Пятница, 11 июня. У 15-летней Даши* только начались каникулы, впереди — выпускной бал девятого класса и долгожданная учеба в Омске, а сегодня — день рождения лучшей подруги Ани*. Знакомые вспоминают, что в тот день Даша была особенно улыбчивой. Девочка уже сбегала к имениннице, отдала подарок и вернулась домой. Это было предварительное поздравление — настоящий праздник ждал вечером.

Даша полола морковь, когда домой пришел отчим. Сергея девочка всегда звала папой — он появился в семье, когда ей было всего девять месяцев. Мужчина выпил кофе, а дальше… соседи услышали крики матери девочки, Светланы. Сама Даша почти не кричала.

…Пока Светлана ползла до дома соседки, била обессилевшими руками в окна, Сергей убил ножом Дашу и перерезал себе горло. Выбежавшие соседи сначала увидели хрипящего мужчину, потом окровавленную девочку. Они лежали рядом.

«Обычная деревня, где все пьют»

Черти пришли

Эта история из омской глубинки прошла по всем новостным сводкам. По версии следствия, пьяный Сергей, отец четверых детей, убил старшую дочь и изрезал ножом жену. Его самого спасли

Село Пристанское, где произошла трагедия, находится в 106 километрах от Омска. Из райцентра, рабочего поселка Таврическое, сюда ходит всего одна маршрутка в день. Жителей — меньше двух тысяч человек, в основном пенсионеры. На каждой улице встречаются заброшенные дома. Центр — три магазина, сельсовет, закрытый пункт полиции (в поселке нет даже участкового), двое качелей, остановка и покосившаяся беседка. В беседке прячутся с сигаретами трое парней лет двенадцати на вид.

— Да пил он, пил. И раньше, говорят, Дашу избивал, — затягиваясь, говорит один из них. Задумывается и продолжает.

— А меня папка никогда не тронет, — подхватывает его друг. — Потому что я мужик, он только мамке может подзатыльник дать, для профилактики.

Самая большая проблема Пристанского — безработица. Кому повезло устроиться в школу, на почту, в дом культуры или в сельсовет — за эти места держатся. Мужчины ездят на вахты или перебиваются случайными заработками.

— Знаете, у нас обычная деревушка, где все пьют, — не скрывает проблемы глава сельского поселения Александр Бледнов. — В любую деревню заедьте: друг от друга они будут отличаться только количеством жителей. Лично мое мнение, что мужики пьют от безделья. Работы нет, кто мог уехать в город, давно уехали. Но такого, конечно, у нас еще никогда не было.

Семья Даши считалась зажиточной. Сергей — один из немногих селян, у кого была постоянная работа, на ферме. Плюс большое хозяйство, своя машина, трактор. Что происходило внутри дома, никто из селян и не вникал.

«Как мне следователи уже рассказали, Сергей просто схватил нож, — объясняет Бледнов. — Мать в недоумении выскакивает на улицу. Дочь в огороде, вроде бросилась защищать мать, а та ей кричит: «Спасайся!». Двенадцать ножевых ранений. Я, когда приехал, девочку покрывалом накрыл. Свете тоже закрыли лицо, думали, не выживет. К Сергею никто даже подойти не смог, так и ждали скорую и полицию».

Дом, где раньше жили Сергей и Светлана, находится в самом центре села. Добротная ограда закрывает от посторонних ухоженный сад и скромный отечественный автомобиль. Из будки протяжно поскуливает собака.

В полуразрушенной избе напротив живет пожилая соседка, та самая, до которой сумела добежать Светлана.

— Не хочу пересказывать это все, больно, — на ее глаза наворачиваются слезы. — Как вспомню руки Светочки в крови, еле слышный стук в окно… А вы приехали ерунду про Сережу писать? Он хороший, вся деревня за него. Мы можем сход устроить, рассказать. Он правильный мужик всегда был.

Мать Сергея выходит из ограды своего дома шатающейся походкой, заявляет, что ничего рассказывать не будет. Но уже через минуту плачет и говорит без остановки: про сына, погибшую внучку, сноху. Не скрывает: раньше Сергей пил «по-черному». Остановился только тогда, когда родные уговорили его закодироваться. На семь лет в семье забыли, что такое пьянство. А за неделю до убийства Сергею дали премию за хорошую работу — целых сто тысяч. И он «загудел».

— Он уже перестал пить, четыре дня трезвый, а «белочка», она же после пьянки приходит, — объясняет женщина. — Если бы мне сразу сказали, я бы к ним сбегала, заставила выпить таблетки, в больницу бы отвезла.

Потом звонок. Помню одну фразу: «Сережа зарезал себя и Свету». Я полетела, орала, вся Пристань слышала. Пришла, а Дашенька мертвая, моя внучка, Свету не видела, Сережа за оградой валяется. Я к нему, он: «Мама, мама, черти хотели мою семью зарезать. Прости, что тебя не спас».

Сквозь слезы женщина рассказывает, что теперь не заходит на «сайт» (так она называет соцсеть «Одноклассники»). «Такое там про нашу семью написано. Видишь — и глаза себе хочется вырезать».

— У них скотина, телочка прошлогодняя. Они питались нормально, все свое было, курочки. Сереженька ремонт затеял, сделал все красиво, кухоньку летнюю. Он очень семью любил. Дашеньке я купила платье на выпускной. В нем и похоронили. Белое платье, она у нас была, как невеста, такая красивенькая.

«Кто от этого застрахован?»

Когда Аня узнала о смерти подруги, она закрылась в комнате и молчала несколько дней. На похороны пойти не смогла. А когда все-таки заговорила, село вздрогнуло. Оказалось, об этом знали все одноклассники Даши, но даже не догадывались взрослые.

— Она только и мечтала, как поедет учиться в Омск, чтобы сбежать из того ада, в котором жила, — раскачиваясь на скамейке, монотонно рассказывает Аня. Рядом стоит ее отец. — Дядя Сережа по лицу никогда не бил, по ногам, в живот мог ударить. Она никому не говорила, только друзья и одноклассники знали. Например, переодевается на физкультуру, у нее спрашивают: «А что это за синяки?» И Даша так спокойно: «Да это папа». Такое ощущение, что она к этому привыкла. Это пошло с детства.

Во втором классе Даша рассказала о побоях в семье школьному психологу, но специалист позвонил отцу, и дома девочку избили за этот разговор. После этого Даша никогда не говорила о побоях взрослым и друзей просила молчать. И школьники держали слово.

— Она скрывала, потому что боялась за себя и за маму, — продолжает девочка. — И сейчас в селе у нас говорят: «Ну а как же? Подумаешь, немного бил ее. Переходный возраст, воспитывать ребенка надо». «Да как он мог, да как его жалко, он же вообще не пил». А мне кажется, он был двуличным. На улице один человек, дома — другой. Из дома просто это все не выносилось.

Заместитель директора по воспитательной работе Наталья Хомякова знает о том, что сейчас рассказывают подруги погибшей девочки. Женщина говорит, что в школе не верят в эти рассказы, ведь с этой семьей педагоги всегда поддерживали связь, Даша хорошо училась, занималась спортом и считалась со всех сторон положительной девочкой, у которой просто не может быть таких проблем.

Не верят в рассказ Ани почти все взрослые — случайные прохожие, продавцы. Все считают Сергея «нормальным мужиком».

— Кто сейчас не пьет? — враждебно размахивает руками женщина в сельском магазине. — Вы? И почему именно в деревнях? В городах, вон, также пьют. Все кругом пьют, всякое бывает. А приезжают с расспросами именно к нам. У Сереги в голове просто что-то замкнуло. Кто от этого застрахован?

Чтобы забыться

Младшие братья и сестры Даши не знают о ее смерти. Старший сын, ему 13 лет, отказывается говорить о произошедшем, но видно, что отца он теперь ненавидит. После резни детей к себе забрал брат Светланы. Он живет в поселке, который находится в 700 километрах от Пристанского. За ними присматривает его супруга Татьяна.

Татьяна считает, что Сергей был хорошим мужем. Да, пил, но за все время пьяный никого пальцем не тронул. А тут «начал квасить» — и пожалуйста, диагноз: острая шизофрения на фоне алкогольной детоксикации.

Люди видели, что он разговаривает сам с собой, — вздыхает Татьяна. — Для меня он мертв. Я хочу, чтоб он долго и мучительно сдыхал. Да, мне его жалко, но в то же время хочу, чтоб его просто не было. Света вот хочет, чтоб он жил и мучился.

В Пристанское никто из семьи больше не вернется, прабабушка из Германии решила помочь деньгами — и Свете с детьми купят новый дом.

— Я думаю, все произошло из-за дешевой алкашки, — рассуждает Татьяна. — В деревне ее на каждом углу продают, сто рублей бутылка. И все пьют, потому что работы нет, потому что хотят забыться. Вот дешевый алкоголь и убил нашу семью.

«Белочка»

Врач психиатр-нарколог Николай Унгурян объясняет, что чаще всего так называемая белая горячка действительно появляется после длительного запоя, когда человек трезв. И спровоцировать приход этой болезни может, в том числе, некачественный алкоголь.

— Люди слышат странные голоса, странные звуки, — объясняет специалист. — Видеть могут что угодно: от комаров до могил умерших родственников. Все это говорит о психозе, который в народе называют «белочкой», или «белой горячкой». Тут надо срочно обращаться к врачам, потому что это состояние очень тяжелое: оно выводится сильной детоксикацией в условиях неотложной помощи, стационара либо реанимации. Потому что в любой момент может остановиться сердце и прекратиться дыхание. Ну и, конечно, безопасность окружающих. Человек в состоянии психоза может убить, потому что больной даже не понимает, что перед ним другой человек. Часто люди выходят в окно под «белочкой». Это очень страшное состояние.

Масштабы

Пойло забрало

По данным проекта «Если быть точным» фонда «Нужна помощь», около трети преступлений россияне совершают в состоянии измененного сознания, 95% — как раз в состоянии алкогольного опьянения. Чаще всего это убийства, нанесение тяжких телесных повреждений и смертельные ДТП.

По данным Росстата, в 2019 году 1,3 миллиона россиян страдали алкогольной зависимостью. Это 0,88% населения, и это только те, кто официально встал на учет. При этом ценовая доступность алкоголя растет: если в 2017 году на одну среднюю зарплату можно было купить 47,7 литра водки или 261,7 литра пива, то в 2019-м — уже 55,8 литра водки и 300,8 литра пива соответственно. В 2020 году официальное потребление алкоголя, по данным Минздрава, составило 9 литров на душу населения. Глава Центра исследований федерального и регионального рынков алкоголя Вадим Дробиз считает эти данные заниженными: он называет цифру около 12 литров крепкого алкоголя на душу населения в год. Или 8 литров винодельческой продукции и 50 литров — пивной.

В 2019 году, по данным Росстата, от употребления алкоголя в России умерли почти 52 тысячи человек. Это только те случаи, когда алкоголь был прямой причиной смерти. Смертельные ДТП и заболевания, связанные с алкогольной зависимостью, в эту статистику не входят. По данным Росстата, в 2020 году смертность от алкоголя в России выросла более чем на три тысячи человек — вероятно, подъем произошел из-за пандемии коронавируса, из-за которой россияне стали чаще сидеть дома и употреблять алкоголь.

По оценке экспертов проекта «Если быть точным», основанной на данных Центра демографических исследований Российской экономической школы, в 2019 году смертность от случайного отравления алкоголем в России — 23,7 человека на 100 тысяч населения в возрасте от 15 до 79 лет.

Редакция «Новой газеты» дважды направляла официальные запросы в Минздрав с просьбой предоставить данные по ситуации с алкоголизмом за 2020 год и начало 2021 года, но ведомство так и не дало ответа.

Не там пьют

По мнению Вадима Дробиза, в России пьют не больше, чем в любой европейской стране. А средний уровень потребления алкоголя у нас всегда был в 2–5 раз меньше, чем в других странах. То, что Россия пьющая страна, — это стереотип, который продвигают сами русские как какое-то достижение.

Более того, исторически славяне не были пьяницами, на Руси пили только слабоалкогольные напитки: медовуху, брагу и пиво. И только по праздникам или в честь победы в великих битвах.

Злоупотребление алкоголем в царской России началось только с XVI века, когда государство стало пытаться монополизировать продажу и производство алкоголя. Но уже в XIX веке и дворяне, и простые крестьяне начинают выступать за трезвость, появляются первые неофициальные общества трезвости. Официально власть начала бороться с пьянством только в начале прошлого века: так, в 1919 году в стране был введен сухой закон.

— уверен Дробиз. — Примерно 5% алкоголиков в любой стране. Почему в России выпячивается эта проблема? Мы привыкли много шутить об этом, мы откровенны в этой теме. Запад так не настроен.

В советское время алкоголь стал безумно дорогим по сравнению с зарплатами. Сейчас ситуация не лучше: по мнению Дробиза, в России алкоголь в семь раз дороже, чем в Западной Европе. Поэтому в стране процветает уличное пьянство — и это сразу бросается в глаза.

— У нас из-за дороговизны алкоголя не развито барное употребление, люди не пьют в барах и ресторанах, для них это дорого, — уверен эксперт. — Поэтому люди пьют на улице. Надо не бороться с пьянством, его не искоренишь, а развивать культуру барного употребления. Но за последние 150 лет Россия в этом плане не сдвинулась с мертвой точки.

Рынок: легальный и нелегальный

Официально в России существует запрет на продажу алкоголя после 22.00. Но его в любое время можно приобрести в «разливайках», как правило — пивных, которые в Новосибирске, например, воткнуты на каждой улице. И часто это вообще единственный магазин, который работает круглосуточно.

— В законе есть лазейка: в магазинах нельзя, а в барах можно, — рассказывает продавщица пивного магазина Татьяна. — Поэтому сейчас все пивнушки оформлены, как бар или общепит. Стул где-нибудь в углу поставили — и вперед. Единственное, мы должны продавать алкоголь в открытой таре. Поэтому на кассе коробочка с крышками стоит. После десяти, дорогие покупатели, закрывайте свое пиво сами.

Когда Таня только устраивалась в магазин, ей казалось, что это работа мечты: бесперебойное веселье. Но уже через неделю она возненавидела некогда любимый напиток. Да и видеть пьяных людей на трезвую голову оказалось сомнительным удовольствием.

— После двенадцати у нас тут центр жизни. Один за одним идут. Тут и драки, и свои завсегдатаи, и просьбы похмелиться в долг.

Таня понижает голос и кивает на сгорбленную женщину с обгрызенным лаком на ногтях и колтунами в волосах — это Надежда, одна из завсегдатаев. Из-за замученного похмельного вида невозможно понять, сколько ей лет — то ли 30, то ли 40. Таня работает в магазине уже больше пяти лет, и с самого первого дня ее работы Надя была тут. По словам продавщицы, женщина живет где-то рядом, поэтому и ходит сюда ежедневно. Садится и ждет, пока с ней заговорит кто-то из мужчин и угостит ее пивом. И этот план срабатывает.

— Ей 24 года, — шепчет Таня.

Алкоголь. Акции вверх

За два последних года лицензионные продажи алкоголя в России увеличились. По данным NielsenIQ, в 2020 году они поднялись на 6,1% по сравнению с 2019 годом. Общий доход от продажи пива составил $674,7 миллиона, пивных напитков — до $77,4 млн.

Сидр и медовуха стали популярней на 10,7%, хотя в 2019 году их продажи падали. Продажи джина увеличились на 57%, рома — на 21,6%, фруктовых вин — на 17%.

Производители алкоголя сообщили об увеличении продаж и в первом полугодии текущего года. Так, Beluga Group увеличила отгрузки на 1,3% — до $6,5 млн, Алкогольная сибирская группа (АСГ; выпускает водку под брендами «Хаски», «Белая березка» и др.) — на 2% — до 3,4 миллиона.

По данным аналитиков NielsenIQ, объем нелегальных продаж алкоголя в 2020 году составил 2,5 миллиарда рублей. Глава Центра исследований федерального и регионального рынка алкоголя Вадим Дробиз уверен, что в существовании рынка суррогатного алкоголя виноват низкий уровень жизни россиян.

— Бутылка самой дешевой легальной водки у нас стоит 220 рублей, бутылка нелегальной водки — 100 рублей, — отмечает Дробиз. — Люди, которые получают зарплату 20 000 рублей, и составляют рынок потребителей суррогатной продукции.

По мнению Дробиза, нелегальный рынок в стране работает сейчас иначе, чем это было десять лет назад. Если в 2010 году вся нелегальная продукция продавалась в обычных магазинах, то сейчас она легально не продается. Ею торгуют с рук в киосках и павильонах. Отравление людей в Екатеринбурге и Орске — красноречивое тому свидетельство.

— Эти места есть на каждом шагу, — продолжает Дробиз. — Человек с нормальной зарплатой не знает, где купить нелегальный алкоголь, а люди с низкой зарплатой знают это прекрасно. И они осознано идут его покупать. Никакой ошибочной покупки быть не может. Никто никому не подсовывает нелегальную продукцию.

При этом только 10% отравлений — это отравление именно суррогатным алкоголем. Остальные 90% — отравление обычным заводским алкоголем от избыточного потребления.

— Да, лицензионным, сертифицированным алкоголем отравляются чаще, — констатирует психиатр-нарколог Николай Унгурян. — Но последствия отравления напитками, произведенными кустарным способом, гораздо тяжелее. Сюда относится не только нелегальная продукция химического производства, но и домашнее производство: самогон, бражка. У суррогатного алкоголя и концентрация другая, и форма агрессивнее. Поэтому и галлюцинации в случае с ним наступают быстрее. Суррогатный алкоголь может все негативные последствия развернуть скорее, чем лицензионный.

При этом эксперты подчеркивают, что нелегальный алкогольный рынок все же меньше легального.

— Нелегальный бизнес возникает не потому, что предприниматель боится конкуренции и идет работать на нелегальном рынке, — акцентирует Вадим Дробиз. — Нет. Он существует из-за низких зарплат населения, из-за потребителя, который не может пойти в магазин и купить себе легальную продукцию. Нелегальный рынок не притягивает к себе потребителя, он не забирает к себе покупателей легального. Люди с нормальной зарплатой никогда не пойдут покупать нелегальную продукцию. Причина существования нелегального рынка одна — это как минимум 20 миллионов потребителей, которые могут позволить себе продукцию только по очень низким ценам.

Как проявляется зависимость

Юле немного за сорок, но ее вкус остался на уровне маленькой девочки: она обожает заколочки, розовый цвет, бантики и вообще все яркое и воздушное. А еще Юля педантично относится к уборке: в доме ни пылинки, а все вещи расставлены строго на свои места. Но так бывает, когда Юля трезвая. Сейчас она видит себя такую все реже и реже.

— По юности одна компания, другая, третья, всегда было весело и интересно, — вспоминает она. — А потом я как-то не смогла встать на работу с похмелья, не понимаю, как вообще можно идти туда после пьянки. И так постоянно теряю работу. Вот недавно устроилась медсестрой, у меня и корочки есть, все хорошо. На Новый год выпили на работе, и опять загуляла.

Мама насильно отправляла Юлю в реабилитационный центр, там она пробыла год, но вышла — и запила так, как никогда не пила до этого.

Стадии

Психиатр-нарколог Николай Унгурян выделяет несколько фаз пьянства. Первая — бытовой алкоголизм, когда человек начинает употреблять каждый день, даже если это всего лишь бокал пива или стакан вина.

— Дальше растет только доза, — уверен врач. — Не одна бутылка, а две. Когда эти признаки появились и вместо бокала идет бутылка — значит, проблема с алкоголем уже есть. Первая фаза — когда присутствует рвотный рефлекс, человек еще чувствует расслабление, легкую стадию опьянения. И когда человек в этой стадии останавливается, ему больше не надо — это и есть первая стадия алкоголизма.

Унгурян подчеркивает, что это не считается нормой, но многие с этой фазой живут, потому что, как правильно выпивать — никто не знает. По мнению нарколога, один раз в месяц выпить немного алкоголя в честь праздника — не предосудительно. Но когда человек себя привязывает к каждой пятнице-субботе — это тоже первая стадия алкоголизма.

— Потому что человек уже испытывает психологический комфорт и ждет эти дни, чтобы употребить алкоголь, — рассуждает Унгурян. — Если для человека это единственный способ расслабиться в выходной, то можно говорить о психологической зависимости от алкоголя.

Дальше зависимый начинает увеличивать дозу и приводит все к тому, что выпивать даже один бокал вина уже нельзя: невозможно остановиться, и из раза в раз один бокал превращается в запой, появляются проблемы в семье и на работе.

— Наркологические заболевания хуже онкологических, — считает врач. — Любое наркотическое заболевание неизлечимо. Человеку придется жить с этим всю оставшуюся жизнь и бороться с самим собой. Насколько ты силен, это уже другой вопрос.

Лечится это все обычно так: сначала пациента выводят из состояния постинтоксикации и детоксикации в стационарах, а потом с ним занимаются психотерапией. Поддерживающая терапия должна длиться всю жизнь.

Психолог по проблемам зависимости Ульяна Зейбильт также считает, что когда речь идет о систематическом употреблении любого алкоголя — это уже зависимость. По ее мнению, человеку достаточно задать вопрос, может ли он по-другому проводить время, может ли он обойтись без пятницы с пивом. Если нет — значит, зависимость выработалась.

— В зависимости и зависимом поведении у человека все больше проявляются дефекты характера, появляется эгоцентризм, лень, — рассказывает Ульяна Зейбильт. — Человек становится социально неудобной единицей и для семьи, и для социума. У зависимого человека постепенно все жизненные сферы начинают разрушаться.

И тут самое главное — признать в себе это. Если человек не видит проблему — терапия бесполезна.

— Люди пьют по разным причинам, — рассуждает Ульяна. — Но заболевание одно: зависимость — это болезнь подавленных чувств. Есть генетическая предрасположенность и то, что обусловлено средой. Если ребенок вырос в семье с пьющим отцом, то он будет либо проигрывать этот же сценарий в своей жизни, либо уходить в другую крайность. Но счастья там, скорее всего, не будет.

Еще один сценарий развития зависимости складывается из-за недолюбленности и неуверенности в себе. Когда парень попадает в компанию, где наливают, у него есть четкое представление, что это плохо, но отказаться от бокала он не может. Потому что хочет быть сопричастным.

— Страх одиночества, страх быть отвергнутым не дает этому молодому человеку сказать «нет», — объясняет психолог.

Помощь зависимым: реабилитационные центры

Первое, что всплывает в поисковике по запросу «помощь алкозависимым», — это реабилитационные центры. Лечение в них редко стоит дешевле 30 000 рублей, в ВИП-домах — от 120 000 рублей. Многие руководители таких центров заявляют о «гарантированном излечении» от пагубной привычки, но на деле они помогают лишь единицам.

По мнению психиатра-нарколога Николая Унгуряна, существующая в стране система реабилитационных центров устроена, мягко говоря, плохо. Эту сферу никто не регулирует, нет общего стандарта работы и даже единой базы реабилитационных центров.

— В большинстве случаев они не помогают, а лишь калечат людей, — уверен врач. — Я считаю, что это очень коррумпированный бизнес, который приносит больше вреда зависимым и очерняет работу наркологов. Да, есть и хорошие центры, которые работают по западным образцам. А есть те, где удерживают силой… Система насильного лечения — деструктивна, если человек не хочет побороть зависимость: вы его хоть пять лет удерживайте, он все равно продолжит употреблять. Потому что у него не было истинного мотива избавиться от зависимости.

Психолог по проблемам зависимости Ульяна Зейбильт рассказывает, что чаще пациенты реабилитационных центров получают в данных учреждениях дополнительные психологические травмы, из-за которых начинают пить сильнее, а часто — даже употреблять наркотики.

— Так происходит, потому что нельзя проводить терапию против воли пациента, нельзя человека держать в закрытом помещении, — объясняет специалист. — Пока человек находится там, да, он трезв, но выходит — и все, он не может снова с собой справиться. Единственный способ борьбы с зависимостью — это добровольная терапия, когда желание лечиться исходит от самого пациента, а не от его родных.

Государство и волонтеры

В небольшом сибирском городе Куйбышеве на 50 тысяч жителей всего 150 семей, которые состоят на учете в местном отделении соцзащиты. Специалисты называют их «семьями, попавшими в трудную жизненную ситуацию», но на деле ситуация у всех одна — алкоголизм. В соцзащите могут выдать продуктовый набор, временно отправить детей в дом ребенка, то есть дать родителям время «привести себя в порядок».

Мы едем в машине со специалистом по социальной работе Натальей Смеяновой. Выходной день, но только не у Натальи: как раз в выходные и праздники работы у нее больше всего.

— У нас есть семьи, которые стоят на учете по 8–15 лет, но это не значит, что все эти годы они пьют беспробудно, — рассуждает Наталья. — Бывает, периодами. И мне важно эти периоды не допустить. Если нужно сохранить семью для детей, мы будем делать все. Изъятие детей — все-таки самая крайняя мера. Если есть хоть самый маленький шанс, я буду каждый день к ним ездить.

По разговору видно, что Наталья относится к той редкой категории соцработников, которые действительно горят своим делом. Она с трепетом вспоминает семьи, где матери ради детей действительно отказались от бутылки. Смеется, рассказывая про женщину, которая сама пришла в отдел соцзащиты: дескать, каюсь, снова сорвалась, мне надо к вам на учет.

— Зачем это мне? Ну они же все свои, родные, — рассказывает Наталья. — Вот психанешь, бывает, думаешь: ну все, уволюсь, дома свои дети, муж, а у меня на них сил не остается. И тут же звонят: продукты закончились, просят привести. И Наталья Дмитриевна бежит в свой погреб, достает картошку, тут же муж машину завел — поехали, повезли. А если на мое место придет кто-то другой, кому будет все равно?

Мы подъезжаем к хилой избе, из которой выходит низенькая, сморщенная женщина. По лицу сразу угадывается любовь к выпивке. Но Светлана не пьет уже несколько месяцев, из-за сына.

Светлана даже нигде не работала, только недавно устроилась техничкой в сельсовет.

— Из-за выпивки ребенка потерять? Да зачем, я лучше буду его растить, — восклицает Светлана. — Первое время к водке тянуло, ох как хотелось. Но себя надо перебарывать. Теперь вот муж пьет, а у меня к ней отвращение. Подружки мои, с кем раньше общалась, неинтересна я им стала. Зато соседи помогают, оказывается, они хорошие люди. Родственники подтянулись, хотя раньше отворачивались. И все хотят помочь.

В планах — закодировать мужа и отправить его работать на вахту. Чтобы сын никогда больше не видел пьяных родителей. Уже шепотом, пряча глаза, Светлана признается, как ей тяжело: муж крепко пьет, может и ударить. А вдруг по лицу? И как потом на работу с синяком выйти? На вопрос, почему просто не уйти от пьющего и бьющего супруга, Светлана заметно теряется, потом как-то съеживается и уходит в себя, больше ничего рассказывать она не хочет.

«Нет программ»

Центр социальной адаптации — едва ли не единственная государственная организация, занимающаяся проблемами алкоголиков. И помогают они лишь тем, у кого есть дети. Одинокие люди с зависимостью государству не нужны вовсе.

Николай Унгурян считает, что взаимодействие государства и людей с алкогольной зависимостью трудно назвать поддержкой. Вся помощь заключается в том, чтобы людей с этой болезнью держать под контролем.

— У нас нет никаких программ, которые бы поддерживали алкоголиков и людей с зависимостью. Только в условиях стационара бесплатно можно получить помощь, но она чревата определенными социальными блокировками.

В 2009 году Владимир Путин подписал «Концепцию госполитики по снижению масштабов злоупотребления алкоголем». По этой концепции на базе поликлиник должны были появиться «точки трезвости», но по факту — из-за нехватки специалистов — эти точки появились не во всех регионах, а там, где они все-таки работают, врач всего несколько раз встречается с пациентом скорее для галочки.

Существуют и бесплатные благотворительные центры, их не так много. Большая часть из них находится при монастырях: это «Центр неугасимая надежда», общество трезвости «Трезвение». Бесплатные нерелигиозные организации, помогающие людям с зависимостью: центры реабилитации «Свобода» (Москва), «Новая жизнь» (Санкт-Петербург), «Гражданский вызов» (Москва) и «Наше будущее» (Екатеринбург).

Анонимные алкоголики

В Новосибирске есть несколько локаций, где собираются члены общества анонимных алкоголиков. Как правило, люди просят не афишировать места — уже были случаи, когда журналисты писали о собраниях в церквях или бизнес-центрах, после чего организации выгоняли.

В небольшом помещении на фортепиано выставлено несколько книг про американскую систему «12 шагов», суть которой — в изменении образа жизни и передаче знаний от одного зависимого другому. То есть человек, который перестал пить, берет за собой другого зависимого, которого он может научить жизни без алкоголя.

Стулья расставлены кругом. Люди представляются и откровенно рассказывают о наболевшем. Говорить можно о чем угодно. Сами члены организации говорят, что эти встречи помогают им удержаться от бутылки: «как это работает непонятно, но работает».

— Когда я стал ходить сюда, начал «писать шаги» — я просто взял и перестал пить. Я не знаю почему, — замечает Андрей.

— У меня был выбор: «выйти в окно» или прийти сюда, — Ольга, женщина средних лет, монотонно раскачивается на стуле. — Мною двигало только желание жить. Долгое время у меня в жизни не было ничего, кроме алкоголя. У алкоголиков нет близких, нет семьи. Есть только люди, чьи жизни они разрушают. Алкоголь был со мной с 13 лет. У нас была взаимная любовь. А потом он стал требовать оплату по счетам. Я искала спасение в церкви, в работе, в семье. Сейчас желание жить приходит в процессе «написания шагов».

Приходить на собрания можно в любом состоянии. Главное — желание оставаться трезвым. Члены общества анонимных алкоголиков рассказывают, что они собираются несколько раз в неделю, обсуждают личные проблемы, и это помогает им уменьшить тягу. Метод психоанализа и коллективной работы помогает осознать свою проблему. Члены общества объясняют, что для них главное: возможность открыто рассказывать о своих переживаниях, проблемах, даже о желании выпить. И они знают, что тут никто их не осудит.

— У нас есть одно правило, очень важное, — рассказывает Максим, он ходит в группу больше 15 лет. — Анонимные алкоголики не работают с реабилитационными центрами. Хотя многие центры прикрываются нашей программой. Это неправильно:

Поймите, что никто не сможет заставить человека быть трезвым — ни мама, ни папа, ни люди с дубинками. Человек сам должен сделать этот выбор, человек сам должен признать свою болезнь.

Как государство может помогать

Николай Унгурян считает, что сухие законы и запретительные меры никогда не дадут положительного эффекта.

— Думаю, должна быть политика баланса, — рассуждает медик. — Запрещать употреблять алкоголь никто не должен, человек сам делает выбор. Тем более что человек — такое существо, что ему сколько ни запрещай, он все равно будет пробовать. Поэтому стоит научить людей правильно выпивать.

Пропаганду употребления алкоголя необходимо полностью убрать с экранов телевизора. Людям должны преподносить культурное потребление, как это делалось в свое время в Европе. Бокал вина — норма, два — уже перебор и осуждение.

Также государству следует работать над укреплением института семьи — ведь если в семье не возводят в культ употребление алкоголя, то и дети в дальнейшем продолжат также относиться к выпивке.

— Плюс высокие акцизы на алкоголь, четкий контроль над его производством и поставками, — продолжает Николай. — Конечно, хотелось бы иметь и хороший, качественный алкоголь. Когда он будет таким и цена на него будет выше — человек будет сам думать, выпивать ему или нет. Конечно, в таком случае количество употребляемого алкоголя само собой снизится.

Вадим Дробиз, напротив, считает, что увеличение цены на легальный алкоголь может привести лишь к росту суррогатного производства. По его мнению, борьба с алкоголизмом должна идти от обратного: качественный алкоголь должен стать доступным каждому.

— Это инструмент западной политики по отношению к своим гражданам, — подчеркивает эксперт.

Дробиз настаивает, что в стране следует увеличить количество баров, кафе и ресторанов и сделать их доступными для всех слоев населения. И продвигать в массы именно барную культуру выпивки. А посиделки с пивом возле подъезда должны остаться в прошлом.

*Имя погибшей девушки и имя ее несовершеннолетней подруги изменены в соответствии с законодательством РФ