«Эволюция» — так на стадии записи должен был называться этот альбом. Я бы добавил знак вопроса: «Эволюция?» Потому что именно об этом новый релиз «ДДТ» «Творчество в пустоте». Мы, говорит Шевчук, провалились не в Средние века, а гораздо глубже, в первобытный хаос, в темноту, где клубятся мерзкие твари, которым и дела нет до справедливости, свободы, любви. Там работают другие инстинкты.
«Творчество» — парафраз стихотворения Мандельштама «Ламарк» (1932). Помните: «Если все живое лишь помарка…» И дальше:
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как Протей…
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз…
Вот оттуда и начинает Шевчук. С «Мухи», с «Борщевика», насекомых и сорняков.
«Надеюсь, ты догадался, как меня зовут?» — поет Джаггер в знаменитой Sympathy for the Devil. «Здравствуй, дружок, это я!» — поет Шевчук. «Я убил царя и его министров» — Джаггер. «Я знала всех — от Моисея до Будды» — Шевчук. Его Муха — дьявол, доисторический, пещерный. Вслушайтесь в эти пещерные барабаны и вкрадчивый голос Юрия Юлиановича:
Я — не добро, не зло,
Не хорошо, не плохо…
Я — тьма в желудках всех континентов,
Где пахнет дерьмом — там и я…
Авторитетов нет, хоть римский папа,
Я съем того, кого захочу…
Я — вершина пищевой цепочки,
Смысл эволюции, живучей всех…
О том же — «Борщевик», токсичный сорняк, знакомый нам по новостной ленте. Примитивный организм, пожирающий всё и всех. Шевчук сравнивает его с силовиками, с деньгами, с небоскребами, которые вырастают на живом теле города. Казалось бы, что между ними общего? Но общее есть: все хотят жрать, все уничтожают живое. «Как черт», — говорит Шевчук. Экскурсия в ад продолжается.
Страх, безысходность, полная потеря себя. Жить в этом мире невозможно, повеситься хочется. Но Шевчук не был бы Шевчуком, если не давал бы надежду даже в аду. Где-то к середине альбома он перестает описывать ужасы и начинает действовать.
Идет в «Пятерочку» (чем не ад?) и, как Онегин, встречает там Татьяну с пакетами в руках. Колыбельная Татьяне («В магазине») — один из самых трогательных моментов альбома.
Плачет Таня, Таня плачет,
Уронила в вечность мячик,
Не печалься: под луной
Стал теперь он шар земной.
Образ красивый, но жуткий: нас уронили в вечность. Что остается? Утешать друг друга, поддерживать, не бояться: «Когда нам страшно — этим тварям радость». И дальше: «Выйти из системы, прочь из-под контроля». Это могло быть спето в 1987-м и даже раньше. Это тот же Шевчук, который пел «Я церковь без креста» и «Мальчик-слепой», только побывавший в Чечне, видевший разбомбленный Белград, оплакавший «Курск». Человек, которому неуютно в мире цифровых доносов, нейронных сетей, тотальной нищеты и гламурных корпоративов. Иллюзий у него не осталось, но он все равно поет, хоть и понимает, что это — «в остывшей тьме неверный крик».
И, как маяк в темноте, вдруг появляется слово «мама»: «Мама, ты так жила, что мир еще не погиб». Это та мама, о которой пел Окуджава: «Настоящих людей очень мало: / На планету — совсем ерунда, / На Россию — одна моя мама. / Только что она может одна?» Оказывается, может. Более того — только она и может.
Он всю жизнь пишет песни протеста, песни сопротивления, только не надо понимать их буквально. А то я прочитал тут недавно, что «Творчество в пустоте» — это про то, что у музыкантов нет концертов из-за коронавируса. С концертами, конечно, беда, но чтобы сообщить нам об этом, Шевчук не стал бы брать в руки гитару. Да, действительно, у него в текстах реалия на реалии: Путин, «иноагенты», углеводороды… Но масштаб другой. Это экзистенциальный бунт, а не политический фельетон.
Есть такое ужасное выражение, которым злоупотребляют в сетях, — «сраная Рашка». Мой друг поэт Лесин не стал мелочиться и обобщил это до «сраной Вселешки». Вот о Вселешке Юрий Юлианович и поет. «В мировом масштабе», как сказал бы Василий Иваныч.
Две монументальные композиции он расположил в самом конце альбома — «Евгений» и «Творчество». «Евгений» — краткий курс постсоветской жизни. От перестройки и кражи углеводородов до дня сегодняшнего: «У власти вновь жирела сволочь… И перепуганный народ решил: пусть лучше будет Путин».
История о том, как хотели свободы, но не знали, что делать с ней, испугались и отдали в чужие руки: «На этом все, пока не жахнет Господь по нам иной судьбой».
Можно жить так. А можно — как в «Творчестве в пустоте». Каждый день создавать себя заново, вытаскивать за уши из рутины, первобытного хаоса, энтропии. И это единственное доказательство того, что ты жив.
«Я отвечаю, солнце взойдет», — поет Шевчук. Взойдет, конечно. Но чтобы взошло, надо чтобы кто-то взял на себя за это ответственность.
