Центральный районный суд Волгограда принял решение поместить Иноземцева в СИЗО из-за его опасности для общества и данных ФСБ о том, что он по-прежнему желает взорвать свою школу. Первый раз школьник оказался под арестом еще в июне 2020 года, когда силовики решили, что он готовился к теракту, хотя кроме показаний друга, петарды и картинки «керченского стрелка» на рабочем столе у него ничего не нашли.

В институте Сербского Иноземцева позже признали невменяемым и из СИЗО перевели в психиатрическую больницу. В июле 2021 года Южный военный окружной суд начал рассматривать дело Ярослава, но сразу вернул его в прокуратуру для исправления ошибок, а парня отправил домой под запрет определенных действий (тот не пользовался средствами связи, на улицу выходил только с родителями).

«Новая газета» поговорила с мамой Иноземцева Юлией, которая рассказывает подробности задержания сына в кабинете следователя, и его адвокатом Андреем Гордеевым. Защитник настаивает на незаконности действий следователя, но сомневается в успешном исходе дела для своего подзащитного. Гордеев уверен, что ФСБ на примере невиновного Иноземцева хочет показать, что на самом деле может предотвращать школьные шутинги, которых становится все больше.

Юлия, мама Ярослава Иноземцева

«27 октября в 12 часов дня наш инспектор ФСИН принес нам повестку, попросил расписаться и сказал, что следователь [по особо важным делам Иван Климашкин] вызывает на следственные действия в тот же день в 16 часов. Вроде как будет продление [меры пресечения]. Потом мне и следователь позвонил и сказал, что, если не приедем, будет привод силой и что адвоката он оповестил.

Мы поехали с Яриком без задней мысли, но на входе в СК я заметила двух сотрудников ФСБ, которые шли к нашему следователю. Я сразу подумала: что-то не то.

В кабинете я спрашиваю: «Иван Алексеевич, а кто эти люди, почему они с нами в кабинете находятся». А он отвечает: «А это пришли Ярослава задерживать». Мой сын перепугался и начал говорить: «А зачем? А за что? Я же ничего не нарушил, все запреты выполнял, все хорошо. Иван Алексеевич, что я сделал?»

Я тоже в шоке, говорю, что у нас мера пресечения избрана до 8 ноября и мы все условия соблюдаем. Следователь отвечает: «А так руководству моему захотелось. И вы трубки вовремя не берете, поэтому мы так и сделали». Я говорю, что я на похоронах бабушки была, а он продолжает: «Потом не перезвонили!» Я: «Да мне не до этого, у нас же есть ФСИН, есть почта, что вы от меня хотите?» Он: «Я не шучу. Звоните вашему адвокату».

Следователь вел себя ужасно, четыре часа издевался над нами в кабинете.

Он вызвал адвоката по назначению, мы написали отказ, и тот сам сказал, что не может защищать Ярослава, потому что мы не отказывались от адвоката по соглашению. Следователь включил видеокамеру, начал снимать и требовать от адвоката, чтобы он на камеру сказал, что отказывается защищать. Тот говорит: «Я не отказываюсь, я вам объясняю, что я не могу защищать». Следователь 15 раз повторил то же самое, и адвокат вышел, но следователь побежал за ним. Он убегал все время, поэтому к нам какие-то другие следователи приходили Ярика караулить.

Потом [Климашкин] сказал, что будет задерживать Ярослава без адвоката. Тут ушли сотрудники ФСБ и еще сказали мне: «Всего доброго, Юлия Петровна». Мы с Яриком вели себя достойно, а следователь все время орал. Мы в протоколе написали, что не согласны с задержанием, что не нарушали ранее избранную меру пресечения, а задержание проходит без адвоката и психолога. Он потом начал уже орать:

Потом вызвали сотрудника ФСИН, сняли с Ярослава браслет и отвезли в ИВС. Суд назначили на следующий день, но потом еще на сутки отложили из-за загруженности судов. Во ФСИН мне подготовили характеристику, что Ярослав ничего не нарушал, и сказали, что браслет далеко не убирают, потому что все должно быть хорошо.

Но фээсбэшники продавили [нужное им решение]: на суде 29 октября следователь попросил приобщить ходатайство, в котором говорится, что ФСБ выявила, что, находясь в медицинском учреждении, Ярослав говорил о том, что свой преступный замысел доведет до конца, что взорвет школу, а также высказывал в адрес правоохранительных органов угрозы.

[Пока Ярослав был дома], к нам приходили по два раза в день сотрудники ФСИН с проверкой, из ПДН приходили, мы вели записи, куда, когда и зачем выходили, кто к нам приходил. Мы каждый шаг контролировали, каждое слово, каждое действие — у нас все было идеально. Я заключила договор о семейном обучении, потому что ему в школу нельзя, обучаю его на дому. Следователь сам в суде сказал, что Ярослав ничего не нарушал, но он все равно считает его опасным для общества.

Я нормально эти дни держалась, думала, что давят и пугают. [От решения суда] мы в шоке, и Ярик не ожидал, он в очень плохом состоянии. Я очень за него переживаю, он только в себя поверил, а тут опять… Как на психике это сказывается!

Я думаю, что на него будут давить фээсбэшники. Нам и следователи уже обысками опять угрожают, могут и нам что-то подкинуть, чтобы не мешались. Мы тут сидим и трусимся, нам жить спокойно не дают, а я только бабушку похоронила. Им нужно его признание, нужно его посадить. Что делать дальше, я не знаю, просто не знаю».

Андрей Гордеев, адвокат Иноземцева

«Летом дело было направлено в Южный окружной военный суд, откуда после предварительного заседания оно было возвращено в прокуратуру в связи с допущенными следствием существенными нарушениями. После этого у нас была изменена мера пресечения на запрет определенных действий. В сентябре состоялось апелляционное рассмотрение жалобы прокуратуры, прокурор там отказался от ее представления, судебная коллегия Апелляционного военного суда во Власихе согласилась с решением Южного окружного военного суда, постановление вступило в законную силу, и мера пресечения установилась.

Нарушение было в чем? Вообще обвинительное заключение предъявляют человеку, чтобы он мог знать досконально, в чем он обвиняется, каким способом и когда он совершил преступление. Это нужно любому человеку знать, потому что с этого момента у него в принципе возникает возможность защищаться. Но следователи, посчитав Ярослава неадекватным, ни с чем его не ознакомили, обвинений не предъявили, а отправили все сразу в суд. А ведь у Ярослава есть и законный представитель, и адвокат. Мы знаем, что против него возбудили дело по ст. 205 УК, но что именно ему вменяют, мы не знаем. Суд как раз и отметил, что Ярослава лишили права ознакомиться с обвинением.

С этого времени дело вернулось в Ростов, из Ростова пришло к нам в прокуратуру, оттуда — в Следственный комитет, где оно какое-то время лежало. И вот 27 октября дело юридически возобновили, в тот же день следователь вызвал Ярослава с мамой, уведомил их о возобновлении дела и составил протокол о задержании Ярослава как обвиняемого. И вот теперь, видимо, ошибку, на которую указал суд, исправят — с обвинительным заключением ознакомят.

Но [все происходящее] ненормально, потому что статья 91 УПК гласит, что эта статья применяется к лицу, в отношении которого имеются основания предполагать, что он совершил преступление. А у нас какие основания, если человек давно имеет разные статусы по этому делу, в том числе уже и подсудимым был? Более того, в отношении него уже избрана мера пресечения, которая на тот момент не была отменена. Следователь мог только выйти с ходатайством об изменении меры пресечения, но не о задержании Ярослава.

Более того, он несовершеннолетний, и закон предусматривает обязательное участие защитника в ходе следственных мероприятий. За пять дней никто меня не уведомлял, ведь задержали его в день возобновления дела. Мне якобы направили сообщение в каком-то мессенджере, не спрашивая, где я нахожусь, что я делаю, могу ли прийти. Вот и вся песня: протокол должен быть признан незаконным, как и само задержание.

Но самое главное: смысла в задержания Ярослава не было. Его мера пресечения обязывала являться как к следователю, так и в суд. У него есть браслет на ноге, который исключает возможность скрыться от следствия. Не было и нет оснований для изменения меры пресечения.

Следователь, выходя в суд с ходатайством об отмене запрета определенных действий и заключении под стражу, фактически заставил суд переосмыслить вступившее в законную силу решение Южного окружного военного суда. Ведь суд [в решении о возвращении в СИЗО] сослался на экспертизу от февраля 2021 года, по которой суд в Ростове уже вынес свое суждение. В экспертизе было написано, что Ярослав настолько невменяемый и неадекватный, что не понимает, где он и что с ним происходит, и по ней было нецелесообразным даже проведение с ним следственных действий. Его на основании этой экспертизы перевели из СИЗО в лечебное учреждение.

Когда ростовский суд принимал решение об изменении ему меры пресечения, он запросил информацию из этого лечебного учреждения. Его лечащий врач и главврач дали письменный ответ о том, что Ярослав — адекватный и вменяемый, опрятный и вежливый, что он не представляет ни для кого угрозы, но зато

Теперь они снова на основании той экспертизы говорят, что он очень опасен и его надо взять под стражу.

Мне хочется понять, зачем это сделано. Ведь возобновив уголовное дело 29 октября, нам сообщили, что 1 ноября, через три дня, нас уведомят об окончании следствия по этому делу. Дальше мы знакомимся с делом, и оно идет в суд. То есть просто поменяли нахождение человека с условий, где он может остаться человеком, на условия, которые будут заведомо причинять ему психические страдания.

О каких перспективах по делу можно говорить, если нет никаких законных оснований для изменения меры пресечения, но ее меняют? Я не знаю, какие перспективы могут быть и кто какие условия и требования ставит к суду, который принимает решение. Когда мы были в Ростове, у нас появилась надежда на объективное рассмотрение уголовного дела, на то, что все будет в итоге проанализировано. Но сейчас, когда мы увидели, что для СК решение суда не имеет никакого значения, понимаем, что можно все что угодно.

Они говорят, что он хотел взорвать школу. Но чем? «Взрывчатка», которая была у него найдена, — это большая петарда на 80 грамм. Они назначили экспертизу, в которой говорится, что нанести ущерб конструкциям здания школы можно, если прочность этих конструкций равна или меньше прочности картонного ящика. Но школа — это же не картонный домик.

Я думаю, что все это делается для того, чтобы придать действиям сотрудников ФСБ вид того, что они активно борются с теми страшными явлениями, которые часто у нас возникают в последнее время, что они их активно предотвращают (имеются в виду шутинги в школах. — «Новая»). На самом деле они не могут ничего предотвратить, не понимают, почему это происходит, и не борются с этим никак. Но дело Ярослава — якобы пример того, что они предотвратили.