Первый из трех Московских процессов — по делу «Объединен­ного троцкистско-зиновьевского центра», против Зиновьева, Каменева и четырнадцати других подсудимых был проведен с 19 по 24 августа 1936-го, и вынесенные на нем смертные приговоры были немедленно приведены в исполнение.

За день до окончания процесса отдыхавшему на юге Сталину его соратники отправили шифровкой заранее составленный приговор с просьбой дать указания по тексту. На следующий день, 23 августа, Сталин откликнулся, сообщив, что «проект приговора по существу правилен», и дал несколько ценных указаний: включить в приговор отдельный абзац о том, что Троцкий и его сын Седов «подлежат привлечению к суду или находятся под судом», а также вычеркнуть заключительные слова «приговор окончательный и обжалованию не подлежит». Сталин пояснил: «Эти слова лишние и производят плохое впечатление. Допускать обжалование не следует, но писать об этом в приговоре неумно».

Указания были выполнены. Приговор на процессе зачитывал председатель Военной коллегии Василий Ульрих, но ему лишь выпала честь огласить вынесенное не им решение. Вообще-то сам факт участия не только судей, но и сторонних лиц в подготовке приговора — уже формальный повод для его отмены. Но вмешательство Сталина в отправление правосудия стало нормой. Он все хотел делать сам, никому не передоверяя. Влезал во все мелочи. И действительно, вынесение приговоров по делам политических противников, да и просто неугодных — слишком серьезное дело, чтобы его поручать судьям!

Процесс широко освещался в прессе, публиковались стенограммы допросов обвиняемых, редакционные статьи, фельетоны. Но Сталин все же остался недоволен. В письме из Сочи 6 сентября 1936-го он писал Кагановичу и Молотову:

Вот чего добивался Сталин. Статуса не просто «вождя», а символа новой социалистической эпохи! Он давно писал о себе в третьем лице. Его амбиции вселенского масштаба нуждались в подтверждении. Этот и следующие показательные процессы должны были стать триумфом сталинской правоты.

Подсудимые на процессе в августе 1936-го бойко признавались в подготовке покушения на жизнь Сталина и его ближайших соратников. Даже упоминались Косиор и Постышев — член и кандидат в члены Политбюро, на кого «троцкистско-зиновьевские изверги» готовили покушение.

В письме с юга Сталин, перечисляя соратников, писал о Молотове, а вот на процессе среди персон, на кого готовили покушение злейшие враги — участники «троцкистско-зиновьевского центра», его имя не упоминалось. Странно! Неужели это признак сталинского недоверия, и Молотов на пороге отставки? Вообще, нехорошие слухи поползли на сей счет. На втором процессе оплошность (или все же не оплошность?) исправили. Прозвучал большой рассказ о нависшей над председателем Совнаркома смертельной опасности. О том, как лихой шофер Арнольд (конечно же «заговорщик») был готов пожертвовать собой, лишь бы убить Молотова в подстроенной аварии.

Фабула этого январского 1937 года процесса готовилась на самом верху, и Сталин лично редактировал обвинительное заключение. Архивный документ зафиксировал факт его участия. Каждый процесс готовил почву для последующих с расширением и усилением обвинений.

Сталин навешивает обвинения, как кружева плетет. После «преступной антисоветской» вписывает существенный довесок: «шпионско-диверсионной и террористической». Вот так будет серьезней. А еще, не забыть — «подрыв военной мощи СССР». А вот это что за фраза «анализируя изложенное выше…»? Нечего тут анализировать. Надо проще: «Следствие считает установленным…». Все давно доказано, и никто не должен сомневаться!

Именно так, в сталинской редакции и прозвучала формула обвинения в зале суда 23 января 1937-го.

Обвинения против подсудимых от процесса к процессу становились все более нелепыми и звучали все абсурдней. Афганский посол, присутствовавший на третьем Московском процессе, обратил внимание на весьма комичную, с точки зрения стороннего наблюдателя, деталь: обвиняемые «на вопрос государственного прокурора рассказывают тотчас целый роман».

А итальянский дипломат замечал: «Все бывшие ранее процессы производили страшное впечатление, главным образом тем, что все подсудимые как только попадали на скамью подсудимых, сейчас же сами себя начинали называть подлецами и негодяями, а свои поступки —гнусными. Вообще говорили о себе газетными штампами». Западные карикатуристы едко высмеивали этот зловещий балаган. Между тем в СССР многие во всю эту нелепицу верили. Ну, прямо как сейчас.

И приговоры выносились, и расстрелы шли. Вот уж поистине: «Что ни казнь у него — то малина…».

*Сталин. Революция сверху: от «великих строек коммунизма» к «Большому террору». 1929–1938. / Отв. ред. А.К. Сорокин. М., 2019. С. 313.