Ничего особенного. Дьявол — в деталях и трактовках. Смирнова совершила жанровый переворот. Жизнь Вертинского, похожая на авантюрный роман, отлично вписывается в байопик, предпочитающий достоверность. Авдотья Андреевна отмела достоверность как досадную оплошность. Она придумала новые персонажи, сюжетные линии, обстоятельства места и действия. Спрашивается: зачем? Рискну предположить: Вертинский не цель, а повод. Автор решила проговорить эпоху — нашу, общую, и свою, личную.

В подобной системе координат меняется оптика. Время, перемалывающее судьбы, становится размытым фоном, оно дается в ощущениях и впечатанным в подсознание видеорядом. Отсюда большое количество цитат: от «Бега» Алова и Наумова (последний корабль на Константинополь) до «Конформиста» Бертолуччи (набирающий силу фашизм). Но есть в этой нарочитой стертости один придуманный персонаж, который многое объясняет. Речь о мадам Бурковской. В Гражданскую она служит в контрразведке Добровольческой армии. Позже, в Париже, работает одновременно и на белогвардейского генерала Кутепова, и на ОГПУ. Затем появляется в постпредстве Шанхая, а потом уже в Кремле.

Первая ее встреча с Вертинским (20-е годы) проходит на фоне кровавого заката с уходящими к горизонту виселицами. «Вешаем понемножку», — застенчиво объясняет потрошительница комиссаров пейзаж, от которого певец впадает в ступор. А ведь его просто попросили попеть про юнкеров… Последняя встреча (50-е годы) состоялась в Кремле.

Бурковская в исполнении Анны Михалковой — выше всех похвал. Фильм перенасыщен дивами Серебряного века. В любовницы главного героя попали даже Вера Холодная (Паулина Андреева) и Марлен Дитрих (Виктория Исакова). Но вот парадокс. Андреева с Исаковой пытаются, часто натужно, изображать Прекрасных Дам, а сотрудница карательных органов легко их переигрывает и на этом поле. Михалкова живет в предложенных, весьма экзотических обстоятельствах с невыразимым изяществом и достоинством. Правда, иногда безукоризненные туалеты приходится менять на кители, но таковы издержки профессии.

Бурковская — главный покровитель Вертинского. В многолетней дружеской связи спецагента и творца мерцает оттенок высшего значения, навевающий мысли об их тайном сотрудничестве. Впрочем, никто ни на чем не настаивает. Фильм, напоминаю, авторский. И, напоминаю,

Между героем и автором фильма есть нечто общее. У обоих в юности — праздник неожиданной свободы, жажда преобразований, склонность к радикальным жестам. Потом — декаданс, затем полное крушение этого нового дивного мира. Кто-то, как Вертинский, уехал, кто-то, как Смирнова, остался. Судьбы разные, а бег времени — один и тот же. И эти совпадения вдохновляют автора.

Вертинский вне политики, вне идеологии, вне эпохи. Он просто порядочный человек, обладающий даром доброты и сострадания. Александр Николаевич сумел внутренне отъединиться от вечного баррикадного контекста родного отечества, за что и был награжден достойной судьбой.

Звучит почти как манифест, но автор умело гасит пафос замысла визуальной роскошью картинки и голливудским размахом съемок. Фильм легкий, искрящийся. Иногда слишком легкий и слишком искрящийся, особенно ближе к пасторальному финалу. Вертинский поет в Кремле. Его слушает Сталин, его обожают все доярки страны. Чудесная квартира на Тверской. Чудесные любимые доченьки. Чудесный сквер, засыпанный таким чудесным русским снегом. Жизнь удалась. Старые песни о главном снова в цене.

И только Алексей Филимонов, он же Вертинский, слегка разбавляет идиллию. Нет, в сериале все хорошо. Осевой персонаж обладает магическим обаянием и животной органикой, свойственной большим талантам. Но вот Филимонов приходит к Урганту и переворачивает игру. Мрачный, в трениках, с всклокоченными волосами, он смотрится оппозицией всему — и этому сериалу, и Серебряному веку, и Урганту, и всей московской жизни.

Первым делом Алексей достает из штанов скомканную бумажку, по которой передает приветы друзьям из родного Иркутска. «Я вырос в обществе людей с низкой социальной ответственностью, — уточняет певец бананово-лимонного Сингапура. Отдельный привет, вне списка, — «пацанам». Ургант, сама любезность, вежливо спрашивает: как они оценили «Вертинского»? Еще не знаю, буркнул Филимонов.

Подождем, что скажут пацаны.