Тоталитаризм лайт

Недавно в новостях промелькнула информация об инновационном проекте реактивных систем залпового огня (в девичестве — «Катюш»), управляемых дистанционно искусственным интеллектом. Испытания, видимо, решили проводить в Администрации президента. Теперь из-за кремлевской стены бьют по гражданскому обществу залпами. Это создает в стране атмосферу давно забытой хунвейбиновщины. Кажется, что в Кремле только тем и заняты, что ищут, чем еще уконтрапупить мировую блогосферу?

За исторически очень короткий срок в России резко переменился политический режим. Из «утяжеленно авторитарного» он стал «облегченно тоталитарным». От подавления активного сопротивления при сохранении снисходительного отношения к пассивной нелояльности власть перешла к искоренению инакомыслия, сопряженному с глубоким проникновением в «мозги сограждан». Лозунг «Останься дома — спаси комфортную жизнь» уступил место лозунгу «Выйди на улицу — будь с властью». Требования не участвовать в том, что не нужно, быстро вытесняется требованием участвовать в том, что нужно. Таким образом, речь идет не о механическом наращивании репрессий, а о качественном обновлении всей репрессивной политики.

Репрессивные излишества

Если выключить эмоции, то единственным содержательным вопросом в этой истории является вопрос — а зачем? Я сейчас имею в виду не позицию тех, кому на самом деле дороги или просто кажутся таковыми свобода, равенство и братство, кто продолжает жить в парадигме «перестройки», не обращая внимания на переменчивость политической моды. Им, понятное дело, незачем. Я про тех, кому свобода опасна, не нужна и просто противна, кто видит своим идеалом авторитарную, имперскую Россию с самодержавным царем во главе. Право имеют; но проблема в том, что с сугубо прагматической точки зрения это и им ни к чему. По крайней мере, сейчас. Санкции, контрсанкции и прочие пертурбации — зачем эта головная боль, если все и так хорошо? Ведь лучшее, как известно, есть враг хорошего.

Избыточность — первое, что приходит в голову, когда наблюдаешь за текущей лихорадочной активностью Кремля.

Над всей Россией уже давно безупречно безоблачное политическое небо. Оппозиция подавлена (как в том смысле, что загнана под лавку, так и в смысле характеристики ее психологического состояния). Внешние критики умолкли и стоят в очереди за назначением в совет директоров какого-нибудь потока, если не Северного, то хотя бы Южного. Очевидных причин так завинчивать гайки не наблюдается.

Кто атакует Кремль?

Много лет назад мне выпала удача довольно много общаться с одним из лучших российских асов, героев СССР, управлявшим десятком летательных аппаратов и сажавшим горящий самолет на автотрассу в Афганистане. Однажды он сказал мне, что не волнуется, когда только сам сидит за штурвалом. А когда летит в качестве пассажира, то все время думает о том, зачем, например, летчики решили заложить вираж под 30 градусов при заходе на посадку? Их что, кто-то атакует? Вот и я, наблюдая за активностью Кремля, спрашиваю себя: их что, кто-то атакует?

Признаков возникновения глубокого экономического кризиса в краткосрочной перспективе в России не заметно. Плавное снижение экономических показателей режиму практически ничем не угрожает, если только он сам не начнет раскачивать лодку. Обе тактические задачи, которые сегодня находятся в актуальной политической повестке дня Кремля, — выборы в Государственную думу и транзит власти от Путина к Путину, точно такому же, но другому, — без проблем и даже, может быть, более эффективно решались методами сурковской манипуляции, предполагающими сохранение видимости демократических институтов.

Я пока не вижу ни одного аргумента в пользу тезиса, что без сегодняшней тотальной зачистки медийного поля и подавления всех видов общественной активности невозможно обеспечить победу прокремлевского блока на выборах в мало что решающий парламент. Тем более я не вижу никакой добавленной стоимости от этих мер в решении задачи продления полномочий Путина за пределы 2024 года, тем более, что конституционно эта задача уже решена.

Ищите идеологию…

Если наблюдаемые в общественной жизни перемены не могут быть объяснены рационально, значит, их объяснение лежит в иррациональной области. Иррациональность, однако, не означает, что у нее вообще нет внутренней логики. Просто это логика другого порядка, которую невозможно описать привычными позитивистскими методами. Эта логика задана «репрессивной индукцией», то есть естественной способностью репрессивной системы к развитию под влиянием собственных внутренних «возмущений». Репрессивная индукция подогревается фобиями системы — необъяснимыми и неустранимыми ожиданиями катастрофического собственного конца, который отождествляется с концом истории и который надо любой ценой если уж не предотвратить, то хотя бы отсрочить.

Какие страхи мучают сегодня Кремль? Их, собственно, всего два, но зато очень больших и отчасти между собой связанных. Это страх революции и страх новой мировой войны. Откровенно говоря, на мой взгляд, ни то, ни другое из данной Кремлю в ощущениях объективной реальности не вытекает. Революция снизу в России без войны — дело безнадежное, особенно при ценах на нефть вокруг полусотни долларов. А в войну Россию может вляпать только сам Кремль, потому что нападать первым на страну, напичканную советским ракетно-ядерным арсеналом, никто не будет. По крайней мере, пока он не рассыплется в прах. Но то, что не вытекает из объективной реальности, легко выпархивает из реальности субъективной.

Нетрудно заметить, что рост репрессий в современной России прямо пропорционален увеличению удельного веса идеологии в политике Кремля. Чем более ценностно ориентированной (значит, менее прагматичной) становится та политика, тем более репрессивным становится ее профиль. Логично предположить, что именно из используемых Кремлем идеологических конструкций произрастают те фобии, которые раскручивают репрессивную индукцию.

Возрождение позднесоветской ереси

По мнению среднестатистического «нелояльного гражданина», за репрессиями в современной России стоят силовики. Задав уточняющий вопрос, можно выяснить, что речь идет о ФСБ и ее многочисленных «агентах», щедрой рукой режима разбросанных сегодня по всей вертикали власти. Хотя такой ответ кажется многим очевидным, по существу это неверно. Здесь я полностью согласен с Навальным: силовики — всего лишь мускулы системы. Катализатором репрессивной индукции являются не они, а конструкторы новой идеологии Кремля.

Кто же эти «инженеры человеческих душ» нашего времени? Если — хоть это психологически и непросто — проигнорировать весь крикливый пропагандистский антураж, которым увешана идеология пятого (формально четвертого) срока Путина и принять во внимание только ее дистиллированную философски-теоретическую сущность, то выяснится, что перед нами «управленческий фетишизм» позднесоветского времени, одним из наиболее ярких представителей которого была секта методологов, проповедовавшая при благосклонном отношении андроповского клана одну из разновидностей коммунистической ереси — неортодоксальной интерпретации привычных советских идеологем.

Суть управленческого фетишизма сводится к тому, что любые недостатки системы могут быть устранены без перестройки ее оснований за счет эффективного менеджмента (управления). Процветание системы зависит исключительно от количества и качества эффективных менеджеров, которым она доверит свою судьбу. Эта философия была очень близка той части советского руководства, которая не хотела ничего менять в общественном укладе, но при этом понимала, что буквально все необходимо изменить, чтобы выжить. Методологи внушали ей ложную надежду, что выход есть, достаточно лишь власть имущим прикупить их «социально-философский камень».

Хотя официального признания теории методологов получить не успели, им дана была невиданная в СССР свобода распространения своих неортодоксальных взглядов.

К концу 80-х методологи с разрешения тайных сторонников в ЦК, Совмине и, конечно, КГБ пошли в массы и стали проповедовать свою, как сказали бы англичане game changing (любимое словечко правительства Джонсона в эпоху пандемии) теорию в регионах, в том числе и в Поволжье, что важно. Их уверенность в том, что систему можно модернизировать, не меняя ее принципиально, импонировала продвинутым консерваторам всех мастей. Но Горбачев пошел другим путем: он предпочел сломать систему, и методологи оказались исторически невостребованными. Как выяснилось — не навсегда.

Внуки коммунизма

Сначала было слово, и слово это было — ностальгия. Ностальгия по СССР. Методологи как особое оккультно-политическое направление в 90-е практически перестали существовать, чего не скажешь о влиянии их идей на правящие элиты. Думаю, значительная часть правительства ельцинских реформаторов в той или иной форме переболела управленческим фетишизмом. Его отголоски мы видим даже в социально-политических экспериментах первой половины путинского правления, включая пресловутую монетизацию. Идея, что можно все решить, лишь изменив схемы управления, всегда в той или иной степени оставалась востребованной в посткоммунистической России.

Сохранилась и молодая поросль методологов. Часть близких им по духу аппаратчиков почти все время оставалась в номенклатурной обойме, но на вторых и третьих позициях. Так продолжалось до тех пор, пока события 2011–2013 гг. не вытолкнули их на первые позиции в администрации. Четыре года ушло на освоение командных номенклатурных высот, и к началу «звездного» посткрымского срока Путина они уже полностью контролировали политическую жизнь в стране. Любое обобщение, безусловно, условно и страдает односторонностью. Тем не менее, если попытаться определить вкратце то общее, что присуще политической когорте, управляющей страной с 2016 года, то получится — внуки членов ЦК КПСС.

В отличие от своих предшественников, новые обитатели Кремля — наследственные идеологи, которые в своих действиях руководствуются не той реальностью, которая им дана в ощущениях, а той, которая дана им в их воображении, будучи предварительно пропущена через сложную и малопонятную систему призм, сконструированную из идей, принципов и догм, уходящих своими корнями в тот самый позднесоветский управленческий фетишизм, упоминавшийся выше. Именно эта группа идеологов, а вовсе не узколобые силовики или архаичные мастодонты из «царскосельского кружка», сопровождающие Путина на протяжении всей его политической карьеры, является вдохновителем «нового курса», краеугольным камнем которого стала репрессивная индукция. По сути, и они сами, и этот курс даны нам как последний коммунистический привет от Ленина, который с удовлетворением наблюдает за происходящим из Мавзолея. Они, и даже не шутовской Зюганов, и не менее шутовской Удальцов, являются его истинными наследниками. Поэтому и лежит он на своем месте спокойно — знает, что его дело в правильных руках.

СССР на выбор

В полном соответствии со своей философией новая номенклатурная элита России считает, что крах СССР был чисто управленческой ошибкой и винит во всем Горбачева. Они вполне могли бы повторить мем из мюзикла «Чикаго»: «Не то чтоб я хвалился, но если бы Иисус жил в наше время, и у него было 5000 долларов, все сложилось бы совсем иначе». Они искренне верят что, если бы Горбачев положился на эффективных менеджеров, и у него были бы «стальные яйца», чтобы удушить смуту в зародыше, то все действительно сложилось бы совсем иначе, и нынешние поколения жили бы при модернизированном коммунизме.

Чтобы успешно чем-то управлять, необходимо сначала подавить хаос. Это в принципе правильная мысль, апологеты которой, правда, часто забывают, что в большинстве случаев подавление хаоса становится самодовлеющей задачей, съедающей все наличные ресурсы системы, так что до модернизации руки уже не доходят. Тем не менее, с точки зрения новой номенклатуры, главное — не дать слабину. Эта политическая несгибаемость скрывает комплекс неполноценности, образовавшийся после крушения советской империи.

Они помнят, что Горбачева сгубили гуманизм и приверженность к «общечеловеческим» (по сути — христианским) ценностям. Альтернативой этим сомнительным, с методологической точки зрения, установкам является философия террора, реализация которой на практике в России неразрывно связана с именами Грозного и, конечно, Сталина. Эту философию новое поколение кремлевских технократов взяло на вооружение после поражения медведевской «перестройки».

Оказавшись у власти, духовные наследники методологов, возможно, сами того не осознавая, разыгрывают альтернативный исторический сценарий «СССР навсегда». В этом сценарии главное, по их мнению, ни при каких обстоятельствах не допустить повторения ошибок, допущенных, по их мнению, Горбачевым. Они сделали ставку на восстановление — от чего Горбачев отказался — полной управляемости общественных процессов, причем в ручном режиме. Именно эта решимость, вытекающая из мировоззренческих установок, а вовсе не жадность силовиков или глупость мастодонтов, сильнее всего подстегивает сегодня репрессивную индукцию.

Бинарная политическая мина

То, что не подошло Горбачеву, хорошо «зашло» Путину. Если воспользоваться метафорой Макаревича, Горбачев решил спалить свой политический костер за одну, пусть и прекрасную, ночь. Правда, он так согрел «поляну», что и тридцать лет спустя до конца выстудить не могут. Когда система стала мешать ему, он предпочел ее сжечь. Путин решил растянуть свой костер на несколько десятилетий. Он всегда в глубине души верил, если топить по системе, то тлеть можно вечно. Поэтому молодые энтузиасты, утверждавшие, что при хорошем сервисном обслуживании и регулярных чистках систему можно поддерживать в рабочем состоянии неограниченное время, как советские баллистические ракеты, которым постоянно продлевают срок эксплуатации, пришлись сразу ко двору.

Они подошли друг другу как ниточка с иголочкой. Диктатор, едущий с ярмарки, и команда политических «передвижников», обещавшая, что ярмарку можно возить за собой в обозе по миру, устроив из России цирк на колесах. Их альянс сложился задолго до присоединения Крыма и обнуления, в те уже былинные времена, когда Путин, неожиданно получивший в свое распоряжение больше, чем обычно, свободного времени, наблюдал из окон Дома правительства за опасными экспериментами Медведева. Собственно вся современная политическая философия режима есть в значительной степени рефлексия на попытку Медведева развернуть страну снова в направлении горбачевской модернизации.

Бинарная политическая мина была заведена под Россию задолго до того, как обыватель почувствовал на себе весь блеск и нищету нового курса. В скрытых от посторонних глаз путаных коридорах Белого дома, бесконечно то перекрещивающихся, то уходящих в никуда (недаром здание на Красной Пресне является одним из самых замысловатых архитектурных сооружений российской столицы), формировалось мировоззрение, которое в своем практическом применении в последующие десять лет уже сразу предполагало и гибридную войну, и не менее гибридный гражданский мир.

Нашлись «молодые тигры», чьи неограниченные амбиции конкурировали только с безграничным цинизмом. С тех пор они стали более надежной опорой президента, чем питерский дружеский кружок или коллеги по цеху. Хотя до сих пор в общественном мнении вся сомнительная слава достается именно им. Справедливости ради, хочу сказать, что я никогда не испытывал иллюзий по поводу того, когда и как в России произошел этот поворот. В 2012 году уже было понятно и куда идет Россия, и как далеко зайдет, и почему не вернется. В статье, опубликованной тогда же в «Новой газете», я писал: «Это неправда, что у нынешней власти нет идеологии, что она вся прямо-таки насквозь прагматичная, что, кроме денег, ее ничего не интересует. Интересует, и еще как, причем чем больше у нее денег, тем замысловатее ее политическая философия. Другое дело, что свои истинные политические взгляды власть до поры до времени стеснялась пропагандировать, демонстрируя на публике идейный унисекс…». Возвращение общества и государства к тоталитарным практикам было предрешено именно идеологически. Но, чтобы мина взорвалась, нужен был детонатор.

Детонатор замедленного действия

В одном из моих любимых романов Шолом-Алейхема героиня часто повторяет: «Бог посылает исцеление до хворобы», имея, наверное, в виду то же самое, что и Маркс, который писал, что общество создает инструменты решения стоящих перед ним задач раньше, чем эти задачи бывают сформулированы. К сожалению, Бог также подставляет чашку под яд раньше, чем кто-то успел раскупорить бутылочку с каким-нибудь «Новичком». В нашем конкретном случае он позаботился о взрывателе — практически одновременно с закладкой динамита.

Его судьба типична для уличных лидеров революционной эпохи, которые вырастают сразу, без раскачки. Мы практически ничего не можем сказать толкового о Навальном до 2010-го. Он был везде, где мерещилась перспектива, и одновременно нигде: с Явлинским, на «Русском марше» и, в конце концов, с миноритарными акционерами, борющимися против корпоративной коррупции. Однако как только началась «движуха», уникальный набор личных качеств — я бы сказал, «аптечка профессионального революционера», — вытолкнул его в первые ряды: талант уличного оратора и публициста; бесшабашность, граничащая с безбашенностью, и моральная амбивалентность, позволяющая не ограничивать себя в средствах при достижении цели. Вряд ли, впрочем, французы знали о Робеспьере больше, до того как революция вылилась на улицы Парижа.

Однако Навального не постигла участь других уличных вождей несостоявшейся революции, как, например, Удальцова. Он не только оставался в течение десятилетия на свободе, но и получил возможность практически беспрепятственно создавать и промоутировать структуры, которые потом власть в одночасье признает экстремистскими, запретит и разгромит. Так стоило ли разрешать, чтобы потом запрещать? По всей видимости, да. Кремль в течение многих лет пытался, и небезуспешно, капитализировать «казус Навального», используя его сильные стороны как уязвимости. Беспрецедентные лидерские качества и природная одаренность Навального были практически непреодолимым препятствием для формирования вокруг него альянса оппозиционных сил. Он являлся в гораздо большей степени фактором раскола демократического движения, чем фактором его интеграции. За это ему многое прощалось. До определенного времени.

Навальный был частью игры и одновременно силой, способной разрушить игру. До какого-то момента он выступал ингибитором сопротивления, потому что способствовал его фрагментации, не давал сложиться в единое движение. Но после какого-то момента возникала угроза, что это движение сложится вокруг него как единоличного вождя и не как демократическое, а как зеркально-тоталитарное, как секта большевиков вокруг Ленина, и просто поглотит всех остальных. Этот момент важно было не упустить, чтобы вовремя привести взрыватель в действие. Если верить проведенным расследованиям, целая бригада в течение нескольких лет держала палец на кнопке и даже время от времени проверяла ее рабочее состояние, пока, наконец, не получила отмашку: пора.

Активация матрицы

Параметры той матрицы, внутри которой протекает общественная жизнь в современной России, были заложены задолго до Крыма и, по всей видимости, даже до возвращения Путина в Кремль из краткосрочной командировки в Белый дом. Все последующие «форматы» политического бытия были изначально предусмотрены архитектурой этой матрицы. Каждое последующее конкретное событие поэтому становилось лишь моментом в развертывании этой матрицы, ускоряя ее экспансию. Ее сегодняшнее состояние с самого начала было конечной целью. Никакое ожидаемое в будущем событие, будь то выборы в Думу или разрешение «проблемы 2024», ничего не изменит в основных параметрах этой матрицы.

С политической точки зрения, действующая схема является матрицей террора, то есть не ограниченного сдерживающими рамками права и морали насилия, осуществляемого под прикрытием государства. Необходимой и неустранимой гранью террора как метода управления обществом являются убийства. При терроре они всегда предполагаются и, в конце концов, происходят. Они не обязательно являются всегда массовыми, но общая логика развития террора стремится именно к этому. В России после 2012 года политическая атмосфера все время оставалась отравленной. Политические убийства, откровенные и еще чаще тайные, постепенно превращались в привычный антураж современности. Навальный всегда находился в зоне наибольшего риска, и покушение на него было, по сути, лишь делом времени.

К лету 2020 года все факторы сошлись воедино. Во-первых, матрица была полностью готова к инициации, ее основные идеологические компоненты были не только сформулированы, но и протащены в Конституцию. Во-вторых, сам Навальный перерос предусмотренные сценарием рамки и был готов из фактора разъединения стать фактором объединения. И, в-третьих, события в Белоруссии грозили стать триггером «встречи» Навального с протестными настроениями, возникшими на фоне микрокризиса, спровоцированного пандемией.

Перевод стрелок истории

Очень часто судьба общества в большей степени зависит от скромного на вид канцелярского червя, вооруженного идеей, чем от облеченного всеми внешними атрибутами могущества государственного мужа, имеющего в своем распоряжении армию жандармов, прокуроров, судей и надзирателей. За каких-то десять лет скромным наследникам советских методологов удалось перевести стрелку исторических часов на тридцать лет назад и вернуть Россию в тоталитарный лес, из которого она толком не успела еще выйти. Они навязали стране свои утопические воззрения, и я даже затрудняюсь сказать, являются ли они всего лишь сервильным придатком созданной Путиным системы или сам Путин стал главным заложником транслируемой ими идеологии. Присоединение Крыма, война с Западом на всех возможных фронтах, подавление инакомыслия, ограничение частной собственности и возврат к де-факто плановому хозяйству — все это лишь частные моменты развернутой ими матрицы, которая после истории с Навальным была окончательно и бесповоротно переведена в активный режим. В этом, по всей видимости, и состоял исторический смысл этого инцидента.

Создатели матрицы нуждались в сигнале, который придаст доселе медленно развивавшимся процессам ускорение, и они его получили. Отравление Навального, кто бы за ним ни стоял, находится в одном ряду с такими событиями, как убийство Столыпина, убийство Мирбаха и убийство Кирова. Каждое из них запускало на полную катушку машину террора. Цель этих убийств одна — провокация общества, позволяющая оправдать переход матрицы террора в активную фазу. В этом смысле инцидент с Навальным оказался классическим случаем, сработало как по учебнику. Кстати, мы так и не знаем до сих пор достоверно, кто водил рукою Богрова, Блюмкина и Николаева. Зато хорошо известен произведенный ими эффект.