Из-под простыни в розовый цветочек торчат две босые ступни: дедушка лежит, словно распятый, держась руками за бортики кровати, и чуть шевелится. Постельное белье — это, пожалуй, все из «веселенького», что можно найти в реанимации ковидного госпиталя. В горошек, с рисунками и узорами — сейчас можно не только белое. Под простынями и одеялами люди голые. Здесь никто не стонет, никто не кричит и не спорит и даже мало кто кашляет.

В красной зоне светло и тихо. Высокий медбрат молча набирает в шприц препараты. Подают голос мониторы, когда меняются показатели давления, сердцебиения, сатурации, да хрипит мужчина лет 55. Он тут восьмые сутки — самый пик болезни, в это время становится ясно, идет ли человек на поправку. А кто-то и месяц лежит на ИВЛ с трубками в горле. Врачи припоминают пациента, которого удалось спасти после 52 дней на искусственной вентиляции. Я провела в реанимационном отделении несколько часов. Но и 15 минут хватит, чтобы понять: ковид — страшная болезнь.

Владивостокская клиническая больница № 4, которую в народе называют Дальзаводской, встретила коронавирус одной из первых в Приморье: хирурги, кардиологи, терапевты, пульмонологи уже почти два года лечат инфекционных больных. В том числе и тех, кто в заразу не верит и «колоть себе неведомую жижу» наотрез отказывается. Впрочем, реанимация творит чудеса: многие, оказавшись на грани жизни и смерти, уверовали и даже решили «жижироваться». Возвращаться туда никто не хочет.

Почти у каждого пациента на лице пластиковая маска, от которой идут трубки. Маски разные. Кому-то просто подается инсуффляция увлажненным кислородом, другим подключили неинвазивную вентиляцию легких, облегченный вариант ИВЛ — поток кислорода 10–20 литров в минуту. Самые тяжелые — на искусственной вентиляции легких через трахеостому. В горле делают дырочку, вставляют трубку — и люди учатся через нее дышать. Кто не научится, тот умрет.

Ковид все вытеснил

В кармане дребезжит телефон — краевое правительство опубликовало свежую статистику по заболевшим. 455 человек — на два меньше, чем за день до этого. Цифра, по краевым меркам, колоссальная, и так уже целый месяц: в то время как по всей России уровень заболеваемости снижается, в Приморье в самом разгаре четвертая волна.

Охранник на входе в приемный покой усмехается и авторитетно заявляет: «А вы что, в это верите? Это же большие деньги! Все из-за денег!» Медики, наши провожатые, меняются в лице. Действительно, что мы тут все делаем, ковида-то нет, расходимся — к семьям, к детям…

Про большие деньги мог бы еще подискутировать пожилой пациент, которого совсем недавно привезли в Дальзаводскую больницу из села Михайловка. Но он пока под наркозом, не может спорить — ему только что ампутировали ногу. Из-за ковида (которого, как любому охраннику известно, не существует) начался тромбоз, сосуды моментально забились сгустками крови. Обычное осложнение при «короне».

Весной этого года, когда число заболевших в крае снизилось до 20–30 в сутки, на три недели больница перешла на «довоенный» режим, вернулись плановые операции. С 25 апреля и по сей день — снова работает как ковидный госпиталь. Палаты сейчас везде: в сестринских, ординаторских, в приемном покое, в буфете.

Врач Степан Воробьев с 2018 года работал в неотложной неврологической помощи. До пандемии, рассказывает он, в приемном покое по семь скорых в очередь выстраивались — и все к неврологу. Теперь, как и остальные, он лечит новую коронавирусную инфекцию.

— Если человек в коронавирус не верит и легко болеет, возникают вопросы: зачем меня в больницу положили, в чем смысл? Но бывает, резко становится хуже. И вот мы слышим на обходе под конец лечения:

Сейчас в стационаре ВКБ № 4 — 250 коек, почти все заняты. Каждый день — по 30–40 новых пациентов, примерно столько же выписываются. В реанимации на ИВЛ лежат по 20–25 человек. Кроме ковидного отделения есть еще пульмонологический корпус. Разместился он в корпусе паллиативной помощи (которой сейчас нет, потому что ковид), там лежит четыре десятка пациентов с пневмонией, им диагноз «новая коронавирусная инфекция» еще не поставлен.

Не пить, не есть, в туалет не ходить

Первым делом попадаем в ОКИД — отдел контроля и дезинфекции. Здесь еще зеленая зона, она так официально и называется, потому что «чистая».

Пока одеваемся, беседуем с сотрудниками. Вот, например, санитары — они в день переносят по несколько тонн. Лифты в больнице сейчас заменяются, так что пациентов, в том числе между этажами, перемещают вручную, на носилках.

— У нас же не только больные. Снабжение, работа с аптеками, — объясняет один из 200 санитаров приемного отделения Олег Демченко.

Снять ботинки, надеть штаны, снова обуться, натянуть одноразовый комбинезон. Хотя некоторые врачи предпочитают хлопчатобумажные халаты с завязками на спине под пояс и косынки. Такие лучше «дышат», но в них ассоциации с войной еще сильнее. Огромные бахилы (на них с непривычки наступаешь при ходьбе), респиратор, шапочку, застегнуть комбинезон, поверх капюшона — защитный экран. И две пары латексных перчаток. Их закрепляют бумажным скотчем, делая уголки, чтобы удобнее было снимать на выходе. Две пары — это для нас, а сотрудники, которые подходят к пациентам, надевают третью, как и операционная бригада. Ведь в красной зоне нет возможности помыть руки.

Кто забыл снять металлические украшения и часы — молодец, раздевается и снимает. Кстати, экран телефона даже так реагирует на касания. Каждого, кто заходит в красную зону, подписывают маркером: иначе друг друга не узнать. На комбинезоне главврача Елены Новицкой рисуют солнышко, чтобы мы сразу понимали, на кого ориентироваться. Ее коллектив любит. На 78-летие больницы, которое праздновали совсем недавно, студенты Тихоокеанского медуниверситета и медицинского колледжа, работающие в Дальзаводской, в стенгазете опубликовали стихи:

«…Эта женщина ничего не боится.
И своим примером помогает она закалиться.
И вот идет новое поколение
Городу на спасение!
О себе скромно: это наше отделение…»

Под этими строчками — домик с солнышком: «Центр доброты и заботы». Выглядит немного по-детски. Но коллектив больницы за последние два года действительно очень омолодился.

На стенах кроме ярких стенгазет — пожелания сотрудников и добрые отзывы пациентов с сайта больницы. Вообще-то, там и негатива хватает, но руководство старается не показывать его сотрудникам — коллектив просто «выгорит», потеряется. Часто родственники даже не понимают, как так: человека привозят с 50% поражения легких, а за пару дней оно вырастает до 80%.

«Душегубы» лечат по рекомендациям Минздрава и Роспотребнадзора, по полдня смотрят на мир через щитки, дышат через респираторы, потеют в душных костюмах и переводят тему, когда у них спрашиваешь: «Может, отрицателей ковида и антипрививочников надо лечить за их собственный счет?»

— От штамма сегодня не зависит ни прививка, ни схема лечения, — объясняет Елена Новицкая. — Схема лечения, патогенез заболевания, проявления его примерно одинаковы. Лекарства периодически меняются. Сейчас появились такие препараты, как фавипиравир, в первую волну лечили гидроксихлорохином, его уже не используют. Процент летальности зависит не только от лекарств, но и от защитных сил организма, своевременности лечения, сопутствующих патологий. Очень много факторов. У каждого пациента индивидуальная схема терапии.

…С божьей помощью (а вообще при содействии медсестры более чем с 35-летним стажем Надежды Ивановны) минут через 15 я готова к красной зоне. Хотя нет, еще приходится перевернуть респиратор: оказывается, выходные отверстия клапана должны смотреть вниз, иначе маска лезет в глаза. Рентгенологи, регистраторы, санитары — в красной зоне все одеты одинаково.

Умирают даже молодые

В красной зоне врачу нельзя вообще ничего: ни попить, ни поесть, ни почесать нос. Только лечить. Даже если стало плохо — сперва выйти, потом снимать с себя что бы то ни было. «Привилегии» в виде естественных потребностей здесь только у пациентов. Им даже чаю можно попить, в коридоре для этого есть металлические чайники с кипяченой водой и бойлер (пластиковую посуду забирает буфетчица, потом все утилизируется).

Всем пациентам обязательно делают томографию. На мониторе — состояние легких: розовая пульсирующая масса с черными «пятнами Роршаха» по центру.

— Видно матовое стекло, полисегментарно во всех отделах легких. Это у нас вторая степень — менее 50% поражения. Кому-то на этой стадии уже тяжело дышать, кто-то самостоятельно приходит к нам и может даже отправляться на домашнее лечение. Зависит от возраста, общего состояния пациента, — говорит врач-рентгенолог Мария Гриднева.

Лежащая на животе под полосатым коричневым одеялом женщина почти беззвучно просит пить. Медсестра подносит початую бутылку с трубкой, каждый глоток дается женщине с трудом, она еле поднимает голову.

89-летнюю сухонькую старушку подкармливают через зонд — из носа торчат трубки, в горле трубка, рот открыт. Она не двигается, не издает звуков и, кажется, даже не дышит. Врачи поправляют ей одеяло, чтобы прикрыть грудь, и говорят, что динамики не наблюдается (но и хуже не становится).

27-летний врач-кардиолог Антон Данилов в Дальзаводской работает с ординатуры. За эти два года через его руки прошли тысячи человек с коронавирусом. В красную зону он заходит в полвосьмого утра — и до вечера. Дома старается об этом не думать. Научился обходиться без еды, воды, туалета. Не научился равнодушно принимать смерть пациентов.

— Неприятно осознавать, что из-за огромной нагрузки на систему здравоохранения пациенты порой приезжают с запозданием. Не могу утверждать, что всем можно было бы помочь, но объективно люди уже поступают в тяжелом состоянии. Приходится бороться. Такая работа… Лет восемь, еще с санитаров, в реанимации работаю, видел много чего. Не хочется говорить, что я привык, — за каждого обидно.

В соседней палате — Иван Федорович Радостин, он откашливается и бодрится: «У меня, — говорит, — раздуло мочевой пузырь, он воспалился. Я не курю, не пью, никогда не болел». Разговаривает он почти бессвязно, но уже идет на поправку. Как и остальные пациенты реанимации Дальзаводской больницы, он не привит. Говорит, не успел.

Виталий Алябин в «мирное время» — кардиолог, а сейчас — заведующий приемным отделением. Он тоже говорит о горечи от смерти каждого пациента. И тоже обходит вопросы о том, зачем лечить от ковида тех, кто не верит в ковид.

— Смертность с большим поражением легких высокая. Часто умирают люди, не прошедшие вакцинацию. В основном все говорят честно, привиты или нет: когда сюда попадают, уже не скрывают. Но мы все равно всегда можем проверить.

Коллектив Дальзаводской вакцинировался поголовно. Кроме одного человека — он уволился.

Завести собаку, вышивать крестиком

— Я вышиваю крестиком. Иногда для разрядки в игры играю, в приключения. Чтоб мозг просто расслабился, — рассказывает на выходе из красной зоны вчерашняя выпускница медицинского колледжа, скромная медсестра Кристина. Она в приемном покое начала работать в самый ковид. И таких много: в прошлом году только из Тихоокеанского медицинского университета пришли 52 ординатора. У каждого, когда устраивается на работу, спрашивают, чем увлекается. Если не уметь расслабляться, недолго и с ума сойти.

Елена Викторовна — старшая сестра многопрофильного круглосуточного стационара — совсем недавно завела собачку. Теперь показывает на телефоне фотографии любимчика семьи, ушастого той-терьера Альдо (ему недавно новый комбинезончик купили), плов, который сготовил муж, торт, что сама испекла… Да и в самой больнице — то стенгазеты вон рисуют, то дачный конкурс объявляют.

— Бывает, всю душу вкладываешь в пациента, — вздыхает старшая сестра. — Когда тяжелый пациент уходит от нас своими ногами — это большое достижение. А потом встречаешь… даже среди знакомых есть те, кто не верит в прививки, мол, все это ерунда. Я всегда говорю: «Вы просто не видели, что творится в больницах!»

Мы выходим из красной зоны вместе — это обязательно. Поливаем друг друга антисептиком из пульверизатора. Стягиваем комбинезоны, бахилы, перчатки (аккуратно). Телефон — под лампу на обезвреживание. Руки — под антисептик уже в зеленой зоне. Вроде всё. На стене замечаю телефон доверия главного врача. Сотовый. Туда можно позвонить в любое время, даже ночью. Из стационара уже давно никто ни на что не жаловался, но много в последнее время обращений по QR-кодам. То их долго не выдают, то сбой в системе, то просто не понятно, где искать.

Вакцинированных в реанимации — единицы

Главный врач Дальзаводской больницы Елена Новицкая:

— Четвертая волна коронавируса меняет клинику, возрастной состав — пациенты стали моложе. Ничего не работает: ни противовирусные препараты, ни кислородная поддержка, ни искусственная вентиляция легких. Пациент просто «уходит» — активность вируса настолько жесткая, что органы человека превращаются в багрово-слизистую массу и теряют функцию. Мы видим на вскрытии, как выглядят органы человека, умершего от коронавирусной инфекции: черные, ослизненные, некротизированные. Это органы, которых фактически нет в организме! И это страшно!

Люди 40–50 лет лежат в реанимации и очень тяжело переносят болезнь. Вакцинированных у нас единицы — в основном с тяжелой сопутствующей патологией, пренебрегающие средствами защиты. Мы каждый раз говорим: «Вакцинация не 100-процентная защита. Кроме этого нужно носить маски, соблюдать социальную дистанцию, мыть руки». Ничего не изменилось, эти методы по-прежнему работают. В месяц у нас один-два привитых пациента со значительным объемом поражения легочной ткани, притом что мы лечим в стационаре за такой срок по 800 пациентов. Это так называемые «экспертные случаи», мы отправляем информацию об этом в Роспотребнадзор с тем, чтобы понять, почему именно этот человек заболел, что пошло не так на этапе вакцинации.

Есть случаи, когда люди болеют коронавирусной инфекцией по два-три раза, — видимо, существует какая-то предрасположенность. Уговаривать людей нет никаких сил. Настолько очевидно и понятно, что кроме прививки у нас с вами, у общества в целом нет шансов выжить! Если мы не остановим пандемию, вирус будет мутировать — последствия непредсказуемы. Но есть люди с другим мировоззрением. Может, кто-то считает, что смерть — это хорошо… Почти все на земле похоронили близкого человека. А кто-нибудь у вас умер от прививки? Какие еще нужны аргументы?