СюжетыОбществоПри поддержке соучастниковПри поддержке соучастников

Тяжкое ИГо

Истории о дагестанских семьях, разделенных террористическими идеями. О незаметных отголосках войны, но таких громких, что о них невозможно не говорить. Фотопроект «Кровные узы»

Вооруженный конфликт в Сирии и Ираке затронул не только соседние с ними страны, но и весь мир, включая народы Северного Кавказа. Тысячи молодых людей, обработанные вербовщиками, уезжали на территории, подконтрольные ИГ*, в Мосул и Эр-Ракку, увозив с собой жен и детей.

По данным МВД Дагестана, вплоть до 2017–2018 годов количество уехавших составляло от 300 до 500 человек ежегодно, но по неофициальным источникам — намного больше. Молодые семьи оставляли в Дагестане своих родителей. Конфликт разрушал семьи и связи между целыми поколениями.

Большинство мужчин, уехавших воевать, погибли. В то время как молодые девушки с детьми на руках остались без средств к существованию и крыши над головой. Часть из них пропали без вести, часть оказались в плену, тюрьмах или в невыносимых условиях лагерей для беженцев.

Их родители, матери, бабушки готовы на все, чтобы вернуть своих детей назад в Дагестан. Они спят в обнимку с телефонами — там вся их жизнь: надежда на телефонную связь с родными, группы взаимопомощи матерей, где женщины обмениваются информацией, цепляясь за любые ее крохи в попытках помочь своим детям и внукам.

Я рассказываю краткие истории девушек, находящихся в Сирии и Ираке, устами их матерей. Проецирую фотографии девушек и внуков на фигуры матерей и бабушек. Пытаюсь показать неразрывную, родственную связь между ними.

*ИГ («Исламское государство») — террористическая организация, запрещенная на территории РФ.

От редакции

Героини, о которых пойдет речь ниже, сделали свой выбор сами или под влиянием близких, и многие из них, будем честны, понимали, на что идут, отправляясь в логово террористов. Однако это по-прежнему российские граждане, и, как бы там ни было, обязанность России — способствовать их возвращению на родину.

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Патимат

— Ашура умничка была, окончила школу с золотой медалью. В 1997 году замуж вышла, стала жить у Мохаммада. Они уехали в 2014 году, нам сказали, что в Египет учиться исламу. Там, мол, намного легче и доступнее, чем в Дагестане. Мы поверили. Двух детей они забрали с собой — Абдулу и Абдурахмана. Я переживала, привязалась к внукам. С 2015 года общение стало редким, удавалось связываться раз в несколько месяцев.

Только в 2018-м мы узнали, что Ашура с детьми находится в лагере Аль-Холь в Сирии, а муж ее погиб. Я была не в себе в тот момент. Целый день сидела плакала, места себе не находила. Я не знала, что это за место, меня шокировала Сирия.

Потом по фотографиям из группы взаимопомощи матерей в ватсапе мы узнали, что это целый город, там живет порядка 70 тысяч человек, как в нашем Кизилюрте. Сейчас мы уже эту Сирию по картам знаем вдоль и поперек, жизнь заставила.

Дочь рассказывает абсолютно дикие вещи про лагерь. Питание дают, но только сухие пайки, а иногда и вообще его не имеется, в этом случае приходится кушать сырую муку, а если и ее нет, то берут корм у скота, принадлежащего курдам. Еда — это гуманитарка, пока ее не привезут, они голодают там. В армейскую палатку, в которой она живет с четырьмя детьми (еще двое родились уже там), попадает дождь осенью, снег — зимой, приходится спать в куртках. Внутрь могут зайти в любой момент и кто угодно, что найдут, все забирают, включая личные вещи. Чуть что «не так», охрана лагеря может ударить прикладом. Обращаются как со скотом.

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой

Патимат. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой

Я будто с ними там живу, в этой ситуации, каждый день, каждую минуту. Сутками сижу в группах матерей и ночью тоже. Муж мне говорит, что я скоро дурной стану от этого телефона.

Джаннет

— Моя девочка Зиярат училась в гуманитарной академии в Хасавюрте на факультете лингвистики, изучала английский и арабский языки. Я была против ее свадьбы, хотела, чтобы доучилась. Но они с женихом встречались тайком. В один день дочку мою выкрали. По нашему обычаю, если так происходит, то девушку возвращать домой не принято. Жили они вроде хорошо, построили дом, родились дети.

Джаннет. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Джаннет. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Помню, перед Уразой в 2015 году муж Зиярат поехал в Москву покупать машину. С машиной в итоге не сложилось, он позвонил и сказал, что едет в Турцию и хочет забрать дочку с детьми, мол, будут отдыхать до 1 сентября, ну и работа может ему какая-то подвернется. Я эту идею поддержала: дочка болела последнее время.

Из самолета дочь присылала фото, потом с парома — мол, плывут до места, где будут жить. А потом все. Связь пропала. Я чего только не думала: что паром затонул… Мы все тут убивались, вся семья с двумя детьми пропала. Начала бить во все колокола.

Потом она позвонила сама. Плакала и просила прощения. Сказала, что находится в «Исламском государстве» (запрещено на территории РФ. — «Новая»). Мы до сих пор не понимаем, что могло заставить их уехать.

Через три месяца ее муж пропал без вести, а дочку определили во вдовий дом. В 2017-м их видели в Талль-Афаре, куда их, видимо, вывезли из Мосула — я с ней не разговаривала с 2016 года. Была информация, что она опять вышла замуж второй женой, чтобы не оставаться на улице. Потом город штурмовали. До нас долетали разные слухи, в том числе и что дом, где была Зиярат с детьми, взорвали, но якобы был список с именами выживших и вроде бы в нем были имена Зиярат с детьми. Я поверила. Просто не хочу думать о худшем, иначе невыносимо.

Джаннет. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Джаннет. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Мне очень странно наблюдать за тем, что многие соседние с Россией страны вывозили своих граждан на родину. И Дания вывезла, и Норвегия тоже. Да, у нас в России тоже проделана большая работа, но ведь столько еще там девочек, с детками на руках. Их надо возвращать, пытаться делать все для этого.

Я стала часто ходить на берег реки недалеко от дома: сижу, смотрю, как вода течет, передаю все мысли туда и получаю позитивный ресурс. У моря мне беспокойно. Море меня не приняло, я все время видела дочь, которая по ту сторону звала о помощи, а речка лечит. А еще наш фруктовый сад, в котором играли мои внуки, цветы. Я прихожу туда с мыслью о том, что когда-нибудь они вновь пробегут через листву.

Гюлизар

Я даже пошучивала над Наидой, ведь она хотела поступить на программиста в университет, — говорила, что не попадет она туда. А потом смотрю — извещение пришло, что поступила. Я поразилась.

Гюлизар. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Гюлизар. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Универ располагался в Махачкале, ну и мы думали, что она на учебу ездила. Потом позвонили нам оттуда и сказали, что дочка на занятия не ходит. Оказывается, вместо уроков она ходила в мечеть. Там, видимо, ее хорошенько обработали. Стала одеваться в черное, хотя до этого была модницей, носила все яркое, воздушное, обожала петь и танцевать национальные танцы. Я сколько этих вещей порвала черных, очень не хотела, чтобы она пошла по этой линии.

Однажды дочь просто не пришла домой. Пропала на месяц. Потом присылает SMS: «Мама, уговаривай наших дядей, чтобы не злились на меня, я выхожу замуж, пожалуйста, не мешай мне, я счастлива». После долгих ссор мы решили все-таки оставить ее с новоиспеченным мужем в покое.

Ну он и увез ее в Москву, а в потом в ИГ. В 2016 году — не знаю, какой месяц, —

звонит и говорит, что дали им дом в Мосуле. Но ведь кого-то выселили, чтобы их туда заселить. Ведь так там все работало. Какой же это ислам? Хозяева, наверное, проклинали их за это.

Я плакала, конечно. Она говорила еще, что у них какой-то халиф (покровитель, самый высокий титул у мусульман. — «Новая»), который дарует им все удобства. Ой как я их ругала тогда. Дочь сильно обиделась, но все-таки созналась, что беременная и ждет появления ребенка в феврале. Это был последний наш разговор. Через слухи и крохи информации удалось выяснить, что она родила мальчика, которого назвали Мухаммедом, мы никогда его не видели. Ему сейчас должно быть пять лет, разговаривает, наверное, уже.

Гюлизар. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Гюлизар. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Пазилят

Эльдар жил далеко — в Нижневартовске — около 10 лет. Там же и женился на девушке Альбине, тоже дагестанке. Усердно работал там. Однажды в 2015 году приехали в отпуск, пробыли у меня 45 дней. Это был последний раз, когда я видела их своими глазами. Слишком поздно я узнала об их отъезде, когда уже они были в Турции. Он говорил, что занимается там бизнесом вместе с другом. В какой-то момент он исчез вместе с женой и двумя детьми — Самирой и Абдулмином. А потом узнала, что они в Сирии. Если честно, я сперва не верила, ведь он мне говорил: «Мам, я что, дурак, что ли, чтобы ехать?» И такая злоба была во мне, на которую он отвечал: «Мам, прости, так вышло». Пожалел, раз просил прощения, а пути-то назад и нет, ведь паспорта всех, кто туда приезжает жить, сжигаются. Считай, дорога в один конец.

Пазилят. Фото: Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Пазилят. Фото: Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Потом, в 2017-м, Альбина сообщила моей дочери, что сын погиб. Я тогда на рынке работала, прихожу домой, как раз была Ураза. Я оцепенела от ужаса. Потом у меня появилась надежда, что, может быть, есть какая-то маленькая вероятность, что он жив, ведь находят людей в тюрьмах, раненых. В группе материнской в ватсапе одна женщина написала, что нашли ее сына спустя три года. Может, мой тоже где-то там, в темноте.

Для меня это был сон, я не понимала, что реальность может быть такой жестокой. Ведь моя дочка тоже погибла в Сирии: в Эль-Кишме при бомбежке взорвали дом ее семьи вместе с еще двумя детьми, которых она пыталась закрыть своим телом. Так вот, история дочери повторилась по кругу и с моим сыном. Получается, что эта война вошла в дверь моего дома и тут и осталась. Я всегда думала, что родители уходят раньше детей, но судьба перевернула все.

Пазилят. Фото: Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Пазилят. Фото: Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Гульнара

С 2015 года зять начал ходить в мечеть, читать намазы активно. Год спустя дочь и внучка старшая тоже стали ходить с ним, учили арабский. Мартин, муж моей дочери, строго следил за тем, чтобы старшие дети четко произносили все звуки в намазах. Ну, у нас в исламе принято, чтобы ребенок с семи лет начинал молиться независимо от каких-то внешних факторов. Позже мне дочка Мадина сказала усердно читать Коран, ну я купила с переводом на русский, обещала, что буду читать.

Гульнара. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Гульнара. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

В это же время дочка стала одеваться в черное. В итоге пошли вокруг Мартина какие-то слухи, что, мол, не по тому пути он пошел. Стал слишком религиозен. Со своими родителями Мартин общаться перестал.

Однажды они решили поехать ко мне в гости, в Нефтеюганск, на работу я не пошла в предполагаемый день их приезда, решила ждать. Сижу день, два — нету. Только спустя две недели позвонили из селения и сказали мне, что молодые вместе с пятью детьми находятся в Турции. Потом они написали и мне, чтобы я не переживала, сказали, что будут там жить, купят дом или квартиру.

Там они прожили года два, насколько я знаю.

Я не проследила тот момент, когда они переехали из Турции в «Исламское государство». Связь была очень редкой, а потом пропала вовсе. В начале 2019-го дочь позвонила, сказала, что они в Сирии. Начались такие бомбежки, что даже детей было на улицу не вывести. Однажды пуля задела ей ухо, еще бы чуть в сторону — и не было бы ее в живых, чудом спаслась.

Судя по обрывкам информации и словам дочки,

я примерно понимала картинку: они, как кочевники, перебирались из поселка в поселок, чтобы не погибнуть. В итоге Мартин пропал без вести, а дочь попала во вдовий дом.

Позже, спасаясь от очередной бомбежки, женщины бежали в безопасное место. Во время этого перехода снайпер застрелил мою внучку Жасмину. Была она как мальчишка, помню ее шестилетней, ящериц ловила, непослушная была. Из-за этого я не могла простить Мартина. И из-за всего, что произошло с дочерью в целом.

Гульнара. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Гульнара. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

После зачисток она попала в плен к курдам и очутилась в лагере Аль-Холь. Люди вокруг были очень жестоки, унижали, били. Детей отправлять ко мне дочь не соглашается, говорит, что где мать, там и дети должны быть. А старшая внучка Мадина, ей 15 лет уже, сама не желает ехать без матери. Говорит, что больше никого терять в своей жизни не хочет.

Мадина

Ахмедхан был спортсменом, получал высшее образование в Питере, в Лесгафта (Национальный государственный университет физической культуры, спорта и здоровья имени П. Ф. Лесгафта, Санкт-Петербург. — «Новая»). Общались мы часто. И в одном из разговоров он сказал мне: «Мама, я хочу изучать ислам». После первого курса поехал в Египет — посмотреть, как там живется. Оттуда пишет мне, что решил поступать в Аль-Азхар (один из самых престижных мусульманских духовных университетов в Каире. — «Новая»). Я начала причитать: «Сынок, мы же тебя женить мечтаем, чтобы у тебя семья была». Он успокаивал меня, говорил, что ничего плохого делать не намерен, а потом связь прервалась месяцев на шесть, наверное.

Мадина. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Мадина. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Я начала копаться в социальных сетях, нашла его страницу. Нашла девушку Гульнару у него в друзьях, я изучила ее страницу и начала ей писать. Она оказалась его женой. Поженились они в Сирии, а до этого не были знакомы. Рыдая, девушка сообщила мне, что сына взорвали, а сама она на третьем месяце, ждет ребенка в доме у своей сестры.

Гульнара рассказывала мне, что оказались они там с желанием соблюдать чистый ислам, а получилась в итоге каша и полное разочарование. Я так подозреваю, им все это преподнесли в красивом виде, мол, там страдают наши братья, сестры, нужно помочь. А мой сын такой человек, первым пойдет на помощь. Да и молоденький он был совсем, доверчивый. Ему и 20 не было, когда его не стало.

Начали с ней переписку, искали различные пути. Как ее вытащить из лагеря Аль-Холь, где она оказалась после боевых действий вместе с шестилетним мальчиком. Мальчишка Усама, внук мой, отца своего ни разу не видел, это же трагедия. Да и жизни он другой не видел — родился под бомбами, а растет в лагере.

Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Маржан

Мадина замуж вышла в 15 лет за сына моей сестры, племянника моего. Он ее похитил, такие у нас традиции имеются. Жили в квартире, далеко от нас, поэтому мы особо не вникали в их быт, но вроде нормально все было. Брак как брак. Зять вырос в детдоме. От него и его двоих братьев отказались живые родители, которые предпочли строить свои новые жизни. Он был счастлив, что у него появилась своя семья. Относился хорошо, был скромен и отказывался от какой-либо помощи.

Маржан. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Маржан. Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

В последнее время он сильно изменился, стал агрессивный, злой. Не хотел работать в пекарне, куда устроился незадолго до этого. Одел Мадину в хиджаб, хотя она и краситься любила, и мини-юбки носила до замужества.

Парень метался, сначала хотел поехать в Питер на заработки, потом решил ехать в Египет учиться. Мадина сделала загранник и уехала с годовалой дочкой Хадижей вслед за ним. Она хотела этого сама и считала своим долгом уехать вслед за мужем, любила его.

Поначалу красивые картинки отправляли — как будто из сказки, но они становились все мрачнее и мрачнее. Длинные бороды, черные одежды.

Сказали, что перешли сирийско-турецкую границу, рискуя жизнью.

Мне было тяжко с ней держать контакт, слишком больно, поэтому общение происходило с моей младшей дочкой. Да и делилась она с ней охотнее событиями из жизни, может быть, потому, что она ее не ругала во время отъезда.

Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Фото: Сергей Строителев / специально для «Новой»

Время шло, ситуация ухудшалась. Они начали осознавать, куда попали. Зять несколько раз озвучивал идею отправить Мадину с детьми, которых уже было на тот момент трое, обратно в Россию, но узнал, что он тут объявлен в розыск, в итоге передумал. Он был убит. Мадина вышла замуж второй раз, чтобы получать хотя бы какую-то помощь, это был шаг безысходности. Этот ингуш тоже погиб, но от него у нее тоже появился мальчик Абдула. А дальше — бомбежки, бомбежки. Однажды она позвонила мне, чтобы попрощаться, мол, мы в окопе сидим с детьми, возможно, не выйдем живыми. Хотела получить моего благословения. Внучка Хадижа согласна без матери вернуться, хотя сначала не решалась на этот шаг. Если вернется, будет у нас с ней первая встреча. Если до этого доживу. Иншалла.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow