Через год после того как Анатолий Чубайс покинул пост руководителя «Роснано», компания поставила перед кредиторами вопрос о реструктуризации долга. В принципе, вариант подобного развития событий просматривался с момента создания «Роснано» — не в силу того, что Чубайс плохой руководитель (он-то как раз один из лучших российских менеджеров), а в силу того, что инновации, хоть с приставкой «нано», хоть без, не востребованы бюджетно-сырьевой российской экономикой.
Анатолий Чубайс. Фото: РИА Новости
И это проблема на пару порядков большая, чем финансовые проблемы отдельной госкомпании, у которой 75% долга (без учета процентов) гарантировано государством. Это и подтвердил своим последним заявлением российский Минфин, объявив, что в рамках выданных по задолженности «Роснано» госгарантий государство свои обязательства выполнит.
Это было понятно изначально: откажись государство от своих гарантий по долгу «Роснано», рухнула бы гигантская пирамида долга, прогарантированного государством в других областях. А только в рамках внешнего долга, по данным Минфина на 1 ноября 2021 года, государство прогарантировало $19,22 млрд. Еще на 730 млрд, но уже рублей, государство выдало гарантий в рамках внутреннего долга. Итого на начало ноября государством было выдано гарантий более чем на 2 трлн рублей.
Госгарантии помогают компаниям — как с приставкой «гос», так и без нее — занимать деньги на рынке значительно дешевле, чем в случае, если бы госгарантий не было.
Поскольку в своем абсолютном большинстве эти компании работают на нужды государства, стоимость их заимствований закладывается в цену. Выдавая им гарантии, государство экономит весьма неплохие деньги.
Как минимум несколько десятков миллиардов рублей ежегодно — сумму, вполне сравнимую с теми затратами, которые потребует от госбюджета выполнение гарантий по долгу «Роснано». Да и вообще, факт выполнения государством своих гарантий положительно повлияет на рынок гарантированных государством займов и, возможно, приведет еще и к некоторому снижению доходностей — государство-то не только гарантирует, но, как выяснилось, и платит по своим гарантиям.
На этом с ситуацией конкретной госкорпорации «Роснано» можно закончить и вернуться к вопросу того, что деятельность инновационных структур в России вообще под большим знаком вопроса.
Начнем с того, что венчурное финансирование, когда «выстреливает» в лучшем случае лишь в один проект из десятка, а затраты на остальные девять списываются в убыток, — дело вообще не слишком государственное. Не для того государству налоги платятся, чтобы оно вкладывало деньги в столь рискованные проекты. Тем более не слишком хорошо администрируемые — речь-то о чиновниках, у которых нет прямой заинтересованности в успешности проекта.
И никакое государственно-частное партнерство тут не поможет: если ты можешь получить от государства деньги на проект, провал которого в 90% случаев можно списать на «волю судьбы», то слишком велико у обеих сторон искушение эти деньги потратить на себя, любимых. Задача государства:
- создать условия, формирующие спрос на инновации;
- создать законодательную среду для инноваций;
- и, возможно, по примеру американской DARPA — некоторый прямой государственный спрос на инновации.
Но в рамках нынешней бюджетно-сырьевой экономики это невозможно. Точнее, второй и третий пункты вполне реализуемы, но без первого они — в масштабах всей экономики — не сработают. Там, где основные прибыли приносит обслуживание нужд госбюджета и нефтегазовых компаний, спрос на инновации будет либо сосредоточен в очень узкой области добычи и переработки углеводородов (каковые вообще являются «уходящей натурой», и к концу десятилетия мы это сполна прочувствуем), либо его не будет вовсе.
Простой вопрос: когда в последний раз вы слышали о прорывных российских открытиях в области добычи и переработки полезных ископаемых? Действительно прорывных. Ни «Роснано», ни Сколково, ни «РВК», никакие специально созданные госструктуры этой проблемы не решат. Не потому, что не хотят, нет — потому, что не могут изначально.
Успехи возможны, но только точечные, которые являются скорее счастливой случайностью, а не правилом, исключением, а не системой.
Экономика, где сверхприбыль приносит близость к госбюджету или сырьевым компаниям, спроса на прорывные — да и любые другие — инновации просто не формирует. Или формирует, но только в порядке внешнего принуждения, как вышло с электромобилями, когда стало ясно, что Россия либо начнет ими заниматься, либо — по выражению первого вице-премьера Белоусова — «потеряет отрасль».
