— Владимир Викторович, со школьных лет мы знаем, что камчатка — последняя парта в классе. Но мне кажется, что и сегодня в представлении 95% россиян Камчатка наряду с Курилами, Чукоткой — это конец географии.

— Абсолютно точно. Есть два основных стереотипа: камчатка — это последняя парта и «в Петропавловске-Камчатском полночь». На самом деле мы стараемся переломить этот стереотип и говорим: «Здесь начинается Россия. День начинается с Дальнего Востока. И мы находимся в центре АТР. А Москва — это окраина, где-то далеко и даже не у моря». Шутка, конечно. Но, на самом деле, в этом корень проблемы. Основной индикатор — это то, что молодежь должна оставаться. Самые сильные, самые талантливые люди должны оставаться. Пока мы не переломим этого, наверное, нельзя говорить о том, что у нас получилось обеспечить развитие. А сделать это можно, только если мы докажем, что здесь могут быть лучше возможности для самореализации. Кстати, я здесь хочу подчеркнуть, что я не склонен мерить в количестве. Я склонен больше уделять внимание качеству. Буквально сегодня мне попалась одна из диаграмм по демографии. И там были цифры по Аляске. Я только сегодня удивился, что на всей территории Аляски, площадь которой составляет под 2 миллиона квадратных километров, живет 700 тысяч человек. В два раза больше, чем на Камчатке, которая в четыре раза меньше по площади. То есть плотность населения на Аляске еще существенно меньше, чем у нас.

— Притом что преференции там другие совершенно.

— И притом, что мы понимаем, что Аляска активно развивается. Там достойное качество жизни. И численность ее медленно, но растет. В этом суть. Не в том, чтобы многократно увеличить население. Вряд ли это возможно. Вряд ли это самоцель. Суть в том, чтобы и Камчатка стала местом самореализации активных неравнодушных людей, которые хотят что-то сделать, оставить след, если хотите. Пафосно звучит, но в этом есть суть мотивации. Когда ты не хочешь быть просто частью комфортного муравейника, а хочешь сделать нечто, что повлияет на твой родной край или на тот край, в который ты едешь.

— Вы привели в пример Аляску, но я могу привести другие примеры. Сколько бы соседняя Япония ни говорила про «северные территории», но с Хоккайдо народ уезжает на юг, потому что Хоккайдо — не очень благоприятное место для проживания. В Манчжурии, в соседнем с нами Китае, тоже уезжают на юг в более благоприятные места. Такой процесс оттока достаточно естественен. Как тогда решать задачи государства закрепить людей здесь?

— Я бы с единственным термином поспорил бы — «благоприятные». Я приехал на Камчатку работать после Якутии. Я могу сказать, что климат на Камчатке мне кажется идеальным.

— У вас нестандартная точка отчета.

— Если серьезно, то климат на Дальнем Востоке, если абстрагироваться от расстояния, от численности населения, вообще неплохой, особенно в океанской части. Приморье, Сахалин, Камчатка вполне благоприятны. Другой момент, что здесь два вопроса. Первый — транспортная связность, потому что человек должен иметь удобную возможность добраться до ключевых центров образования, здравоохранения, науки, культуры, промышленности, экономики. И здесь многое сделано. Потому что сейчас жители региона могут добраться до Москвы за 7500 рублей в одну сторону. Девятичасовой перелет. Это более чем доступно, и с этого года в два раза больше билетов по такой цене. Второй — это в голове, ментальность. Задача — уйти от понимания, что там, на материке, все хорошо, а здесь, на Камчатке, все плохо.

— Сколько вам лет?

— Мне тридцать девять.

— Поскольку сегодня в России молодежь считают до тридцати пяти, то вы и сами недалеко от этого рубежа ушли.

— Тут есть один важный для меня исторический символ. Я узнал, что Муравьев-Амурский — один из ключевых для истории губернаторов-дальневосточников — стал губернатором, когда ему было 38 лет. Я стал губернатором, когда мне было 38 лет. Поэтому, да, я молодой для губернатора, но такие примеры были еще в XIX веке.

— А есть у вас представление некоего образа развития территории? Что это будет? Модель вахтового развития? Модель форпоста? Модель северного Сингапура? Или конгломерат этих моделей?

— Концепция, безусловно, есть, и это сплав, симбиоз. Чистых моделей не существует в природе. У нас некоторое сочетание. Камчатка — это стратегическая территория. Она всегда развивалась как стратегический форпост и таковой останется. В этом наша сила. Здесь базируются вооруженные силы, здесь ядерный щит России, и здесь основа наших стратегических положений в регионе. Поэтому важная составляющая связана с военнослужащими. А это — приток квалифицированных кадров, в том числе в социальную сферу. Лучшие функции кадрового агентства для нас выполняет Минобороны, которое предоставляет нам учителей, врачей, социальных работников в лице жен военнослужащих, хорошо подготовленных и мотивированных.

Нельзя говорить, что Камчатка может развиваться полностью по вахтовой модели. Изъян ее в том, что не возникает ощущение хозяина. И вот это ощущение чемоданного настроения, которое есть, — одна из главных бед и главных причин того, что у нас в регионе в целом и на Камчатке в особенности, не побоюсь этого сказать, города такие неприглядные. Потому что люди в целом не чувствуют себя хозяевами территории.

Решаем вместе, спрашиваем жителей, что строить. Делегируем им контроль за состоянием детских площадок и других подобных объектов. Ведь как только человек занимает активную позицию, как только он начинает относиться к этому как к своему, тут же меняются ощущения. Поэтому, например, индивидуальное жилье для меня — приоритет по сравнению с многоквартиркой. Крайне важно привязать человека к земле. С другой стороны, мы не отбрасываем и вахтовый метод, потому что он активно обсуждается в рамках Северного морского пути, где он, конечно же, по деньгам дешевле стократно. Если люди приезжают на три-четыре месяца, то не нужно развивать инфраструктуру, школы, детсады. Ничего плохого в вахте тоже нет.

Безусловно, должен быть костяк населения местного, который любит край, который к нему относится как к родному. Очень важно при этом сохранение традиций тех, кто жил здесь испокон веков. Коренные народы. Это не просто некие страницы в учебнике или зал в музее. Традициями коренных народов должны быть проникнуты улицы наших городов, памятники, элементы декора, национальные кухни, танцы, одежда. Очень важно эти элементы сохранять в повседневной жизни. Они являются частью нашей идентичности.

— Из чего складывается бюджет края?

— Основная часть — это НДФЛ. Потом — рыба, горнорудка и другие отрасли экономики. А доминируют, к сожалению, поступления из федерального бюджета. Мы — дотационный регион.

— А как вы оцениваете «серый» сектор? Какой он занимает объем?

— Его сложно в деньгах оценить. Скажу по приоритетам. Для меня их два: вывести из «серого» сектора рыбу и туризм. Чтобы понять примерный объем по рыбе, мы ежегодно фиксируем вывоз красной икры, которая является одним из ключевых способов компактной перевозки ценностей, в объеме 600–800 тонн в личном багаже. Это эквивалент 15 тысяч тонн добычи рыбы лососевых пород. Мы понимаем, что то, что фиксируется, можно смело умножать на два — 30 тысяч. 30 тысяч — это примерно 10% от улова. Соответственно, можем понять масштаб и объемы этого сектора экономики. Так вот, для меня задача — создать альтернативную возможность и не ставить людей в безвыходную ситуацию. Потому что самое плохое — когда мы зажимаем людей, которые раньше занимались теневым бизнесом, будь то нелегальная добыча водных биоресурсов или оказание туристических услуг. Надо выводить их в легальную плоскость, создать стимул туда переходить и демотивировать тех, кто дальше этим занимается. С точки зрения рыбы, например, главная инициатива как раз связана с закрытием аэропорта для перевозки икры в личном багаже пассажиров.

— Немаркированной?

— Немаркированной, более 10 кг. У нас сейчас основной поток идет через аэропорт. Это громадные объемы. Недавно мне говорили, что на один только рейс загрузили 1800 кг икры в личном багаже. Если мы закроем этот канал перевозки незаконной икры…

По туризму — еще более важно. Надо создать возможности для поддержки, развития, в том числе инфраструктуры, с ответственностью за безопасность, за качество предоставляемых услуг и за информирование о нахождении. Здесь даже вопрос уплаты налогов менее остро стоит. Малый и средний бизнес в туризме — это в первую очередь рабочие места. Легальные, оплачиваемые, создающие настоящую устойчивую занятость и структуру экономики. Я ставлю планку перед собой — к 25-му году создать 10 тысяч рабочих мест в туризме за счет перевода из «серого» сектора в «белый».

— Здесь же и безопасность человеческой жизни…

— Двадцать восемь случаев спасения туристов было в этом году, тринадцать летальных случаев на вулканах. Природа Камчатки экстремальна, и не все это осознают. То, что люди без соответствующего альпинистского оборудования пытаются на Ключевскую сопку подняться, иначе как безумием охарактеризовать нельзя. А нужно, чтобы это было в легальной плоскости. Информация о маршруте прохождения с ответственностью организаторов соответствующего восхождения или путешествия по природе. И с соответствующей помощью со стороны государства в виде маркировок, туалетов, троп, индикаторов и так далее.

— Известно о том, что структуры Потанина рассматривают проекты по развитию туризма на Камчатке, структуры Тинькова рассматривают проекты. То есть серьезные федеральные игроки, олигархи с большими деньгами. Но есть опасения, что резко вырастет антропогенная нагрузка на территорию. Там, где сейчас тропка на вулкан, будет дорога. Там, где сейчас проходят сотни туристов, придут 10 тысяч. Как достичь баланса, учитывая интересы бизнеса, который будет заинтересован в массовости, и интересы территории, которая боится этой антропогенной нагрузки?

— Действительно, опасения есть. Моя главная задача — построить диалог. Без развития инфраструктуры мы все равно дальше не пройдем. Глупо думать, что если мы не будем развивать инфраструктуру, то наш медвежий угол останется нетронутым. Не останется. Более того, хочу подчеркнуть, что противоречий между инфраструктурой и сохранением природы нет. Проиллюстрирую. Если сейчас мы посмотрим сверху на тундру, например, в районе Вилючинского перевала, то она вся будет испещрена следами от автомобилей, от джипов. Там сейчас нет дороги, и каждый выбирает дорогу по себе. Это огромная антропогенная нагрузка. Мы рассчитываем, что будет одна дорога в грунтовом исполнении отсыпана, и после этого строгий контроль за съезд с нее вплоть до штрафов, так как это природный парк. Нагрузка снизится.

Вообще правила — это ключевое слово в нахождении баланса. Приходящий крупный бизнес — это очень хорошо, потому что тех ресурсов, которые он приносит, на территории нет и не будет. Еще более важно, если мы говорим про туризм, что они приносят стандарт обслуживания, которого тоже не хватает. Они создают планочку, к которой нужно тянуться. Но одновременно наша задача — таким образом зафиксировать правила, чтобы местный бизнес не выкинули, извините, на помойку. Чтобы туризм был на основе местных жителей. Это принцип устойчивого развития туризма во всем мире сейчас. Никто, кроме местного человека, не расскажет про эту землю. Недавно было: один очень обеспеченный человек прилетал на Камчатку. Сначала отдыхал на яхте, где подобранный коллектив, суперсервис. А потом ему местная туркомпания делала пикник на берегу реки. Он говорил: «Мне даже не хочется на эту яхту возвращаться, потому что там они, конечно, хорошо все делают, но они стандартные. Они во всем мире такие. А здесь такие ребята, которые байки рассказывают про медведей! Я бы с вами тут остался в палатке лучше, чем возвращаться туда». Думаю, в этом есть большая доля правды.

Люди приезжают на Камчатку не просто за стандартизированным люкс-сервисом. Они приезжают, чтобы погрузиться в эту самую природу, почувствовать ее первозданность. И вызов здесь, конечно, есть. Как этой инфраструктурой добиться, с одной стороны, массовости, которая нам нужна, чтобы сделать из этого отрасль экономики и вовлечь максимальное количество людей, с другой стороны, не убить этой самой инфраструктурой дух первозданности, нетронутости. Мы над этим работаем, общее понимание уже есть. Важно — соблюдать правила всеми сторонами: инвесторами, местными жителями и гостями.

— Когда мы говорим об инвесторах, крупных игроках, на каком этапе находится их продвижение на Камчатку?

— Первая группа крупного бизнеса уже реализует проекты. Аэропорт строится. 23-й год — окончание строительства. Аэропорт будет самым красивым на ДВ — готов спорить на что хотите: в форме вулкана и с видом на вулканы. Олег Тиньков очень неравнодушен к Камчатке. У него уже строится здесь туристический объект — гостиница. Она в люкс-сегменте. Относительно небольшая, но уже в следующем году — окончание строительства. Проект «Три вулкана» реализуют инвесторы, которые ассоциируются с «Розой Хутор», с Владимиром Потаниным. 24-й год — запуск первой очереди курорта.

Из мегапроектов — строительство хаба по перевалке сжиженного природного газа в бухте Бечевинской. Уже идет дноуглубление, проектируются плавучие платформы. То есть не прожекты, а проекты в стадии реализации.

Хаб крайне важен вот еще почему: здесь в 90-х уроки делали при свечах, на кострах еду готовили. Эта психологическая травма тянется до сих пор. Сейчас эти проблемы решены, но мы смотрим в перспективу. Нужно двигаться вперед с точки зрения трех критериев энергосистемы: надежность, экономичность, экологичность. Надежности наша система соответствует, двум другим параметрам — честно, нет. Потому что, к сожалению, при разработке месторождения газа на западном побережье была допущена ошибка с оценкой объемов. У нас падающий дебет, его хватает примерно на треть потребностей. В результате город второй год топится на мазуте. Это не экологично и очень дорого. Поэтому президент прямо поручил как раз через тот проект, который я упоминал — перевалку СПГ, — обеспечить поставку недостающего газа.

Еще одно большое направление носит стратегический характер. Это реализация проектов строительства приливных электростанций, в частности в Пенжинской губе. С советских времен проект существует. Суть его в том, чтобы использовать эту громадную энергию: перепад высот — 14 метров в течение суток. Тогда остановились, потому что было непонятно, что дальше с этой энергией делать. Она заперта. Очень далеко от всех точек потребления. Но с учетом развития водородной генерации спрос на зеленый водород, возможность его транспортировки, в том числе морскими судами, открывает возможности. Громадная мощность. Абсолютно устойчивая и экологичная. Это проект не на сегодня и не на завтра. Его реализацию я вижу за пределами 25-го года. Но если нам удастся его реализовать, это будет изменение сродни открытию нефти в Восточной Сибири в СССР.

— Недавно на Восточном экономическом форуме представители японских компаний мирового уровня — «Мицуи», «Мицубиси» — говорили только на эти темы: Севморпуть, водородная энергетика, водородное производство, газовые хабы, включая Бечевинский. Они подчеркивали, что уже сегодня готовы заходить с большими деньгами в эти проекты. Вопрос у них был только один: пусть российский регулятор (читай: власть) устанавливает один раз правила и долгое время их не меняет.

— Да, именно эти проекты являются стратегическими в будущем. Вообще я испытываю большой оптимизм, связанный с развитием Камчатского края, потому что у нас экономика структурирована таким образом, что все сферы имеют большую перспективу в будущем. У нас нет отраслей, которые бы относились к умирающим, будущее которых непонятно. Дикая северная рыба будет расти в цене. Логистика Северного морского пути — стратегическая ставка России, она уже конкурентоспособна. «Зеленая» энергетика — понятно, что весь мир на нее переходит. И «умный» туризм, основанный на впечатлениях и на изменении мышления, — это тоже растущий бизнес. Поэтому наша модель абсолютно ориентирована на будущее развитие, у нас нет отраслей, от которых нам нужно отказываться.

— Думаю, с «отказом» не все так однозначно. Недавно узнал прекрасную новость о том, что вы табуировали добычу золота на реках. Это здорово. По всему региону это беда последних лет. В Амурской области, Хабаровском крае это просто тотальный ужас, гибнут реки…

— Это действительно так. В Центральной и Южной Камчатке, где мы видим ценность нерестовых рек и уникальную, беспрецедентную туристическую ценность нашего края, мы такое решение инициировали. Я благодарен Минприроды РФ, что нас поддержали. Сейчас это мораторий временный на тот период, пока мы полноценный режим закрытия нерестовых рек разработаем. Но это не означает, что на севере Камчатки, в том же Пенжинском районе, где природа ближе по своим характеристикам к Чукотке или Магадану, мы не будем развивать то же самое рудное золото или добычу иных полезных ископаемых с соблюдением неукоснительных стандартов экологичности. Это даст ту самую жизнь, которая позволит удержать и население, и экономику на северах.

— Есть у нас общая дальневосточная беда. Если посмотреть на карту Тихого океана, и знать историю хотя бы крупноблочно, и говорить не о первооткрывателях, а о массовом переселении на эти берега, то это будет середина XIX века. Так вот, и мы, и американцы вышли на свои берега с двух сторон океана одновременно. Но американцы из этой истории сумели создать национальный эпос, по сути дела (за неимением, очевидно, другого). Фильмы, книги, эти обозы переселенцев, которые двигаются на Дикий Запад, покоряют эту территорию.

Мы этого не создали. А это же огромный пласт истории движения русских переселенцев на восток. Пароходами сначала, потом по «чугунке» во времена Столыпина. Это же тоже должен быть грандиозный общенациональный эпос. Но у нас этого нет. Ни на Камчатке, ни в Приморье, ни на Сахалине — его просто нет. Кино про Дальний Восток снимают в Севастополе и на Балтике. «К вам, говорят, слишком дорого ехать».

— Абсолютно согласен. Тем более тут дело не в конструировании мифа, а просто в ознакомлении широкой общественности с реальными героями и типажами. Они настолько фактурные и готовы, что просто нужно описать и раскрыть. Я это поддерживаю. Сейчас обсуждается съемка фильма про оборону Петропавловска. Будем искать энтузиастов, которые реализуют эту идею. Нам нужно погружать в эту историю людей. Она не оставляет равнодушным. Очень большой недоиспользуемый ресурс — учебная программа в школе. Если мы откроем учебник по истории, там про события 1905 года на Камчатке вообще ничего нет. Как будто у нас только поражение в Русско-японской войне, как в советское время было принято считать. А ведь на Камчатку высаживался японский десант, который героически был сброшен в море. Кто об этом знает?

Конечно, без идеологической, без смысловой составляющей развитие Дальнего Востока невозможно. И в этом смысле нам нужно учиться у наших соседей с другого берега океана: как это героизируется, как это закладывается в мышление.