Кинопрокат — пандемия запретов

Цензура — дама капризная, ханжеская, то, что еще вчера ей казалось «ок», сегодня приводит в негодование. Ликов и адептов у нее множество. В этом сезоне от цензуры пострадали знаменитые фильмы, которым аплодировали Канны и Берлин.

«Искушение» («Бенедетта») классика Поля Верхувена — фильм-участник основного конкурса Каннского кинофестиваля, Нью-Йоркского международного кинофестиваля — в России запрещен. Картине не дали прокатное удостоверение после доноса Андрея Кормухина, руководителя православного движения «Сорок сороков». Он считает, что выпуск фильма противоречил бы поправкам в российскую Конституцию и перелицованной национальной стратегии. «Сорок сороков» держит нос по ветру. И даже перенаправляет, куда скажут, этот холодный ветер перемен. Министерство культуры дало комментарий, упомянув о крамольной сцене провокационного содержания (секс при помощи дилдо — фаллоимитатора, выструганного из деревянной статуэтки Богоматери), «которое расценивается как нарушение законодательства о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях». У прокатчиков единственная возможность сделать фильм «въездным» — вырезать «проблемные сцены». Любопытно, правда, как к этому отнесется сам Верховен.

Фильм-победитель Берлинале, снятый румынским режиссером Раду Жуде, все же прорвался в наш прокат… но в ампутированном виде. Для релиза, после указаний Минкульта, пришлось изменить название и вырезать некоторые сцены. «Неудачный секс, или Сумасшедшее порно» превратился в стыдливое «Безумное кино для взрослых». А на самых откровенных эпизодах появились черные плашки. Причем с черной паранджи фильм и начинается. Это ключевая сцена — пролог. То самое домашнее интимное видео школьной учительницы Эми из Бухареста, которое попало в Сеть, из-за чего рушится ее репутация, ее жизнь. Жуде снял концептуальное авторское кино о процветающем комплексе ханжества на государственном уровне. О том, как личное, интимное пространство перестает существовать под натиском соцсетей и гостравли. И теперь жертвой этого комплекса становится сам фильм.

Слушает все эти вздохи, жаркое дыхание и… воображает. Нет, просто комедия какая-то, скоро будем приходить в кино… послушать кино. Вы вчера слышали новый фильм Верховена?

Еще раньше компании ЦПШ пришлось секвестировать «Рокетмена», из байопика об Элтоне Джоне вырезали сцены поцелуев и интимной близости между мужчинами, а также употребления наркотиков. Это решение изумило музыканта и создателей картины, написавших: «Решение прокатчика в России удалить ряд сцен представляет собой печальное отражение раскола мира… и того, насколько он может быть нетерпим к любви двух людей».

Радикалисты всех сортов и госцензоры относятся к зрителям как недоразвитым малолеткам, решая за них, что можно им позволить. Как горько заметил Марк Твен, «цензура — то же самое, что сказать взрослому мужчине, что он не может есть стейк, потому что его не может прожевать младенец».

Писали мы и о том, как прокуратура Петербурга обратилась в суд с просьбой запретить распространение аниме-сериалов, включая «Тетрадь смерти», «Эхо террора», «Наруто», «Эльфийскую песнь». Среди претензий — демонстрация насилия и «нетрадиционных сексуальных отношений». А так как сегодня «нетрадиционные сексуальные отношения» в тренде голливудского и европейского кино, на нашей киноафише будет все больше вымаранных названий. Прокатчики и киносети с напряжением ждут выхода высокобюджетного комикса «Вечные» оскаровской лауреатки Хлои Чжао. Там появляется Фастос (Брайан Тайри Генри) — первый супергерой Marvel, открыто заявивший о нетрадиционной сексуальной ориентации.

Увы, все это не единичные случаи, а тенденция. Любопытно, что в подобных «движениях войны» объединяются крайние силы: от «Мужского государства» (признанного экстремистской организацией) до активистов «Сорок сороков», от прокуратуры до царебожников, от СЕРБа до НТВ.

Вместе с погромщиками, ворвавшимися в «Мемориал» (признан «иноагентом») на показ «Гарета Джонса» Агнешки Холланд (президента Европейской киноакадемии), протырились энтэвэшники. Более тридцати бандитов с закрытыми лицами орали «Позор! Мордой в пол!», а так называемые тележурналисты снимали все это безобразие. Силовики, представители самых разнообразных ведомств от Росгвардии до Центра «Э», заперли кинозрителей в зале, раздали анкеты для внесения личных данных. Историческая драма «Гарет Джонс», показанная на Берлинском фестивале, основана на реальных событиях. Британский журналист Джонс добился разрешения на въезд в СССР (пытался даже сделать интервью со Сталиным), тайно выехал на Украину и рассказал миру о Голодоморе. Фильм, мягко говоря, не безупречный, пропитанный назиданием и прочим… что не отменяет права людей смотреть кино (тем более разрешенное всеми инстанциями). Как тут не вспомнить, что репортажи Джонса вдохновили Джорджа Оруэлла (еще одного персонажа фильма) на его бессмертный «Скотный двор». Но по мнению «оскорбленных», про Голодомор у нас говорить нельзя. Очернение. Но

Хотя все, что происходит в этом «кино», оскорбительно для миллионов семей, в которых были замучены, репрессированы невинные люди.

Радикальные активистские группы получили негласное добро сверху в публичной сфере организовывать провокационные действия, тем самым все громче заявляя о своих амбициях диктовать правила жизни. Они взяли на себя функцию моральных авторитетов. Ханжество, ксенофобия соединяются в жарком экстазе возмущенного разума с патриотикой. Временами к общественному хейту подключаются благонравные депутаты (как в случае с кампанией против фильма «Братство» Павла Лунгина), которые эту отрицательную энергию используют как топливо для самопиара.

Их всех не интересует диалог, не интересуют конкретные произведения. Не интересуют зрители. Они сразу обращаются в силовые органы, их методы борьбы — шельмование, наказание. Они приходят без спроса на фестивали, отменяют показы фильмов, причем в последнее время все чаще пользуются поддержкой госорганизаций, прежде всего Роспотребнадзора, организация из службы, защищающей интересы граждан, превратилась в карательный орган. Это Роспотребнадзор за пару часов до открытия сорвал Артдокфест в Петербурге. Дистрибьюторы коллективного негодования, разнообразные «матильдоборцы», негласно и гласно поддержанные государством, влияют на развитие самоцензуры, на настроения в обществе.

Платформы, мы идем к вам!

Буквально до вчерашнего дня онлайн-платформы были островком свободы, туда ушли талантливые режиссеры, сценаристы. Там подключенность к сегодняшнему дню, побег от отработанных лекал TV-лубка, там другие типы историй, там можно увидеть амбивалентных героев. Там есть возможность эксперимента с жанром, изображением и даже некоторое политическое вольнодумие («Последний министр», «Завтра»). Стримы стали бенефициарами проката. Новые поколения смотрят сериалы на смартфонах и компьютерах. Смотрят именно то кино, которое задумали авторы… Смотрели. Потому что цензура — не статичное явление, она разрастается на дрожжах авторитарного подавления любой — в том числе и творческой — свободы.

Причем достается прежде всего оригинальным, независимым, радикальным проектам. Таким, как «Чики» или «Псих», в которых неотредактированная речь, неотредактированные герои. Режиссера Евгения Сангаджиева после выхода дебютной драмы «Happy End» буквально накрыла волна хейта под ритуальный призыв «Не позволим!». Как сказал «Новой» Евгений: «Этот девиз институирует традиционное право быть моральным лакмусом под знаменами «мы белее, чище». Возможно, написав мне проклятие, они становятся морально устойчивей, как-то самоутверждаются… Кто-то ждет моего ответа, чтобы получить дополнительную энергию, набрать воздуха для следующего плевка».

А у некоторых проектов, причем самых живых и ярких, таких, как «Товарищ майор» вообще не много шансов увидеть свет. Представители спецслужб, которые сегодня распоряжаются на ниве культуры, не любят, когда их представляют не в самом героическом виде. Юмор сегодня — вообще минное поле.

Роскомнадзор предложил 26 октября распространить запрет на использование ненормативной лексики на кабельные каналы и онлайн-кинотеатры. Профильный комитет Госдумы спешно поддержал эту инициативу. Его глава, депутат Александр Хинштейн, отметил, что эксклюзивные для стриминговых платформ сериалы часто содержат ненормативную лексику и даже используют ее наличие как преимущество. Это ожидаемо, платформы в основном принадлежат госкорпорациям. Поэтому ограничений, в том числе политических, будет все больше.

Запрет на правду пингвинов

Последней жертвой хейта стал лучший сериал года «Пингвины моей мамы» (показ в онлайн-кинотеатре KION, принадлежащем компании МТС). Наехали за юмор, оскорбились мусульмане, представители РПЦ, бойцы с нецензурной лексикой. Но главная, как мне кажется, причина раздражения — непозволительная искренность, зашкаливающая правда-матка. Она режет слух, ослепляет. У нас так не принято. У нас теперь кругом величие, благость, сусальным золотом покрытое историческое прошлое.

«Здравствуйте. Меня зовут Гоша, мне 15 лет и у меня возраст Христа. А что, Христу не было 15?» с этой фразы тинейджер Гоша начинает свой путь в вожделенный стендап. Гоша живет в особенной семье. Его мама (Александра Урсуляк) одержима идеей усыновления и удочерения. Отец (Алексей Агранович) с этим благотворительным ражем скорбно смирился. Гоше подарили двух братьев и сестричку. Их семья — образцово-показательная. Но маме мало, она берет из детдома еще одного ребенка, особенного, явно не рассчитав силы, разрушая себя и своих самых родных. Принимая нового ребенка, практически забывает о прежних детях. Мир дисфункциональной семьи прошит травмами, взаимным отчуждением, отрицанием накопившихся проблем и поддержанием иллюзий. Накапливающуюся боль, непонимание, одиночество Гоша выплескивает в своих импровизациях в стендап-клубе, сделав их подобием сверхоткровенного дневника.

Наталья Мещанинова — бесстрашная. Со своим соавтором Закой Абдрахмановой идет в логово темных, запретных тем, запертых внутри «семейной ячейки», ищут точку боли в обществе. Работают с ней — не как психологи, как художники. Снимают без особенных изысков, но так, будто перед нами кусок вырванной с мясом жизни. Страшное в своей обнаженности, безжалостное кино с отчаянной сэлинджеровской интонацией, вроде бы жестким взглядом на героев и невероятной эмпатией. Кино про мучительный, смертельно опасный возраст жизни — подростковый. Перефразируя киноклассику: про несчастье, когда тебя не понимают. И в последней серии удержаться от слез невозможно.

Здесь рисковые, разного качества стендапы (их писали стендап-комики) про религию, секс родителей. Все на грани фола. Но стендап здесь раскрывает себя как микродрама, когда со сцены за несколько минут рассказывают незнакомым людям о самом стыдном, щемящем, травмирующем. Об аллергической реакции на токсичный мир. Их смех сквозь слезы — щит и меч.

Но смех сегодня «особо опасен», карается «законом по запросу», юмор преследуется всякообиженными и показательно оскорбленными.

В главной роли безошибочно убедительный Макар Хлебников (сын Бориса Хлебникова, давнего творческого партнера Мещаниновой и креативного продюсера сериала). В этой драме взросления сначала он похож на легкомысленного Сыроежкина из «Приключений Электроника», потом — на дерзкого шахназаровского «Курьера», и наконец, на Холдена Колфилда, меланхоличного бунтаря и интроверта. Кажется, Макар через своего героя транслирует нечто важное для себя, своего поколения.

Центр «Сорок сороков» уже обратился в прокуратуру, требуя привлечь авторов к ответственности за оскорбление чувств верующих по статье 148 УК РФ и за экстремизм по статье 282 УК РФ. Некоторые мусульмане также обиделись, решили бойкотировать крупнейшего российского оператора. Автор YouTube-канала Islam Is Life призвал отказаться от услуг МТС, пока компания не удалит обидный фрагмент со своей площадки и не принесет извинения. Самым сильным ударом по сериалу стал запрет обсценной лексики. Дело в том, что мат здесь не грязные капли на литературной речи героев. В стендапе, в диалогах — просто живая речь, и порой запретные слова — не междометия, а режущие слух существительные. «Цензура в отношении речи уничтожает ощущение реальности», — говорит Мещанинова.

Ей бы пришлось полностью запикать их диалоги. Но вот так они говорят. Давайте и их вычеркнем. И вот теперь искалечили «Пингвинов». Кстати, запиканные монологи теперь действительно коробят как нечто непристойное.

Обида — валюта широкого пользования

Групповая индукция гнева набирает обороты. Обида становится валютой, на которую можно купить известность, пройти из пешки в дамки. И блогеру, и политику, и Хинштейну. И лидеры движения «Сорок сороков», благодаря своим регулярным запросам в прокуратуру, все чаще оказываются в топ-выдачах «Яндекса».

Политолог Аббас Галлямов рассказывал «Новой» о том, что «сейчас все чиновники оглядываются вокруг в поиске, чего бы еще такого запретить». Подобное поведение востребовано начальством, которому так хочется нравиться. При этом в первую очередь тенденция проявляется у силовиков, потому что эта сфера основана на «дисциплине, иерархии и самодурстве». «Но в то же время, отмечает Галямов, растущее количество запретов ведет к отчуждению и озлоблению все большего количества социальных групп. У людей крепнет ощущение, что в стране становится невозможно дышать».