В начале 1900-х жители одного из предместий Парижа на Сене обратили внимание на небольшую яхту — днем на ней дремал странный англичанин. Невысокий, худощавый, с большим лбом и рыжей бородой на американский манер. Он спал днем, а ночью порой ловил рыбу и делал нечто «подозрительное» с точки зрения местных. Однажды они вызвали полицию, чтобы его проверить. Выяснилось, что джентльмен был британским журналистом, страдавшим от хронической тревоги и бессонницы. Он работал по ночам в Париже, а днем приезжал и ложился на своей маленькой яхте — качка его успокаивала.

Пытаясь совладать с собой, он начнет писать книгу — размышление об экономике и международных отношениях. Попытается убедить читателя, что война станет всемирной катастрофой, а предотвратить ее вполне реально. Нет никаких объективных причин у европейских держав истреблять друг друга. Все дело в заблуждениях и иллюзиях, царящих в головах у политической элиты. Если книга хоть попробует их переубедить, начнет дискуссию, задаст вопросы — может, войны удастся избежать?

Все издатели книгу отвергли. Тогда в 1909-м он за свой счет публикует ее сокращенный вариант и рассылает, кому только может — журналистам, общественным деятелям, политикам. Несколько месяцев стоит тишина. Энджелл уже убеждает себя смириться, что ничего не вышло. Его идеи никому не нужны, а целью жизни должно стать «зарабатывание денег, покупка парусной яхты побольше — и развлечения, пока Европа еще не разнесла себя на куски».

Но вдруг начинают выходить рецензии. О брошюре говорят сперва недоуменно, спрашивая, а кто, собственно, автор? Но в 1910 г. выходит полное издание. И за два года расходится тиражом в два миллиона экземпляров. «Великую иллюзию» переводят на 25 языков, включая русский. Неизвестный журналист одномоментно становится звездой.

Спустя двадцать лет, в 1933 г., сэру Норману Энджеллу вручат Нобелевскую премию мира. Он станет влиятельным публицистом, экс-парламентарием, участником борьбы с голодом в Центральной Европе, пропагандистом Лиги Наций. Однако премию дадут ему за то, что в «Великой иллюзии» он «разоблачил иллюзию войны, убедительно призвал к международному сотрудничеству и миру». Так он станет единственным (пока что) человеком, получившим Нобелевскую премию мира за написание книги.

Для него, конечно, «Великая иллюзия» никогда не была «просто книгой». Она навсегда осталась его главным оружием против войны. В ее честь Жан Ренуар назовет свой фильм 1937 года, который Геббельс заклеймит «кинематографическим врагом Германии номер 1».

Убеждая каннибалов

Сегодня память об Энджелле разделилась надвое. Первая часть — научная: выходят статьи, монографии, защищают диссертации. Вторая — популярная. Его имя часто звучит в публицистике, когда говорят о причинах Первой мировой войны, проводят параллели между веком XXI и XX, обсуждают глобализацию и т.д.

Однако если бы Энджелл дожил до наших дней, от любого такого упоминания своего имени его бы хватил удар. За сто лет его мысль в буквальном смысле перевернули с ног на голову. Постоянно, везде, от нон-фикшна до учебников, ему приписывают утверждение, которого он никогда не делал.

Если вы загуглите «Великую Иллюзию», то велика вероятность найти подобное: «…Энджелл считал, что мировая экономика слишком взаимосвязана, и потому — какими бы ни были политические и военные разногласия мировых держав, война не выгодна всем — и потому невозможна. Экономика и глобализация не допустят мировой войны».

Это утверждение — обратное его главной идее.

Ее причины — не экономические или геостратегические, а психологические. Страх, нежелание/неумение вести переговоры, отсутствие международного права, структур коллективной безопасности и т.д.

Нет ни одного спора между Германией, Великобританией, Россией, Францией, которого нельзя было бы разрешить. Понимание того, что крупный военный конфликт уничтожит всю экономическую систему, могло бы предотвратить войну — но этого понимания, с точки зрения Энджелла, у правящих элит Европы нет.

Собственно, «Великая Иллюзия» — это попытка путем подробных логических аргументов убедить в этом читателя. Она стоит особняком среди пацифистской литературы. Пока единомышленники Энджелла — политики, активисты, деятели культуры — выступали против войны с позиций гуманизма, обращаясь как бы к «сердцу», Энджелл шел иным путем.

Его адресатом были лица, принимающие решения, — поэтому он не рассказывал им, как чудовищно, когда «люди убивают других людей». Это бы вряд ли их впечатлило. Он обращался к ясной для них идее: «война способна принести экономические дивиденды». «Война за национальные интересы», с точки зрения Энджелла, это абсурд — «национальный интерес», понимаемый как экономический рост и благополучие граждан, никогда не может быть достигнут военными средствами. Никакой захват ресурсной базы, никакие репарации, уничтожение конкурентов не искупят того ущерба, который нанесет крах международной торговли.

Ключевая метафора Энджелла — притча о каннибалах:

Представьте, на острове под деревом сидят два каннибала: «Ясно, — говорит один, — либо я должен тебя съесть, либо ты меня, давай это обсудим и придем к соглашению». Очевидно, в такой парадигме переговоры невозможны: интерес одного исключает интерес другого. Но на самом деле, — продолжает Энджелл, — вовсе не обязательно одному есть другого, чтобы выжить. Рядом с ними дерево, полное плодов. Но чтобы их добыть, один должен встать на плечи другого. Так и европейские державы, вместо того, чтобы получать выгоду от сотрудничества, сталкиваются и проигрывают все.

Но жить и есть плоды с дерева каннибалы не хотели. Они хотели есть человеческую плоть, на то они и каннибалы. Возбужденные ура-патриотизмом и самообманом, что война продлится пару месяцев, каннибалы расчехлили «августовские пушки» — и за четыре года Первой мировой убили 20 млн человек — не считая раненых, жертв болезней и голода, русской Гражданской войны и др.

Неизбежный поствоенный синдром и взрыв пацифизма в интеллектуальных кругах Европы и Америки зажгли звезду Энджелла ярче прежнего. Критикуя Версальский договор, он горячо поддерживал Лигу Наций, веря, что международный закон — единственное средство от новой войны. В 1920-е он избрался в парламент, организовывал поставки еды и медикаментов в Европу, агитировал в текстах и публичных лекциях. Но его главное интеллектуальное достижение было еще впереди.

Мир — диктаторам?

1931. Япония вторгается в Манчжурию, оккупирует территорию Китая. И Китай, и Япония — государства-члены Лиги Наций. Лига Наций не вмешивается. Для «выяснения обстоятельств» в Манчжурию направляется «особая комиссия», а истеблишмент Запада требует признать, что Япония — «старый союзник», и пусть японцы цивилизуют этот «дремучий Китай».

1933. Лига Наций признает нарушение территориальной целостности Китая. Япония выходит из ее состава. Согласно Уставу, Лига должна объявить Японии блокаду и наложить экономические санкции, но не делает этого. Пацифисты поддерживают такое решение, их главный лозунг «лишь бы не было войны». Но Норман Энджелл, считавшийся одним из их лидеров, вдруг заявляет ровно обратное.

Против Японии необходимо применить любые санкции, вплоть до военных, — настаивает он везде, — не затем, чтобы освободить Китай, а чтобы заставить ее подчиниться решению Лиги. Не имеет значения, виновен ли Китай, и есть ли у Японии в Манчжурии интересы. Если проблема существует, то Японии нужно обратиться к Лиге и решить вопрос через арбитраж. Даже если Манчжурию необходимо срочно «цивилизовать», Япония не имеет права делать это самовольно — без мандата от Лиги. Все страны равны перед законом. Монополия на насилие должна принадлежать Лиге. И если сейчас этот принцип не утвердить, то мир снова скатится в анархию, как в 1914 году.

«Мы только выползли из страшнейшей войны, и теперь он хочет вести новую?! И ради чего?! Какого-то Китая?!» Энджелл позже вспоминал, что увидел тогда явление нового монстра — «союза пацифистов с националистами».

За эту защиту международного порядка везде, от Китая до Африки, «прогрессивная общественность» разжаловала Энджелла из пацифистов. Но Энджелл не только не отступил от нее в 30-е, но только укрепился в ней с годами.

1935. Муссолини нападает на Абиссинию (Эфиопию). Энджелл снова критикует решение Великобритании о невмешательстве, призывает Лигу задушить Италию санкциями, предоставить Абиссинии военную помощь (и лично организовывает сбор средств).

1936. Гитлер вводит войска в Рейнскую область. Энджелл объявляет, что провал Лиги Наций и Великобритании и нежелание наказать нарушителей закона делает новую войну, уже в Европе, неизбежной.

Среди «ястребов» у Энджелла есть союзники, например, оппозиционер Уинстон Черчилль. В глазах пацифистов альянс с Черчиллем — низшая точка его падения. Как может человек, который так убедительно в 1914 г. выступал за невмешательство, ныне агитировать за начало войны?.. В новой книге-памфлете «Мир с диктаторами?» Энджелл отвечает следующее.

Есть разница между 1914-м и 1938-м. В Первую мировую вступали державы — похожие друг на друга. Элитам 1914 года было, о чем говорить: их понимание (или непонимание) экономики и национальных интересов было примерно одинаковым. Но в 1930-е все изменилось. Теперь Западу противостоят не колониальные монархии, а идеологизированные агрессоры.

«Стоит ли нам принять господство Германии 1938 года, когда мы не приняли господство Германии 1914 года? Раньше мы говорили об автократическом характере немецкого государства. Но сегодня мы бы назвали Германию 1914 года очень либеральной. Немецкая Европа в 1914 году была бы относительно свободной Европой в сравнении с тем, что ждет ее под властью нацистов. Столкнувшись с вероятностью гитлеровской Европы, где правят нацисты <…> убежденные в своей святой нордической судьбе править низшими расами… что сделаем мы? Если мы не станем сражаться, нас ждет темная тирания. Пацифизм сейчас бессилен в Европе, которая идет прямиком в рабство на наших глазах».

Он пытался доказать, что сталинский СССР — конечно, тоталитарное государство, к которому он не мог питать симпатий, — устроен так, что не хочет войны. В обращениях СССР к Лиге, в предложениях о коллективной безопасности, Энджелл видел надежду. Отказ от умиротворения и объявление о создании «великого союза» США — Великобритания — Франция — СССР, открытая угроза странам «оси» за нарушение международного порядка, — вот единственная возможность предотвратить новую мировую войну.

Гитлер, в отличие от Сталина, играет на войну. Его внешняя политика продолжает внутреннюю, и в то время, как британские интеллектуалы заявляют, что Гитлера не надо принимать всерьез («он просто популист»), Энджелл говорит обратное: «Представьте, что Гитлер говорит искренне, и все его мечты о мировом господстве — чистая правда!»

1938. Гражданская война в Испании. Энджелл пишет: «Абсолютное» самоопределение, или суверенитет, или независимость — несовместны с цивилизацией. Если вы готовы безжалостно применить насилие к людям своей страны, навязать им свои взгляды любым способом, включая террор, то почему вы должны сдержаться, чтобы не использовать те же методы против иностранцев?»

Убивая «невидимых убийц»

Пацифизм Энджелла — это пацифизм реалиста. Не общая теория о несправедливости войны, не утопические конструкты, «как от нее когда-нибудь избавимся». Энджелл хочет предотвратить войну здесь и сейчас: и если для этого нужно «принуждение к миру», то хорошо, пусть будет так.

Без соблюдения международного права мирное сосуществование государств невозможно. Без арбитража мира не достигнуть. Но одного арбитража мало — нужны инструменты, способные воплотить решение суда и покарать тех, кто отказывается признавать верховенство закона. Сегодня эта концепция известна как идея «гуманитарной интервенции». За этим термином, после Ирака и Афганистана, осталась дурная слава — но равно как внутри государств монополия на насилие это необходимое зло, так и в международных делах возможность полицейской операции против преступников — необходимость.

Различие между 1914-м и 1938-м, описанное Энджеллом, фундаментально. Как различить государства, с которыми имеет смысл вести переговоры (кайзеровская Германия), и те, которые нужно «принуждать к миру» (Третий рейх)? Во-первых, готовность сотрудничать. Во-вторых, внутренняя политика. Правители, которые не способны смириться с малейшей угрозой своей власти внутри страны, очевидно, не смогут смириться с такой угрозой снаружи. «Обязанность защищать», новая норма международного права, предложенная ООН в 2005 г., гласит: «Государство обязано защищать свое население от массовых злодеяний, но если государство с этим не справляется, то эта обязанность переходит в руки всего мирового сообщества».

Гуманитарную интервенцию и «обязанность защищать» часто оправдывают через моральные суждения. И это правильно. Но Энджелл считал, что политиков моральными суждениями не переубедить. Оттого он потратил жизнь, пытаясь доказать взаимосвязь пацифизма и выгоды для всех сторон. Иными словами, «обязанность защищать» — не только моральная, но прагматическая конвенция, гарантия предотвращения тотальной войны.

Реалистичный анализ позволил Энджеллу дважды — в двух различных исторических контекстах — предсказать обе мировых войны и предложить пути их предотвращения. И оба раза мировое сообщество воспользовалось его рецептами. После Первой мировой, как и предлагал Энджелл, была создана Лига Наций; Вторую мировую выиграл тот самый альянс, за создание которого агитировал Энджелл.

Можно спорить, в какой степени работа ООН и других международных институтов эффективна. Но без них мир сегодня невозможен в принципе. Будущее Энджелл видел в усилении международного порядка — ведь корень войны не в «природе» человека, а в социальной реальности, где существуют государства, враждебные друг к другу.

Так Энджелл описывал конструирование патриотизма: «До того, как Наполеон пробудил «немецкий» патриотизм своими завоеваниями, его просто не существовало. Был патриотизм баварский, швабский, прусский… Но сегодня они слились в патриотизм германский… Это невероятно воодушевляющее явление — изменения произошли не под действием неподвластных человеку факторов, а благодаря осознанным усилиям интеллекта, работы известных немецких писателей, кто разрушил одну традицию и установил другую. Фихте, Штейн, Новалис и Шарнхорст, и прочие, они конвертировали прусский и швабский патриотизм в патриотизм немецкий».

Когда-нибудь, выражает он надежду, так появится общеевропейский патриотизм — а затем и общемировой. Ведь: «биологическое деление человечества на независимые и враждующие государства является с научной точки зрения глупостью».

Будучи дарвинистом, Энджелл разделял идею о несовершенстве человеческого разума. Наши умственные способности могут завести в тупик: мы склонны не только «исследовать», но и «верить». Люди легко попадают в капканы интеллектуальных иллюзий — таких, как «заблуждение» о необходимости войн для процветания наций. Эти иллюзии и есть реальные, а не выдуманные причины войн. Их Энджелл называет «невидимыми убийцами».

Эти «невидимые убийцы» все еще среди нас. «Если успех измерять степенью достижения главной цели … книгу следует признать провальной. Из двух мировых войн, случившихся после ее издания, по крайне мере вторая является результатом всеобщего безразличия к истинам, которые я попытался сформулировать. Урок … именно в отсутствии всякого влияния книги на ход событий, а вовсе не в успехе как издательского предприятия.

Ситуация 2020-х, как правильно сравнил недавно президент Путин, напоминает 1930-е. Международные институты поддержания мира и принуждения к миру есть, но они не работают. А страны-агрессоры, убежденные в необходимости передела мира и сфер влияния, активно этим пользуются, равно как и правом «вето» в Совбезе (созданным в иную эпоху для иных задач).

Международные институты очевидно устарели и нуждаются в реформах. Но без них — из ситуации-1938, когда шанс остановить Гитлера еще оставался, и для него нужен был всего-навсего адекватный анализ и политическая воля, — мы шагнем прямо в ситуацию-1914, когда «войны не хотел никто», но она неизбежно «случилась». Только тогда ни у Вильгельма, ни у Георга, ни у Николая не было ядерных бомб.

Представляя Энджелла, член Нобелевского комитета Кристиан Ланге заявил: «Он — просветитель, который прокладывает путь для реформ, которые государственные деятели пытаются осуществить». Но прошел целый век — и все еще никаких реформ. А на «Часах Судного дня», замеряющих близость к ядерной войне, тем временем без 100 секунд полночь.