В январе прошлого года ему позвонил «сотрудник Ленинского РОВД города Грозного, представился Магомедом». Объявил, что с этого номера телефона совершались «махинации» и попросил подойти в отдел. Салман согласился, но потом «засомневался» и перестал брать трубку. Полицейские искали его через жену, потом через родственников жены, и 13 февраля нашли. Когда его везли в отдел, один из полицейских сказал, что, видимо, Салман думал, что в республике нет власти, а они его все равно нашли.

сначала сгибом локтя, потом пакетом. Иногда давали отдышаться, показывали фотографию избитого мужчины — встречался ли он с ним? Затем завели руки и ноги назад. Связали их скотчем, на мизинцы прицепили оголенные провода. Один из сотрудников начал крутить ручку телефонного аппарата «коричневого цвета, он был как лакированный». «Было ощущение, что мое тело растягивается, боль была невыносима».

Когда сотрудник устал крутить ручку, его подменил коллега.

Пытка током продолжалась два часа с небольшим. Потом телефон сломался.

Тогда Салмана начали бить головой об пол.

Полицейских интересовало, кого из геев знает Салман. В одной из переписок с женщинами, попавших в руки полицейским, он фантазировал, что был в сауне с мужчиной. Значит, он гей. И знает других таких же. Полицейские перебирали имена из записной книжки телефона. Наконец, решили ехать к другу Салмана Хасанбеку, Салмана взяли с собой. Хасанбека вывели из подъезда. Он попытался убежать, но его нагнали — сворой.

В отделе «допрос» продолжился. Чтобы прекратить пытки, Салман сказал, что был с Хасанбеком. Полицейским были нужны детали — под видео. Салман придумал, что они были вместе восемь раз, а больше не смог придумать ничего.

Дальше пытали Хасанбека. А Салмана отвели в камеру.

Через сутки вернули обратно в кабинет, и пытка током продолжилась. Еще хлестали полипропиленовой трубой — гибкая, тонкая, очень удобно.

На следующий день не пытали.

Еще через день его отвели в кабинет с портретом Рамзана Кадырова, и человек с седыми волосами, представившийся следователем, сказал Салману, что ему дадут условный срок за хранение патронов. Через сутки следователь показал Салману ржавый рожок от автомата и рассказал, что Салман должен говорить в суде: рожок подобрал на улице Ипподромной, хранил дома. Полицейские при обыске его нашли.

Ему дали расписаться на пустых листах бумаги. Он расписался.

Потом сотрудники попросили контакты родственников со стороны отца. Приехал дядя и двоюродный брат, им объявили, что Салман спал с мужчинами.

На следующий день Салмана отпустили.

Но перед этим. Его завели в кабинет на четвертом этаже отдела. Там был сотрудник, который «допрашивал» Салмана во время пыток, и человек в коричневом пальто. Человек в пальто объявил Салману, что знает о его делах, но если Салман поможет ему, его не тронут. Какая помощь была нужна? Нужно, чтобы Салман заманивал мужчин на подставные свидания, а полицейские будут их задерживать. Есть квартира, куда Салман должен приводить мужчин, но номера телефонов и имена чеченских геев — тоже ценная информация. Салману пообещали, что его убьют, если он расскажет кому-то об этом разговоре. Ему дали листок бумаги и ручку, надиктовали текст про добровольное сотрудничество. Присвоили псевдоним Хачик. Наконец, человек в пальто представился — сотрудником ФСБ.

Когда Салмана везли домой, этот же сотрудник подсаживался в машину. Велел сменить имидж и отрастить бороду. Пообещал вернуть смартфон — чтоб заманивать людей.

Оказавшись дома, Салман бежал. Сначала из республики, потом из страны.

Уже бежав, он обратился в травмпункт, и врачи зафиксировали отсутствие кожи на мизинцах — там, где пальцев касались оголенные провода, «ушиб мягких тканей головы, отечность в области затылка».

Ему помогла ЛГБТ-сеть. Сейчас они называются кризисная группа «Северный Кавказ SOS». Правозащитникам все равно, спал ли Салман с мужчинами, они сражались за его жизнь.

Сейчас он находится в Армении. 8 сентября он должен был вылететь в Европу — в страну, которая готова предоставить ему убежище. На паспортном контроле его остановили. Полицейские спросили Салмана, есть ли у него проблемы в России. Салману пришлось рассказать свою историю. Полицейские сказали, что он объявлен в розыск в России и не может пересечь границу.

Я запросила сайт МВД — да, он объявлен в розыск. Есть его фотография — спокойное, уверенное лицо, он улыбается уголками рта. Основание для розыска — «разыскивается по статье УК», без уточнений. У адвоката чуть больше информации — дело возбуждено по части 1 статьи 222, незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия и боеприпасов. Возбуждено 9 марта — через 17 дней после того, как Салман подписал «соглашение о добровольном сотрудничестве», а сам исчез.

А что с заявлением Салмана? Адвокат (просит не называть фамилию, «это не единственное дело, которое я веду в республике», «мне страшно») объясняет.

Заявление Салмана и материалы проверки передавали из республиканского Следственного комитета в отдел по Заводскому району, те вроде бы отправили материалы обратно. Документы потерялись и нашлись только позавчера — после того как сотрудник отдела процессуального контроля, посочувствовавший адвокату, наврал коллегам, что дело находится на контроле у Москвы. Так адвокат впервые получил документы. Никакого уголовного дела в отношении сотрудников полиции и ФСБ, пытавших Салмана и разрушивших его жизнь, конечно, нет. Заявление на чеченских полицейских переименовали в «обращение» и передали чеченским же полицейским, в республиканское МВД. В сопроводительной записке заместитель руководителя следственного управления Следственного комитета по Чеченской Республике Сироткин обозначает тему: «неправомерные действия в отношении представителей ЛГБТ в Чеченской Республике». Предполагаю, что, с точки зрения чеченских следователей, пытки доказывают ориентацию, а чеченские полицейские не ошибаются, кого пытать.

Адвокат не видит в истории Салмана ничего исключительного. Ни в пытках, ни в том, что его разыскивают как преступника. «Всегда объявляют в розыск, когда человек после пыток убегает из Чечни. Полиция его ищет. Возвращает».

Что с европейской страной? Меня просят не называть ее — есть еще несколько людей, которые ждут спасения, гласность может навредить. Страна готова давать убежище, но не готова договариваться с Арменией, чтобы Салмана выпустили через границу. Почему? Возможно, жизнь Салмана слишком незначительна для переговоров такого рода.

Меня мучает один вопрос, и я звоню Салману. Мы разговариваем про пытки и про сны, про то, каково это — чувствовать, что твоя жизнь разрушена и что ее, возможно, осталось совсем немного. Про жену, которую забрали родственники, про сестру, с которой больше не увидеться, про дядю, которому все равно, жив Салман или нет, потому что полицейские сказали, что он гей. Салман говорит медленно — у него подозрение на рак легких, он дышит с трудом.

Но мне надо спросить, и я спрашиваю.

Я спрашиваю, не было ли мысли по-настоящему пойти на добровольное сотрудничество? Тогда не было бы уголовного дела. Можно было бы остаться с семьей. Жить на улице с яблонями, работать, забывать, забывать.

Салман говорит мне:

«Я никогда в жизни… Я понимал, что могут пострадать люди. Вы не знаете меня, меня не знаете, я ведь не такой человек».