, проходит мимо. Парень причитает: — Эх, деловая, совсем ни с кем не разговаривает. Сейчас сядет в автобус, полтора часа друг на друге ехать будет. А так за 45 минут бы довезли по такой погоде. Хорошо, солнце, чисто.

Поговорить с нами таксист отказывается: «К нам уже приезжало телевидение. Сказали, что тут одни гастарбайтеры, которые язык не знают. Как не знают? Мы с ними по-русски общались, не по-таджикски, не по-узбекски. Мы русский знаем даже лучше, чем они».

Рядом с бомбилами суетятся промоутеры. Один раздает визитки частной клиники, которая оказывает «медицинскую помощь со скидками гражданам СНГ». Надписи на карточке продублированы на узбекском, таджикском и кыргызском. Второй, дружелюбный парень-дагестанец, раздает сим-карты.

Листовки с информацией о банке, который предлагает бесплатные денежные переводы в страны СНГ, раздает единственная на весь пятачок русская девушка. Представляется Анастасией.

— Я тут всего лишь второй день работаю. Многие относятся с предубеждением к… данной категории лиц, — заминается Настя. — Но на самом деле здесь благоприятная обстановка. Люди, которые тут работают, — они все такие позитивные. Постоянно чаем меня хотят угостить, предлагают погреться. Возможно, потому, что я девушка. Была бы парнем, возможно, относились бы ко мне по-другому.

— Парень-то, он должен сам себе все устроить. А девушку надо уважать, — вставляет тот самый таксист, который отказался общаться с прессой.

— Я на всякий случай ношу с собой баллончик, — говорит Настя. — В голову никому не залезешь. Никогда не знаешь, кто сможет на тебя сагрессировать. Им может стать любой человек: русский, афроамериканец или кыргыз — без разницы. Лучше обезопасить себя, и все будет хорошо. Хотя я где-то читала, вроде бы у МВД, что, по статистике, все-таки изнасилований больше со стороны приезжих. Все, наверное, только этого и боятся.

В ноябре «Новая газета» и «Важные истории» (Минюст признал издание «иностранным агентом». — Е. К.) провели совместное исследование, которое показало, что за последние 4,5 года за преступления против половой неприкосновенности было осуждено чуть больше 30 тысяч человек, 94% из которых — россияне, и только 5% — мигранты из стран СНГ.

— Избиения тоже очень часто происходят со стороны приезжих, — приводит Настя еще один миф о мигрантах. (Согласно нашему исследованию, 90% осужденных по статьям об убийстве, побоях и причинении вреда здоровью — тоже россияне). — Недавно мужчину избили в метро. Ультраправые силы сразу начали писать: «Русские терпилы все это хавают, никто не помог». Я тоже не понимаю, почему все стояли и смотрели. И почему они вообще начали докапываться до него?

Мы выясняем, что Настя говорит о драке в подземном переходе, которая случилась в начале декабря. На видео, опубликованном в соцсетях, видно, как несколько мужчин бьют прохожего. В телеграм-каналах сразу же распространилась версия о том, что прохожего избивали «мигранты из Средней Азии». Позднее полиция установила, что в драке участвовали совсем не приезжие, а «трое граждан России, жителей Кемеровской области, 1998, 1996 и 1995 годов рождения». Возбуждено уголовное дело о хулиганстве. Молодые люди задержаны.

Вокруг пятачка, на котором мы общаемся, высятся серые недостроенные дома. Дагестанец Ансар, раздающий сим-карты, рассказывает, что часть домов в жилом комплексе, подальше, уже заселена — вероятно, оттуда и поступают жалобы на мигрантов у «Лесопарковой».

— В лицо, конечно, никто не возмущается, но после их обращений, бывает, приезжают полицейские. В машине посидят, сделают вид, что работают, и уезжают.

— Местные пока нормально относятся, — говорит нам еще один парень-таксист. — Но это только потому, что еще не все дома достроили. Когда жители здесь появятся, будет плохо. Никому эта суета не нужна.

***

Толкучка возле метро для Москвы — дело обычное. А дальше автобусной остановки мигранты не уходят. Разве что заглядывают в круглосуточное кафе, разместившееся прямо у МКАДа, с не по погоде теплым названием — «Сахара».

У входа стоят чемоданы и сумки. На прилавке выложена свежая выпечка. Стены украшены фигурками верблюдов, амфорами и новогодней мишурой. По телевизору показывают советскую классику — «12 стульев».

Пока клиентов немного, с нами соглашается поговорить официант Александр. Он родом из Азербайджана. Услышав о миграционном центре в Сахарово, резко говорит:

— Как с собаками с нами там обращаются. Я был там, делал разрешение на работу. У меня фамилия Велиев, а они написали Валиев. Я подхожу к девушке, говорю: у меня в регистрации, в водительских правах буква «Е», а в патенте — «А». Отвечает: «Че, самый умный нашелся?» Там невозможно ничего спросить. Мы пришли за разрешением, мы за это платим деньги. Они останутся русскому народу. Ни в одной стране так не обращаются с мигрантами, как здесь. Я даже пошел РВП делать (разрешение на временное проживание выдается на три года; на его основании позже можно получить вид на жительство, а потом российское гражданство. — Е. К.). Но не столько чтобы здесь осесть и жить, сколько чтобы в Сахарово больше не ездить.

Во время разговора с Александром нас окликает парень-шаурмист, одетый в красную форму. На его рукаве шевроны с флагами Израиля, Азербайджана и России. Российский почему-то перевернут.

Ему 20 лет, зовут Зоир. Он родился в Екатеринбурге и говорит, что его первый язык — русский. Он действительно говорит довольно чисто, хоть и с акцентом. В шесть лет родители забрали Зоира на родину в Таджикистан. После школы он решил уехать на заработки в Москву, а спустя два месяца поступил в колледж на механика. В будущем он хочет жить и работать здесь, получив российское гражданство.

— У меня тоже патент. Когда я был в Сахарово, народу очень много было, ждали долго. Относятся там нормально с теми, кто на русском умеет говорить, — коротко объясняет Зоир. — Но я замечал странное отношение. В автобусе когда ехали, пожилая бабушка начала рассказывать про мигрантов. Ругалась. Говорила: «Езжайте на свою родину, там работайте, оставайтесь у себя». Но у многих на родине не очень хорошая зарплата, они вынуждены уезжать из своей страны, чтобы зарабатывать, чтобы прокормить свою семью.

Зоир прерывает разговор, чтобы отдать посетителю свежеиспеченную лепешку. Пожелав покупателю хорошего дня, продолжает:

— А я вам тоже хотел вопрос задать. Видел в инстаграме, что кто-то хочет убрать вывески в метро на таджикском и узбекском. Почему? Да, некоторые люди еще не знают русский язык, когда только приезжают, и не понимают, где выходы, где остановка, на какой автобус сесть. И зачем их убирать? Это же хорошая идея.