Неизвестно еще, чем закончится абсурдно-гротескная история про шутейный донос, Следственный комитет и Ваню-Нойза с Оксимироном. (Может, и пронесет на этот раз в силу особо наглядного салтыково-щедринизма.) Однако уже в который раз сказка эта навеяла воспоминания, вопросы и параллели с благословенно-постылым СССР.
Итак, про преследования музыкантов и их попутчиков при Брежневе-Андропове-Черненко. Замечу, что я сам в этих делах не только специалист, но и фигурант.

1. Концерты и фестивали в 1979‒1984 годах запрещали сплошь и рядом; облавы и задержания на «подпольных» мероприятиях тоже случались. (Из-за этого в Москве придумали так называемые «квартирники».) Но: мне не известно ни одного случая, когда артиста арестовали бы, тем более упрятали за решетку ЗА ТЕКСТЫ ПЕСЕН.

Алексея Романова («Воскресение») посадили за торговлю билетами на собственный концерт; Жанну Агузарову («Браво») — за подделку паспорта; Александра Новикова (свердловский бард) — за «производство и сбыт самодельной аппаратуры»; питерскую христианскую рок-группу «Трубный Зов» — за «намерение пересечь советско-финскую границу»… Претензии к репертуару в некоторых случаях (явно не про «Браво» или Новикова) были, но это не приводило ни к сформулированным обвинениям, ни тем более задержаниям/посадкам.

Понимаю, что это звучит кощунственно и дегероизирующе, почти как с панфиловцами, но истина дороже: у андеграунд-коммерсантов, организаторов сейшенов и спекулянтов проблем с тогдашними органами было куда больше, чем у славных артистов-нонконформистов. А самым опасным врагом выступала не госбезопасность, а контора под названием ОБХСС — Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. Поскольку в наше время хищениями собственности занимаются в основном сами власти, акцент борьбы переместился в сферу (псевдо)идеологическую. Что, на мой взгляд, гораздо гнуснее.

2. Цензура в СССР была, но не подленько замаскированная, как сейчас, а назидательная, в полный рост! Худсоветы, бдительные редакторы, «литовки» так называемые. Происходило это так: приходит, скажем, Майк Науменко в Ленинградский рок-клуб к заведующей литчастью Нине с текстом новой песни. Та читает: «Ты хочешь, чтоб все было по первому сорту, но готова ли ты к пятьсот второму аборту?» «Нет, Майк, — говорит, — про аборт не пойдет, исправь». И Майк исправляет, получает на листочке с текстом подпись и печать «Разрешено к исполнению», и на официальных мероприятиях в дальнейшем поет вместо «абортов»: «Прости, дорогая, но ты бьешь все рекорды!»
Формулировочек (тем более статей УК!) типа «экстремизм» (только что присвоили песням тверской группы «Ансамбль Христа Спасителя и Мать Сыра Земля»), «оправдание нацизма» (это к рэперам) и «оскорбление чувств» не было и в помине. Иногда в душеспасительных беседах начальства с «творческими коллективами» проскакивало слово «антисоветчина» — и то, как я помню, не в качестве конкретной угрозы/обвинения, а скорее как синоним слова «крамола». Теоретически артистов могли запретить на какой-то период или даже разогнать, но это касалось только профессионалов вроде «Машины времени», а до подпольной самодеятельности руки государства не доходили. Сейчас, в эру цифровой засветки всего и вся, докопаться намного проще, а уж карательных статей наклепали больше, чем при Советах!

3. «Черные списки» имели хождение в 1983/84 году, и там были перечислены, зачастую с анекдотическими аннотациями, многие западные и практически все «неофициальные» советские рок-артисты. (Кто эти бумажки сочинял, я примерно знаю.) Большой административной силой списки не обладали, котировались среди мелкого комсомольско-профсоюзного актива и касались почти исключительно репертуара дискотек. На ТВ и радио никакого рока и без стоп-листов не могло быть. Выходили перечни «нерекомендованного» под грифом «ДСП», в средствах массовой информации никогда не публиковались и применялись более чем выборочно.
Я как публичный адвокат рока тоже был в «черном списке» из одного человека, спущенном из Отдела культуры ЦК КПСС во всевозможные редакции. В результате около трех лет находился в московских медиа под полным запретом (притом что вел телепередачу в Риге!) и был уволен с работы накануне защиты диссертации. Денег не было, дома показывался нечасто: предпочитал кочевать по друзьям и девушкам, поскольку опасался, что менты прихватят за тунеядство. Однако никто ко мне не ломился (соседи бы рассказали); повестки о явке в органы не приходили, угрозы не поступали, титул «иностранного агента» не присуждали, подписки о невыезде не брали, в СИЗО не сажали.

К чему я все это изложил? Вовсе не для того, чтобы намекнуть, как в СССР было хорошо. Нет,

Раньше, еще пару лет назад, применение насилия (а теперешние законы — это тоже насилие; над здравым смыслом в первую очередь) в культурно-гуманитарной сфере было гибридно-выборочным и проскальзывала имитация свободы. Теперь фиговый листок сварили в супе, и пошла удушающая волна тотального контроля. Не все еще ее ощутили, но скоро… Этого следовало ожидать, тут без сюрпризов. Удивило и продолжает ужасать меня другое: ренессанс доносительства и парад стукачей! Могу присягнуть — в постсталинском Советском Союзе такого не было. Была армия штатных сексотов, были подневольные осведомители и доброхоты-анонимщики (знавал), но ремесло это считалось крайне позорным и всячески пряталось-маскировалось! Теперь же все эти ионовы и булатовы, «патриоты» и «ветераны» стучат громко, гордо и серийно. И доносы их разносятся государственными СМИ и встречают самый радушный прием у силовиков — что лишний раз доказывает история с пародийной кляузой на политрэперов. Страшно это потому, что многое говорит не столько о власти (о ней все сказано), сколько о катастрофическом состоянии морального тонуса всего общества.