На дискуссии разговор будет идти с авторами, но важно, чтобы голоса героев и героинь в этом обсуждении тоже прозвучали. «Новая» поговорила с Алексеем, Татьяной и Фаррухом, которые снимались в документальных фильмах 5–10 лет назад, и узнала, как сейчас они оценивают свое участие в съемках.

Алексей Артемьев — главный герой документального фильма Дмитрия Кубасова «Бабочки» (2016). Он прошел отбор в документальный проект «Реальность», участники которого сами снимают свою жизнь. Он открытый гомосексуал, о чем и рассказывает на семейном обеде, после чего вспыхивает ссора. Приехав в Плес на кинофестиваль, он встречает Гришу, с которым у него начинается роман.

Татьяна Михайлова — главная героиня документального фильма Дмитрия Кубасова «Таня 5-я» (2011), работает таксисткой в Покрове, и по номеру в таксопарке она пятая.

Фаррух Гафуров — главный герой документального фильма Дениса Шабаева «Чужая работа» (2015), он приехал в Москву из Таджикистана. Фаррух — трудовой мигрант и живет в вагончике вместе с родителями и старшим братом, но мечтает стать актером.

— Как вы оказались героем/героиней документального фильма и почему согласились участвовать в съемках?

Алексей: Я только вернулся из армии и не знал, что вообще делать. Моя подруга увидела рекламу проекта «Реальность» и буквально заставила меня принять участие. Я отказывался около месяца, но она пришла ко мне домой и смотрела, как я заполняю заявку. Вот так я пошел на проект, а фильм Дмитрия Кубасова «Бабочки» уже вырос из него.

Татьяна: Я Диму Кубасова, режиссера фильма «Таня 5-я» знаю уже давно. Его папа из нашего поселка, мы соседи по даче и давно дружим. Дима приезжает летом сюда, но в последнее время уже редко.

Дима приехал перед Новым годом к родителям, я к ним пришла, мы сидели, смеялись. И он говорит: «Тань, я выучился на режиссера, мне надо снять дипломную работу». Я говорю: «Дим, какой ты молодец». Он говорит, что хочет снять фильм про меня. Я, конечно, смеялась: «Дим, перестань, я стесняюсь». Даже не могу точно сказать, какие я чувства тогда испытывала. Могу сказать, какие чувства испытываю сейчас, но что было тогда — не знаю. И он даже не то чтобы уговорил меня, просто сказал: «Тебе вообще не надо будет ничего делать, будешь жить своей жизнью, но рядом с тобой буду я с камерой». Я говорю: «Дим, так у меня же работа, даже не знаю. А на работе как?» «Тань, что-нибудь придумаем, но я хочу снять».

Фаррух: Я рад, что «Чужую работу» сняли про меня — про то, как я впервые приехал в Россию и как я пытаюсь быть актером. Я хотел, чтобы моя история осталась в жизни, чтобы все остальные люди не опускали руки, несмотря ни на что. В каких бы трудных ситуациях они не оказались, они могут подняться и достичь своей цели. Я думаю, это моя судьба: когда про меня снимали документальный фильм, я не учился нигде. После я попал в аварию, а затем и в тюрьму. Я видел, что такое СИЗО и как там люди живут. А после того, как я вышел, меня депортировали.

Я приехал домой, и все подумали, что на этом фильме все закончилось. Но с этого все только началось. Потом вернулся и поступил во ВГИК — с первого раза на бюджет.

— Как были организованы съемки, как вели себя на них вы и как — режиссер?

Алексей: Я вообще плохо понимал, что происходит. Вот проект «Реальность» — его заявляли как «сними кино о себе самом». Когда мне предложили сняться у Димы, я подумал: «Ха, неужели я этого не сделаю?»

Потом уже, поработав в документальном кино, я понял, что глупо поступил. Наверное, не стоило доверяться Диме, но что вышло — то вышло. Фильм — произведение искусства, и он имеет право на существование вне зависимости от того, что я о нем думаю.

Мы обговаривали, что мы будем равными участниками, но получилось, естественно, не так. Дима в тот момент играл в моей жизни активную роль. Я бы не сказал, что он меня на что-то провоцировал, думаю, даже наоборот: чем больше я делал что-то, тем больше ему это нравилось. Дима мою свободу поощрял. Например, были такие ситуации, когда мы активно покупали алкоголь. Потом все это показалось мне не очень правильным — мой партнер на тот момент не был открытым геем. Но в процессе я так не думал.

Я решил, раз я на это пошел, дойду до конца и просто не буду ничего смотреть. Поэтому у меня оставалось ощущение, что моя личная жизнь — это моя личная жизнь. Потом я осознал ошибку — уже после того, как съемки закончились. Я думал: это же моя жизнь, как же можно это переврать? Однако окончательный монтаж… Я и не думал про монтаж, а он сильно все меняет. Я считаю, что этот фильм не про меня. Говорят, когда художник рисует чей-то портрет, этот портрет всегда похож на художника.

Татьяна: Дима просто ходил с камерой за мной, и все — никаких «давай так, давай эдак». Мы с ним ничего вообще не обговаривали. Я вставала утром, Дима приходил, мы пили кофе, и я ехала на работу. Он всегда говорил: «Ты так естественно снимаешься, как будто ты актриса!» Я говорю: «Дим, ты знаешь, извини, но я себя не вижу вообще».

Когда я работала в такси, он не мог со мной круглосуточно находиться. И я ему предложила: «Дим, давай камеру прикрепим скотчем, сверху дождиком — чтобы не видно было». Так камера ездила со мной день или два. Но в основном Дима со мной был. Некоторые пассажиры его узнавали, просили автограф — он же снимался в кино. Я помню, молодежь села ко мне на вызов. Он такой: «Можно я здесь посижу, я очень замерз, мне холодно?» И девушка говорит: «Такое лицо у вас знакомое!» — а я отвечаю: «Это актер!» Они аж завизжали от радости. Этого, конечно, нет в кино моем, но его многие узнавали.

Когда камера выключалась, мы начинали смеяться. Когда мы вдвоем — всегда ржем. Он выключает камеру, опускает, смотрит на меня и улыбается. И все, я не могу — смеюсь.

Фаррух: Сначала сниматься было неудобно, потому что в документальном кино я снимался первый раз. И не понимал, насколько все это настоящее! Первоначально я что-то играл, постепенно понял, что когда про тебя снимают док, нет никакого сценария, ты не ведешь особенный образ жизни, тебе не надо учить роль. Какой есть, такой и живи. Режиссер ничего не просил делать. Он сказал: «Живите, не обращайте внимания на меня. Что не нужно, я сам удалю».

Конечно, родители мои сначала комплексовали. Они были рады, что появился какой-то режиссер, который будет снимать про меня кино. Но они не знали, что кино будет про нашу реальную историю, не понимали, что такое документальное кино. Постепенно они привыкли. Брат старший вообще не хотел, чтобы его снимали, пару раз даже скандал устроил. Но и он постепенно привык. Конечно, было страшно довериться режиссеру, но мы не ошиблись. Он стал нам родным спустя столько месяцев. Потом мы обсуждали с семьей, что настоящие русские, они действительно очень хорошие люди.

Были и интересные сюжеты: про меня документальный фильм снимают — а я еду сниматься в сериале. В такие моменты меня с двух сторон снимали! Для меня это было неожиданно и приятно.

— Какой была ваша реакция, когда вы посмотрели фильм?

Алексей: Дима, очевидно, боялся показывать мне картину. Я узнал о том, что она существует, от других людей и посмотрел ее сам. Я тогда работал с Сашей Расторгуевым в Мурманской области: я был в Заполярном, он — в Мончегорске. И он мне звонит и начинает со свойственным ему юмором подшучивать надо мной. И я сразу понимаю, что происходит. На следующий день я поехал к нему, он показал мне фильм, его мировая премьера уже прошла, а мы еще месяц где-то пробыли. Когда я вернулся — тишина. Решил позвонить, спрашиваю: «Друзья, как дела, что нового?» А к тому моменту мы уже долго не общались. В общем, я просто вынудил Диму показать мне фильм.

Я, естественно, был не рад тому, что этот фильм существует.

и кто я такой, чтобы говорить что-то по поводу произведения искусства.

Я много раз говорил, что не хочу, чтобы фильм был в открытом доступе. Но, насколько я знаю, его можно посмотреть «Кинопоиске». И мне периодически пишут знакомые, которые не знали о съемках: мол, я посмотрел фильм, а это же ты.

Татьяна: Хочу сказать сразу: фильм мне вообще не понравился Я его посмотрела один раз, и то на перемотке. Пока смотрела, плакала. Я сказала Диме: «У меня ощущение, что ты взял только плохое, а все хорошее оставил за кадром». Хотя я даже не знаю, вырезал ли он что-нибудь. Я добавила: «Дим, это фильм про вульгарную женщину, которая всегда орет, ругается, ведет себя неадекватно». Он ответил: «Ты ничего не понимаешь, всем все понравится!» Я сказала, что не хочу больше смотреть этот фильм, что он плохой.

Фаррух: Когда я посмотрел фильм, будто взглянул на свою жизнь со стороны и увидел ее такой, какая она есть.

И она показалась мне пасмурной — может, потому, что я не был с ней согласен. Я понял, что не хочу жить так, — я хочу абсолютно по-другому. Я видел свои ошибки, видел, что каждый мой шаг надо изменить. Я очень хотел двигаться дальше. Фильм сказал мне: «Фар, открывай глаза свои! Вот здесь твои ошибки, вот здесь твой косяк, тебе надо это исправить, — у тебя все получится, — не сдаваться и идти».

— Как вы воспринимаете героя/героиню фильма — как самого/саму себя или как некий экранный образ?

Алексей: Когда видишь себя на экране, сложно отделить себя от героя. Я не считаю, что герой на экране — это я. При этом мне кажется, что обо мне рассказали правду. Мне понравилось, как colta.ru описала меня в этом фильме: «Московский бесстыдник в море алкоголя». Это верное описание.

Не отрицаю, что в тот период жизни во многом вел себя неприлично, однако на то была причина. Я только вернулся из армии, был зол на весь мир, и у меня были проблемы с агрессией еще года три — довольно долго с ними разбирался.

Татьяна: Женщина в этом кино — не я настоящая. Когда смотришь любой фильм, есть положительные герои, а есть отрицательные. Но я понимаю, что это кино. А этот фильм… Ах! Неужели я так говорю? Это просто кошмар, когда смотришь на себя со стороны. Это фильм про невоспитанного человека. Женщина — какое-то быдло, даже не знаю, как свое чувство нормальными словами описать, только матом могу. Мне вообще, вообще не понравилось.

Фаррух: Я воспринимаю героя на экране как самого себя — таким, какой я есть. Это я приехал в Россию, это мне непросто жилось в чужой стране, тем более без знания русского языка. Но я понимал, что все это нужно, чтобы достигнуть своей цели, и русский — мой второй родной язык, я должен его выучить.

— Если бы вам предложили еще раз сняться в документальном кино, вы бы согласились?

Алексей: Все зависит от режиссера. Например, этим летом я познакомился с Гедре Жицките, и она говорила про этику и мораль в документальном кино и ответственность перед героем. Мне понравилась ее история: они пришли на съемку к героине, и она передвинула какие-то предметы на столе для лучшего кадра, оператор ей потом сказал: «Прежде чем мы уйдем, вы должны поставить все на место, как оно стояло». Это относится и к душевному состоянию героя. А Дима поступал немного иначе, и с ним я ни в коем случае больше не соглашусь сниматься.

Татьяна: В еще одном фильме я бы не согласилась сниматься. Может быть, если бы Дима пришел сейчас, то все было бы по-другому — я бы вела себя совсем иначе. А если бы кто другой пришел, то, конечно, ответила бы: нет, нет, нет.

Фаррух: Почему бы и нет? Стесняться в этой жизни того, что ты есть? И я не сдаюсь до сих пор, иду к своей цели.

— Как съемка в документальном фильме повлияла на вашу жизнь?

Алексей: После того как съемки закончились, я стал задумываться о своей жизни и довольно кардинально ее изменил. Например, у меня шесть лет не было секса — таков мой выбор. Я понял, что нехорошо пользоваться людьми. История немного сложнее, но если коротко, то после съемок фильма все сошло на нет.

Татьяна: Ничего этот фильм во мне не изменил. Когда он занял первое место на «Святой Анне», Дима приехал, привез грамоту, говорит: «Таня! Твой фильм занял первое место!» Я говорю: «Да ты что?!» Конечно, я сказала не так, я сказала: «Какие дураки смотрят это кино?» Спрашиваю: «Денег каких-нибудь дали?» — «Нет, не дали». — «Плохо. Если бы дали, это было бы хорошо. А так, первое место — и что?» А он сказал: «Тань, ты просто не человек искусства, поэтому ты не понимаешь».

Как фильм мог изменить мою жизнь? У меня была депрессия. Мне было очень плохо, что я такая вульгарная. Просто время лечит. Но депрессия была у меня ужасная. Я помню, брату позвонила: «Женя, это ужас, а не фильм!», он отвечает: «А Кубасов говорил, что круто». Я говорю: «Нет, это не круто!»

Фаррух: После документального фильма я увидел свою жизнь со стороны, потому что в этом кино я. Я там никого не играю, я живу: вот мы воду таскаем, вот в колодец лезем. И увидев это, мы начали меняться к лучшему: купили участок, строим дом. Свой дом! Это не то, что в вагончике жить. У меня теперь съемки, хорошие фильмы, спектакли, знакомства. Все то, чего я хотел добиться. Мы все изменили! Но и на этом нельзя останавливаться!

Арина Гундырева, Полина Пронина, специально для «Новой»