С жителем столицы Александром Дмитренко мы уже были знакомы заочно. В жизни он оказался открытым улыбчивым человеком. Встречались у здания приемной Мосгордумы, где Александр проводил одиночный пикет. Зная, что он живет на пятом этаже в доме без лифта, в первую очередь хотела спросить, а как до квартиры-то добирается?

— Я и во дворе ночевал, — смеется он в ответ. — Квартира — вот она, а добраться не могу. Спуститься — спускаюсь, а подняться самому никак. Друзей приходится просить.

Александру — 35, передвигается на коляске. Травму, которая привела к инвалидности, получил 6 лет назад. Понимание, какой может быть реабилитация и что ему положено по закону, приходило постепенно. А вот по какому поводу «сидит» в пикете у Мосгордумы, объяснять пришлось сразу.

— Что у вас за акция? — спрашивает подошедший полицейский.

— Нарушение моих прав, — отвечает Александр.

— Нет, я вас спрашиваю насчет чего вы тут?

— Жилищный вопрос. У меня на руках документ префектуры, он не исполняется порядка двух лет. Мое жилье признано непригодным, а в пригодное не заселяют.

— Я понял. И что вам на это отвечают?

— Если кто-то выйдет, будем разговаривать.

Но не вышел никто. Хотя на звонки по внутреннему телефону отвечали. Помощник депутата оказался на каком-то заседании, сама депутат — в отпуске. В офисе Уполномоченного по правам человека все тоже были заняты делом. Но режим ожидания — состояние для Дмитренко привычное.

— Сразу после этого позвонил представитель ДГИ (Департамент городского имущества Москвы. — О. П.), — говорит Александр. — Вопрос был так поставлен: готовы ли вы на мену? То есть я должен отдать свою квартиру городу. А мы всей семьей должны переехать в равнозначную, специализированную. Но договор, чтобы вы понимали, прекращает свое действие в случае моей смерти. Это реалии такие: меня не станет — мою семью выселят. Мы отказались. Какая может быть мена, если у меня, инвалида-колясочника, есть законные права на отдельную жилплощадь?

Договор безвозмездного пользования помещением, о котором говорит Александр, заключается на пять лет. Его можно продлевать, но только в том случае, если сохраняются основания. А основания — это инвалид и его недуг. О правах на жилье в случае смерти инвалида его семью практически не информируют. Правда, могут предложить купить эту квартиру или остаться в ней по договору найма. Непонятно другое: почему должна переезжать собственница квартиры, если жилье из-за болезни не подходит ее сыну, но не ей самой? Поясню: Александр проживает на территории матери. У той квартира в собственности, сын в этих стенах только зарегистрирован. Кроме хозяйки, в квартире прописаны и проживают жена и сын Александра. Вариантов, кроме мены, ему не предлагали.

— 23 января 2020 года пришла отписка: уважаемый Александр Александрович, ДГИ Москвы рассмотрено ваше обращение и в услуге (предоставлении жилья) отказано.

— А причина?

— Причина в том, что в специализированном жилом фонде города нет квартир, равнозначных моей по метражу.

То есть 45-метровых двушек. Может, потому что специализированное жилье предполагает большую площадь? Например, я знаю о двухкомнатной квартире, которая изначально строилась для людей, использующих кресла-коляски. Ее площадь 84 кв. метра. Это не какое-то мифическое и единственное в своем роде жилище, а вполне реальное — в Бутове. Здесь сразу несколько малоэтажных однотипных домов, чьи первые этажи отданы под спецжилье.

Но в квартиру большей площади Александра переселить тоже не могут. Во-первых, он не признан в установленном порядке малоимущим. Во-вторых, не состоит на жилищном учете — а это, говорят ему, обязательные условия. Правда, не очень понятно, как закон отдельно взятого города соотносится с Жилищным кодексом РФ, в котором ясно сказано, что благоустроенные жилые помещения предоставляются вне очереди тем гражданам, чьи квартиры признаны непригодными для проживания.

— И как после той отписки развивается ситуация?

— Мы встречались с Уполномоченным по правам человека (в Москве) Потяевой. Она сказала: рассмотрим. Это было год назад. Еще запрашивали список специализированного жилья. Но по опыту общения с ДГИ выходит, что нам список предоставлять не обязаны — они так говорят.

И здесь, боюсь, нестыковка. Но уже с Конституцией РФ, которая обязывает органы государственной власти и местного самоуправления обеспечить каждому возможность ознакомления с документами, непосредственно затрагивающими его права и свободы. В данном случае — права жилищные.

В истории с Максимом Волковым мотивация для отказа выбрана другая. Из ближнего Подмосковья в столицу он переехал после женитьбы 20 лет назад. Пока был здоровый, нужды в прописке, как сам говорит, не испытывал. Когда в 2009-м после ДТП и травмы позвоночника в жизни Максима появилась коляска, прописаться пришлось. Надо было получать реабилитацию и медпомощь. Рассчитывал и свой жилищный вопрос решить. А как не рассчитывать, если и он живет в доме без лифта на четвертом этаже.

— Поначалу тяжело мне было самому спускаться. Но научился постепенно, — говорит Максим.

— Но это травмоопасно!

— Конечно! Я могу кувыркнуться, сломать шею и добить себя до конца.

— А поднимаетесь как?

— С помощью узбека (это местный сантехник. — О. П.). На балансе. Он сзади меня приподнимает на каждой ступеньке, а я помогаю — колеса кручу назад. Хотя он меня и держит, но в любой момент могу выпасть.

— Платить приходится?

— Конечно. Потому что не особо рвутся помочь, во мне ведь 95 кг. Каждый подъем стоит 500 рублей, иногда получается дешевле, говорю: ребята, сегодня — никак, только 350 есть. В основном один и тот же человек помогает, если не занят.

Для общего понимания добавлю: отремонтировать или получить новую коляску сразу невозможно, заявление рассматривают недели две. Есть видео, на котором снято, как Волков спускается со своего четвертого этажа. Мне очень хотелось спросить, отправлял ли он эту съемку в ДГИ? Но, боюсь, даже ее не сочтут серьезным аргументом «за» переселение. Слишком весом, по мнению чиновников, аргумент «против».

— Мне все время отказывают, — говорит Максим. — Я и депутатам писал, и президенту, и мэру — всем, кому можно написать, и не один раз. У меня это целая эпопея — раз в месяц письма приходят-уходят. Формулировка одна и та же: проживать в Москве на законных основаниях нужно больше 10 лет. Вы 10 лет здесь не прописаны — жилье вам не положено.

Речь в данном случае идет о цензе оседлости. Только это совсем не про Волкова. Он ведь не на учет встает для улучшения жилищных условий, а пытается получить по закону положенную и пригодную для его жизни квартиру. Пытается уже три года. А параллельно с 2016-го выступает за сборную Москвы и сборную России по керлингу на колясках. Мастер спорта, четырехкратный чемпион России. Хорошо, что после тренировок есть кому поднять его домой.

История москвички Марины Шабновой — из самых вопиющих. Она прошла все круги ада, а конца все не видно.

Марина с матерью-пенсионеркой и дочерью Варей живет в малогабаритной квартире — 32 кв. метра. С июля Марина с Варей ездят в центр города стоять в пикете. Варе — 12, у нее ДЦП, она инвалид-колясочник. До точки Шабновы добираются более полутора часов: сначала пешком до остановки, потом минут 30 на трамвае, затем пересаживаются на автобус до Госдумы. В пикете стоят обычно часа четыре. Но теперь Варя наотрез отказывается ехать туда. Запомнила, как гоняли их охранники из-за плаката с требованиями.

А еще они приезжали к приемной Мосгордумы и уполномоченного по правам человека — в общей сложности уже 15 раз. Однажды на девочку в инвалидной коляске даже обратили внимание: вышли, взяли обращение, сказали, что согласны с требованиями. И все.

Еще в 2002-м внеочередное право на предоставление жилья появилось у матери Марины. Женщине поставили диагноз из перечня (определен правительством. — О. П.) тяжелых хронических заболеваний, при которых невозможно совместное проживание с кем-то в одной квартире. В 2009-м родилась Варя, год спустя она получила инвалидность. О существовании постановления, по которому инвалиды-колясочники должны обеспечиваться спецжильем, Марина узнала случайно. Органы соцзащиты не посчитали нужным уведомить семью, состоящую на учете, о том, что с некоторых пор она, семья, имеет право на серьезную меру поддержки.

После нескольких комиссий префектура признала квартиру Шабновых непригодной для проживания инвалида и 2 года назад закрепила это соответствующим распоряжением. С получением такого документа у инвалида автоматически наступает право на спецпомещение. Реализовать его по закону должен ДГИ: получает распоряжение, подбирает помещения, проверяет условия и показывает. А семья выбирает приемлемый для себя вариант. Но у Шабновых все было иначе.

Сначала возникла история, которую сама Марина называет «измени ИПРА» (индивидуальная программа реабилитации или абилитации инвалида. — О. П.). Департамент требовал совершенно конкретной, им утвержденной формулировки, указывающей на необходимость спецжилья. Есть у вас именно такая с точностью до буквы запись — спрашивали инвалида. Нет? Тогда идите в медико-социальную экспертизу (МСЭ) и переоформляйте свой документ, чтобы соответствовал.

— А там мне сказали: нет, не получится, — продолжает Марина. — Где у вас от ДГИ рекомендательное письмо? За вами квартира зарезервирована? Мы сейчас запись поставим, а квартиры нет — так нельзя.

Людей с этой записью терзали 9 месяцев: то одно не указали, то другое не упомянули. В результате Шабнова обратились в прокуратуру, и та признала требование незаконным.

В какой-то момент семье неожиданно предложили жилье у города купить.

— Говорят, а чего вы мучаетесь, — рассказывает Александр Кожин, доверенное лицо Дмитренко и Шабновой. — Напишите заявление на возмездную программу, и все разрешится. Это такой цинизм! Как надо довести человека, что он в здравом уме, имея два внеочередных права на жилье, соглашается вступить в программу. Пусть с учетом всех коэффициентов и льгот стоимость будет минимальная. Но семье в течение 10 лет придется все это выплачивать.

Двухкомнатная специализированная квартира могла обойтись тогда Шабновым в 1,8–2,2 млн рублей. Уточню: единственный доход семьи — это пособие по уходу за ребенком и пенсия. На Марину действительно давили с двух сторон: ответственная за распределение спецжилья и непосредственно руководитель ДГИ. То есть работали с ней на самом высоком уровне. Особый акцент делая на том, что все произойдет быстро, и даже выбрать дадут. Женщина согласилась. Но уже через неделю написала отказ. Тогда ей начали навязывать вариант мены. Меняться надо было с городом и по принципу уже упомянутой здесь равнозначности: сколько метров в обычной квартире сдашь, столько в специализированной и получишь. Только желания меняться у семьи не было и нет. Потому что есть, напомню, медицинское заключение о невозможности совместного проживания. Уже по одному этому основанию и ст. 57 ЖК семью должны были расселить еще 19 лет назад безо всяких очередей.

Шабнова просила ДГИ выделить одну из трех спецквартир на улице Ельнинской. Получила отказ. С категоричным пояснением: права выбора не имеете!

Понимание с ДГИ не складывалось, и тогда женщина написала исковое заявление в суд. В ходе слушаний представитель ДГИ даже согласился: да, семья имеет право выбора. Но именно этот, принципиально важный момент в протокол почему-то не попал. В итоге суд постановил: принимая во внимание все рассмотренные обстоятельства, в удовлетворении иска отказать.

Может, проблема в том, что специализированного жилья просто не хватает? Оказывается, совсем не в этом дело.

— Спецквартиры начали строить еще при Лужкове, когда Россия подписала конвенцию о правах инвалидов, — продолжает Александр Кожин. — Сначала, насколько я помню, они появились в Бутове. Когда мы увидели их, они уже лет пять как минимум стояли пустые. А на Рублевском шоссе в них жили гастарбайтеры. Окна заклеены черной пленкой, вдоль стен нары, дверь — просто толкай и заходи, как в сарае. Квартиры убитые в хлам. В той же Некрасовке их вообще никто не берет. Когда одной из семей дали там жилье, я позвонил в «Жилищник»: хотим приехать посмотреть квартиру. А мне отвечают: да вы знаете, никто туда не ходил никогда, уже в паутине все. Звоню тогда в управу, в отдел по работе с населением: у нас предложение по спецквартире у вас в Некрасовке, можно посмотреть? Сотрудница вздохнула: не приезжайте, у нас реабилитации нет совсем, придется в Москву ездить. Скажите: как департамент может предлагать такие квартиры?

Как? Да с помощью компьютерной программы. Зеленоград, Некрасовка, Бутово, Мневники. Двушки, трешки, однушки — есть ли какая-то связь между вариантами для одной семьи? Никакой! Людям говорят, что их подбирает компьютер на основе вводных. Видимо, машине абсолютно все равно, есть ли у инвалида в ближнем доступе условия для реабилитации, обучения или лечения.

Наконец, история москвича Юрия Коловерова просто за гранью здравого смысла. Пять лет назад стало понятно, что обойтись без инвалидной коляски ему не удастся. У Юрия Андреевича амиотрофия — прогрессирующая мышечная слабость.

— По-русски говоря, это мышечное похудание, — объясняет мужчина. — Болезнь наследственная. В 54 года впервые ее почувствовал — стал терять в весе: с 86 кг до 72 кг. А потом стал весить меньше 60.

Юрий Андреевич заставляет себя ходить. Когда сил не остается, использует коляску. В его трехкомнатной квартире зарегистрированы и постоянно живут 6 человек. Три года назад он получил распоряжение о признании этой квартиры непригодной для его проживания. Специализированную не дают.

— Они замучили меня отказами, — признается Коловеров. — Вменяют в вину, что я не являюсь малоимущим, а жилье предоставляют только им. Почему не являюсь? Да, они к моим доходам отнесли зарплату одного зятя, другого, зарплату дочерей, приплюсовали машины, которые есть у них в семьях, садовый домик.

Добавлю, что доход Юрия Андреевича — 26 тысяч рублей, пенсия инвалида 1-й группы.