СюжетыОбщество

Горное эхо друг друга

Семь женщин из Дагестана рассказывают о любви

В последнее время конфликтные разводы, суды за опеку над детьми, семейное насилие в отношении женщин в кавказских регионах России все больше выходят на публику. Но мы так немного знаем о чувствах и взглядах современных кавказских женщин и реальности, в которой они живут — между религией, традицией и тенденциями современной цивилизации. Их голоса редко слышны.

Совместно с проектом «God любви» мы попросили семь очень разных женщин из Дагестана рассказать нам про то, о чем на Кавказе не принято спрашивать: о любви и ее месте в их жизни. Благодаря этим очень откровенным личным историям по кусочкам складывается представление о мире, в котором сегодня живут женщины на Кавказе.

Кавсарат Билалова. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Кавсарат Билалова. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«Разве твой супруг для тебя не султан?»

Кавсарат Билалова,
31 год.
Руководительница ателье «Мастерская горянки», основательница турагентства для девушек Ptichka Travel

— Я очень долго забывала того человека. У нас была взаимная любовь. Он хотел подойти к моему отцу, но я сказала: «Не нужно», — я была уже засватана. А против воли отца я не могла пойти. Я подумала, что между любовью к мужчине и к отцу я выберу отца.

Сказать отцу, что я люблю другого человека, — это ненормально, дико. Он бы подумал, что я с ума сошла.

Я ни о чем не жалею. Я могла бы предполагать, что, возможно, я с тем человеком была бы счастливее. Но я ведь не могу этого знать. Может быть, мы друг друга не понимали бы и через год развелись. Я подумала, родители желают для меня только лучшего: если я послушаюсь их, то я не ошибусь. И даже если так получится, что мы не сойдемся с супругом, значит, так было предписано.

А может, я боялась, что после замужества любовь к тому мужчине испарится. Я на тот момент понимала, что быт, семейная жизнь могут ее испортить. И, наверное, я хотела сохранить свое видение любви: что она прекрасна…

Сейчас я знаю, что у того человека все хорошо: семья, дети. И я счастлива в браке.

Мне было 16 лет, и я не обратила внимания на гостей: ну пришли к папе какие-то дяденьки и пришли. А это были сваты. Жених со мной не говорил, но я ему понравилась, он принял решение — и мой отец дал слово. И даже моя мама не знала о том, что я засватана.

Через год он с семьей пришел поздравить нас с праздником Ураза-байрам, я только тогда впервые увидела своего супруга. Я его просила забрать кольцо, очень много плакала… Потому что я не знала этого человека совсем. А он пообещал сделать меня счастливой. Потом мы еще раз встретились, и я увидела, как он на меня смотрит. И решила для себя, что я выйду за него замуж.

В исламе есть такой обычай: если не знаешь, что делать, ты совершаешь ночной намаз и просишь у Всевышнего совета. И мой жених спросил, стоит ли ему жениться на мне, будет ли благо в этом браке. И ночью он увидел меня: будто бы в доме, который он строил, я вожусь на кухне, и рядом со мной стоит трехлетний мальчик. Получается, он увидел меня в браке с ним.

После этого намаза он стопроцентно знал, что делает правильный шаг. Он рассказал об этом мне. Всевышний показал, что нам суждено быть вместе. Так тому и быть.

За месяц до свадьбы он сказал: «Если мы поженимся, то будем жить всю жизнь вместе — реши для себя, готова ли ты». Он не хотел жениться-разводиться. Меня тоже это устраивало, я вижу идеальную семью так: люди поженились и всю жизнь живут вместе, и у женщины дети от одного мужчины.

И в 18 лет я вышла замуж. Но всю свою свадьбу я плакала, у меня слезы как яблоки падали и падали.… Я просто на тот момент еще любила того человека.

Сейчас мы с супругом 12 лет вместе. У нас двое сыновей: старшему скоро 11 лет, младшему — шесть.

Мне супруг дал свободу, он не ограничивает меня. Он полная противоположность моему отцу. Он понимает, что, если я сяду дома и буду только смотреть за детьми, я просто умру. И он мне сказал: «Я прекрасно все вижу и я тебе позволяю — работай и зарабатывай». Первую швейную машинку мне взял отец, а вторую машинку — супруг. Я открыла свое ателье «Сердитая птичка». Потом начала тревелом заниматься (агентство Ptichka Travel), устраиваю туры для девушек, сама наслаждаюсь Дагестаном и другим показываю. Прочла книгу Чака Паланика «Бойцовский клуб» и прочувствовала, как главный герой через бокс обретает свободу. И тоже решила попробовать: занимаюсь три раза в неделю. Бокс тренирует силу воли. Я отдыхаю на этих тренировках.

Мне нравится, что в Дагестане женщина может заниматься тем, что ей нравится, и работать в удовольствие. Потому что у меня нет такой цели — обеспечить себя, обеспечить семью. Даже если у меня будет несколько миллионов на счету, а мой супруг будет получать, условно говоря, 70 тысяч в месяц, для меня важно, чтобы что-то взял и купил мне мой мужчина, а не я сама себе купила.

Потому что если я сама себя обеспечиваю, получается, я исполняю роль мужчины. Зачем, будучи замужем, я буду делать это?

Брать на себя роль добытчика? Женщина в моем понимании должна оставаться женщиной.

У нас все решают мужчины, потому что именно они несут полную ответственность за нас перед создателем. И в судный день за женщину будет отвечать ее муж. Или отец, если она под опекой отца находится, или брат, или дядя.

Очень часто я слышу истории от православных девочек о том, что они со своими мужчинами даже не состоят в браке, у них просто половые отношения. Для чего женщине это? Она разве удовлетворена таким отношением? Это разве может женщину устроить, если она не чувствует какую-то защиту со стороны мужчины, его опеку? Если бы мой супруг меня не обеспечивал, если бы я не чувствовала его переживания, ответственность — скорее всего, я бы развелась, я была бы не удовлетворена его отношением ко мне, его отношением к семье.

Но так получилось, что с первого дня я уже чувствовала себя с ним, словно так и было всю жизнь. Это, наверное, судьба. Он очень хороший человек, мне повезло. Говорят, друг познается в беде. Это про него. Он надежный. И он продолжает на меня так смотреть, как тогда, перед свадьбой, когда меня зацепило. Он говорит, что это любовь. Но я говорю: «Как можно? Ты старик! (муж Кавсарат старше ее на 9 лет. — «Новая») Старики не любят!»

Я понимаю, что хочу жить с ним. Я хочу от него еще детей. Я только его вижу рядом с собой. У меня не было ни разу такого, чтобы я смотрела на другого мужчину. И если мы даже не будем с ним вместе, то я больше замуж не выйду, потому что я не вижу себя с другим человеком.

Может, это называется любовь. Я не знаю. Но это не то, что было в юности, когда ты ничего не видишь, ничего не знаешь и летаешь в облаках.

Мы можем жениться по любви и потом разлюбить человека, сказать, что остыли чувства, нет страсти. И так люди разводятся. В семье важно друг друга понимать, идти навстречу, поддерживать. Необязательно любить друг друга так, как в юности влюбляются. Совсем не обязательно.

Знакомая русская женщина говорит мне: «Только у султанов было много жен и гарем, я против этого». А я говорю: «Я не против, пожалуйста. Разве твой супруг для тебя не султан? Почему ты говоришь, что он не такой? Он разве для тебя не король?» По мне, это и есть мой супруг.

Если бы у него было четыре жены — я бы, наоборот, гордилась тем, что у него такая семья. Он может их обеспечить, он к ним одинаково относится.

У него от каждой супруги есть дети — это огромная сплоченная семья. Возможно, конечно, у меня была бы ревность, все-таки мы живые люди… Но, кажется, я бы больше гордилась им, чем ревновала. Главное, чтобы девочки были хорошими, без гнили, чтобы никаких лишних ненужных разговоров не было. Создатель позволил брать несколько жен, значит, в этом есть мудрость. И с этим спорить глупо.

Но мой муж не планирует вторую жену брать. Говорит, что однолюб.

Старшему сыну сейчас одиннадцать, и буквально недавно мне супруг говорит, что уже нужно искать ему девушку, присматривать среди своих. Лет через 10 он уже женится, время очень быстро летит. Но мне важно, чтобы он сам выбрал себе невесту, чтобы она ему понравилась. Женщина должна быть покорной, а мой сын — это не женщина, он должен сам сделать выбор, и нужно предоставить ему этот выбор. Мне кажется, с супругом тут могут быть чуть-чуть сложности, он сам сейчас планирует жизнь сына. Думаю, мы с мужем будем ругаться, если мой сын будет против его выбора.

А если у меня будут дочки — я их рано отдам замуж. Если будет хорошая кандидатура, мужчина нам понравится, будет ответственный, настоящий горец, верующий —

я запросто могу подойти к нему и попросить взять в жены мою дочь, так по исламу разрешено.

Когда девушка начинает сама выбирать-перебирать, сортировать, через десять сит пропускать: этого хочу, этого не хочу, у того такой нос, у того такое образование… Лучше отдать ее вовремя, так скажем. Но если она будет настолько против… Я даже не знаю… Я рыдала на свадьбе, но я сама себя, получается, заставила. А тут надо будет другого человека заставить… Буду, наверное, вместе с ней плакать. Но я надеюсь, что таких ситуаций у нас не будет, что между нами всеми будет понимание. Я готова с любыми трудностями столкнуться и решать их. Главное, чтобы мы об этом говорили.

Спросите, люблю ли я сейчас того человека. Скажу: «Нет». Все равно она временная, эта любовь. И не думаю, что можно еще раз влюбиться в тридцать. Но даже если такое случится, кроме меня об этом никто не узнает. Я однажды смогла заглушить ту любовь — я смогу заглушить и другую тоже. Но у меня нет времени влюбляться, страдать нет времени — у меня заказы, не до этого!

Райсат Османова. Фото: Анна Артемьева

Райсат Османова. Фото: Анна Артемьева

«У меня глаза сверкают, как цветы на скалах, когда я вижу тебя»

Райсат ОСМАНОВА,
64 года.
Педагог, директор общественного движения «Дагестан без сирот»

— Если бы в молодости у меня были мозги, как сегодня, думаю, я была бы замужем за тем человеком, за кем хотела быть.

Меня очень любил и очень уважал мой папа. Знаете, когда его уже не было в живых, его друзья как-то сказали о нем: «Он не жалел, что у него не родился сын». Потому что я для него была и сын, и дочка. И когда я только окончила школу, мне мама сказала: «Папину шапку не надень на чужого человека». Это значило, чтобы я не позорила семью, с кем попало не встречалась, не гуляла.

Я впервые его узнала, когда еще в пятом классе училась, он был постарше. А потом уже в девятом классе — смотрю, человек в военной форме постоянно сидит на скамейке, мимо которой я иду домой, и взглядом меня провожает. Но я ноль внимания на него. А когда я в институте училась, он начал проявлять активный интерес

Я не умирала от любви, нет, но я знала его отношение ко мне. Этот человек доказывал его мне. Но я избегала его, стеснялась: а вдруг услышат в районе, узнают родные, ой нет…

С первого курса у меня были ухажеры — мы как-то посчитали с сестрой только тех, которые официально приходили сватать меня: 11 человек! А я тогда была полная, конопатая ужасно. Но шарм был. И ко мне подступиться было немножко трудно. Я была бойкая, девочки без меня в кино не ходили, если надо, я могла с ребятами поругаться, могла постоять не только за себя, самостоятельная такая. Но внутри женское сердце все же таяло. Я стеснялась. Несмотря на свою боевитость, с ним я была несмелая.

Друзья столько раз пытались нас свести. Меня с подружками приглашают куда-нибудь, мы приходим — а он там! Все, я разворачиваюсь и ухожу.

Наш общий друг до сих пор вспоминает, как на колени передо мной вставал, чтобы я согласилась встретиться с тем человеком. Я говорю: «Эх, сейчас сделай так, чтобы нам увидеться!»

До того доходило… У нас на площади была почта, там по телефонам-автоматам разговаривали. Я заказывала себе с родителями переговоры. Но если увижу, что этот человек заходит в зал — а там уже кричат, что меня вызывают, — я пулеметом оттуда вылетаю. Лишь бы не столкнуться с ним. С другими парнями нормально общалась, я стеснялась только его, хотя о его чувствах мне уже многие говорили. Но у нас разговора так и не было. Может, он хотел признаться… Но я же убегаю, не даю возможности… Была глупая.

И однажды сестра случайно услышала, что его женят… На той, на которой он не хочет. И говорит мне: «Может, какие-то действия все-таки предпринять?» Нет, говорю… папина шапка…

А потом, когда он женился, я всю ночь плакала. И себя успокаивала: сама виновата. Мне тогда было 22.

После института меня направили работать учительницей в селение, я жила там на квартире у одной бабушки. К ней приезжали два парня, ее внуки. Один меня заметил, он городской был. И так получилось, что вся его родня захотела меня за него взять замуж. Я так подумала: «Отец — профессор, в городе живут, своей любви я не дала дальше идти.… Ну хорошо, выйду, чего делать».

Я не жалела, неплохой был. Родила троих детей от него. Была предана ему, была для него и женой, и любовницей, и матерью, и сестрой. Но он пил. Терпела, думала, он исправится. От друзей, от отца своего скрывала, не жаловалась. У нас, когда молодые женятся, за невесткой отправляют самые благополучные пары из знакомых, такая примета на счастье. И нас на каждой свадьбе пытались отправить. Но я всегда любую причину находила, чтобы не поехать: зачем, чтобы у молодых семья на нашу была похожа…

И потом я поняла, что ничего не поменяется. Он не перестанет пить.

Я начала замечать в глазах детей какое-то неуважение к нему, потом сын из дома убегать стал из-за него, много чего было… И я потихоньку, пять лет, стала себя готовить к разводу.

По сто раз расспрашивала женщин, которые одни с детьми, каково это. Я готовилась психологически. Финансово я не была зависима от него: я в школе работала, а потом меня пригласили в администрацию, в отделе опеки. Еще я шью, я пеку, тогда у меня еще и репетиторство было. Я стояла нормально на ногах. За полгода до развода поставила родителей в известность. У матери, конечно, истерика была. А свекор сказал мне: «Большое спасибо, что до сих пор жила с моим сыном. Я знаю, каким он к тебе каждую ночь является. Я ждал, когда ты ко мне с этим придешь, зачем ты не пришла раньше».

19 лет я была замужем, и вот уже 20 лет я одна. Варианты были… Но мне не нравится второе замужество — это мое сугубо личное отношение.

Я бы хотела еще раз в жизни встретить того человека. Чувств уже тех нет, но мне очень интересно было бы на него посмотреть.

Знаете, я тогда писала стихи о нем на аварском. И до сих пор храню этот блокнот, с 77-го года…

Когда ты навстречу идешь — я отворачиваюсь, от тебя убегаю. Но сама я часто прихожу в твое общежитие навестить подругу. И у меня глаза сверкают, как цветы на скалах, когда я вижу тебя.

Читайте также

«Мужчины приезжали к нам с пистолетами»

Как дагестанские женщины защищают свою свободу. Репортаж

Зарема Дадаева. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Зарема Дадаева. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«Так клево, что можно, оказывается, через уважение и будучи уже в быту влюбиться, как девчонка»

Зарема Дадаева,
53 года.
Директор Музея истории Махачкалы

— В типографии, с которой мы обычно работали, сломалась печатная машина.

Я срочно звоню в другую: я такая-то такая из «Первой галереи» (к нам тогда уже с большим уважением относились в Махачкале, о нас много писали журналисты, и по телевидению показывали, все двери открывались). Говорю, вы нам должны срочно напечатать буклеты к выставке и приглашения. А на том конце холодный, очень спокойный, без эмоций голос мне отвечает: «Девушка, я никому ничего не должен. У меня срочный заказ».

Думаю: «Ничего себе! Мне так ответить!»

Ах-ах-ах, тут вырастают мои аварские рога, как я их называю. И я, такая возмущенная, ловлю такси и еду туда. С кем я сейчас говорила, кто такой Эмиль?

И выходит молодой человек, очень симпатичный: «Вот, со мной». Ну, в общем, мне пришлось пустить в ход все свое обаяние, все свои чары — и через час заказ был уже готов.

Через девять месяцев он сделал мне предложение. Мы были на опере «Имам Шамиль» в нашем русском драматическом театре. И прямо в зале между этими рядами тесными он садится на колено и просит стать его женой. Я смотрю на него: «Слушай, может быть, это неприлично, но я сразу соглашусь, а то вдруг ты передумаешь». Так мы с ним похихикали, а потом поженились. И у нас была небольшая, но очень веселая свадьба.

Мы уже немолодые люди были: мне 35, ему 30. Я долго не выходила замуж. До этого я пять лет была засватана, тоже по своему желанию, по любви. Но не случилось ничего, просто тянулось, тянулось, тянулось — и не с моей стороны. Потому что его родители начали ему другую невесту искать. Я обиделась: ну если меня не хотят, то и я не хочу. А он не захотел ничего менять. И от этого была такая боль… и еще стыд: всем же было объявлено, что мы поженимся.

И вот этот страх, эта боль во мне годами жили: что из отношений может не произойти ничего.

И, в общем, я как-то так сублимировала всю энергию в свою профессию, в галерею. Притом что были у меня и друзья-мужчины, я такая вся мальчишница вообще, очень люблю дружить. Но я боялась отношения заводить. У меня оцепенение было: зачем что-то начинать, если это когда-нибудь закончится, еще раз мне будет больно — и я не выживу.

Хотя это такое счастье, что я не попала тогда в ту семью. Потому что мужчина, который не может добиться своего, отстоять свою женщину, — это точно не мое.

И вот сюда к нам приехала профессор психологии Марина Вячеславовна Смоленская, и мы предоставили нашу галерею под ее тренинги. И она меня пригласила принять участие. И сказала мне: «Слушай, деточка, ну как в твою жизнь может прийти новое, если дверь закрыта наглухо. У тебя такое недоверие миру, с ним нужно поработать». В общем, мы поработали. И вскоре я встретила Эмиля.

И постепенно я поняла, насколько цельный мужчина со мной рядом оказался. И то полное доверие, то уважение ко мне как к личности, как к женщине. Точно так же и у меня к нему в ответ. Спустя несколько лет я даже стала говорить такую фразу: «По-моему, я тебя люблю…. Ты знаешь, а я тебя люблю». Мы не лукавили с самого начала, что какие-то безумные чувства были у нас друг к другу, все-таки это союз двух взрослых людей. Но вот каждый раз с маленьким каким-то открытием, с маленькой историей я узнавала такого красивого человека рядом! И это было так клево, что можно, оказывается, вот так — через уважение, будучи уже в быту и в одном хозяйстве, — влюбиться. Влюбиться как девчонка.

У нас путь непростой был. Мы ребенка потеряли. И уже после четвертого ЭКО, после этих бесконечных анализов, гормонов, наркозов… После очередной трагедии, когда снова депрессия и разочарование, у нас был разговор. Я сказала: «Человек рождается один раз и имеет полное право любить своих детей, а ты еще молодой. И я просто буду счастлива, если это случится у тебя. И не нужно цепляться за меня. Мне 40 лет, и вряд ли я уже что-то смогу. Я хочу, чтобы ты был счастлив». Он тогда сел напротив и сказал: «Я счастлив с тобой». И надо было видеть глаза. Эти глаза с поволокой слез… Это настолько было искренне, невозможно.

И потом случилось как случилось. Через год родилась Ева. И это такое счастье.

Я не живу до конца, если я не в любви. И я чувствую огромную благодарность к нему за то, что благодаря ему я пережила мгновения такой невероятной химии, которая формирует тебя, цементирует какие-то твои дыры и трещины, латает всю тебя. И вот это чувство любви, оно теперь не вытекает ниоткуда. Оно есть, и оно — основание жить дальше.

Хадижа. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Хадижа. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«Пятнадцать лет он прожил в моей голове»

Хадижа,
47 лет.
Экономист

— Если бы не эта любовь, я бы сейчас была другой, почти уверена в этом.

Мне было 15 лет, мы уже прошли в школе «Евгения Онегина», и получилось все как в книге. «Ты чуть вошел, я вмиг узнала, вся обомлела, запылала и в мыслях молвила: вот он!» Новенький мальчик зашел в класс и разделил мою маленькую жизнь на две части.

Когда ты кавказская девочка, воспитанная улицей, домашней библиотекой и дагестанскими традициями, очень стыдно быть влюбленной.

Стыдно даже себе в этом признаться, потому что девочки должны быть гордыми и неприступными — об этом говорили адаты, дворовые понятия и в большом количестве поглощаемые романы. Его присутствие вводило меня в ступор, мне трудно было смотреть ему в глаза или заговорить с ним. Если он смотрел на меня, я вся превращалась в мертвый комок нервов. Разумеется, признаться в чувствах было невозможно. Ходила каждый день в школу, чтобы видеть, как он изящно выводит на доске буквы и цифры, постоять на месте, где пару минут назад стоял он, подержать после него в руках мел и тряпку. Нет, конечно, я еще как будто жила в школе своей жизнью, получала оценки, прогуливала уроки и даже иногда весело проводила время, но, что бы я ни делала, моя большая любовь всегда была со мной.

В 11-м классе на классном вечере он неожиданно пригласил меня на медленный танец. «На кассете подряд медляки, давай танцевать, пока они не закончатся».

И я танцевала с ним, пока не закончилась кассета, а потом несколько раз даже ходила на свидания. Почему он меня на них звал, нравилась я ему хоть немножко, приятно ему было со мной говорить и целоваться или он просто упивался своей неотразимостью? У меня нет ответа. Я себя вела и чувствовала как стеснительная горская девушка, которая пытается казаться раскрепощенной и свободной. Я за это себя ненавидела.

Однажды он предложил мне попробовать «взрослые отношения», а я отказалась. Это предложение жгло меня несколько дней изнутри, я все время спрашивала себя, почему он решил, что я могу согласиться.

Он чувствовал, как я в него влюблена, и думал, что я соглашусь на все, чтобы быть с ним? Или он изначально считал меня доступной девушкой и поэтому хотел с кем-то сбросить юношеское сексуальное напряжение? Эти мысли меня ели изнутри, снижали самооценку, растили ненависть к себе.

При встрече с ним я не здоровалась. А может, он со мной. Мы игнорировали друг друга. Я уже училась в институте и почти каждый день прогуливала занятия, чтобы предаваться любовной хандре. Утром я вставала с постели, красилась, одевалась и вставала к окну, чтобы не пропустить момент, когда он будет идти мимо моего двора на остановку. Потом снова ложилась и упивалась жалостью к себе. Тогда я еще не понимала, что это депрессия, и никто не понимал, потому что иногда я вставала с дивана и пыталась жить. В Махачкале в начале 90-х открылся первый фитнес-клуб на стадионе «Динамо», и я ходила на тренировки. Однажды перед стадионом ждала подружек, и, уже увидев их, почувствовала, что кто-то сзади смотрит на меня. Развернувшись еще с улыбкой, которая предназначалась для девочек, встретилась глазами с ним. Мы радостно поздоровались, а на следующий день снова перестали узнавать друг друга на улице. Я чувствовала себя в его присутствии ничтожеством, не могу понять, как это ему удавалось, он для этого как будто ничего не делал. Нечаянная встреча с ним в городе — это был и подарок, и испытание одновременно. Меня окутывала и опутывала ненависть к себе, я чувствовала себя недостойной любви и жалкой в своих чувствах к нему. Больше всего я боялась, что он узнает о моих чувствах, и думала, что не знать о них он не может, слишком все было очевидно.

Я становилась нервной, плаксивой и раздражительной. Однажды, поругавшись с домашними, ушла поздним вечером в дождь. Я сидела в беседке детского сада, по крыше стучал ливень, и было видно окно его квартиры. Думала о нем, о своей жизни, о несовершенстве мира, и печаль вперемешку с жалостью к себе разливалась по телу. В этот момент я подумала: если Бог есть, пусть он подведет его к окну.

Бог меня услышал и, несмотря на отвратительную погоду, привел его прямо на балкон. Он пытался незаметно для домашних покурить, а я просто любовалась и ликовала от осознания того, что Бог есть и он исполняет мои желания.

В один день мы оказались вместе в такси. Я ехала на заднем сиденье, а он поймал эту же машину и сел прямо впереди меня. В тот редкий момент, когда он не вызывал у меня дрожи и трепета, я сидела сзади и с удовольствием любовалась его затылком и сигаретой в тонких пальцах. Я была спокойная, легкая и счастливая. Моя дверь открывалась только снаружи, и когда водитель предложил ему выйти и открыть ее, я даже смогла съерничать: «Благодарю, молодой человек, вы так любезны!»

Год шел за годом, но ничего не менялось. Я жила, училась в институте, исключалась из него, восстанавливалась, пыталась веселиться, иногда даже встречалась с другими парнями, устраивалась на работы и уходила с них, но все время думала о нем. Засыпала и просыпалась с мыслями о нем, даже ненавидела себя за это, но ничего не могла поделать.

Его я видела все реже, он встречался с разными девушками, а однажды влюбился в одну из них, женился и уехал. А я продолжала думать о нем и практически жить с ним каждый день. Он просыпался и засыпал со мной, в мыслях я никуда его от себя не отпускала. Можно сказать, что больше 15 лет я так с ним жила. Я понимала, что у меня проблемы с психическим здоровьем, но решать их сил и даже желания не было. В 2011 году ВОЗ признала любовь заболеванием, но я об этом догадалась раньше ученых (F63.9 «Расстройство привычек и влечений, неуточненное», относят иногда к любви, F52.7 — «Эротомания или повышенное половое влечение». Также некоторые ученые рассматривают любовную тоску среди психических заболеваний. — «Новая»).

Когда мне было немножко за тридцать, у меня сложились токсичные отношения с другим мужчиной. Из отношений я вышла опустошенной, не было ни душевных, ни физических сил. Воспоминания о первой любви тоже стали более блеклыми, он перестал мне сниться, а я перестала ежеминутно думать о нем и искать в толпе похожие силуэты.

Прошло много лет, и однажды в маршрутке я увидела его: сел напротив и даже пару секунд смотрел мне в глаза, потом отвернулся. Только пройдя несколько метров от остановки, поняла, что это был он. Не настолько сильно он изменился, а я сразу не узнала, потому что тело не отреагировало привычными при встрече ступором, дрожью и страхом. И тогда стало понятно, что все закончилось и я на самом деле вылечилась. Только иногда, когда идет сильный ливень, я вижу сквозь дождь мальчика с сигаретой на балконе панельного дома и вспоминаю, что Бог есть и он меня любит.

Анжела Канаева. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Анжела Канаева. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«Может, это и есть любовь, когда тебя с края обрыва кто-то вытаскивает?»

Анжела Канаева,
35 лет.
Косметолог

— У меня с детства все внутри разбито, поломано. Я много лет переживала насилие и это оставалось безнаказанным. Не стали афишировать, это позором считается у нас. 

Я про мужа не могу ничего сказать: он не был плохой, но он был мягкий. Им манипулировала мама, у него своего «я» не было. Мне хотелось, чтобы и меня кто-нибудь пожалел, чтобы меня кто-нибудь побаловал, чтобы меня кто-нибудь порадовал, немного внимания… Я этого внимания искала в муже, но его не было. Он не мог стоять за свою семью. Он видел, как меня унижает свекруха. Он видел эти оскорбления. Он стоял между двух огней: здесь семья, здесь мама. А у нас мама — это все. У нас как говорят? Рай под ногами матерей. У нас если мама недовольна детьми — бараката («благословения». — «Новая») не бывает, дела не буду идти хорошо. Я никогда не жаловалась, не говорила ему, что делает его мама, что его мама меня притесняет. Я просто сидела молча и терпела это все, глотала. Но в конце она через мужа начала давить на меня: стала говорить ему, что я делаю порчу, что я делаю нехорошие вещи, что я сына нагуляла, что дети не от него... И он стал меня избивать.

Он начал мастерить из дерева дубинку. А я откуда знаю, зачем эта дубинка? Я ему помогала эту дубинку мастерить, узоры делать… А эта дубинка готовилась для меня.

И она хранилась под нашей двуспальной кроватью. И как только что-то пойдет не так — эта дубинка летела на меня, на мое тело, на мои ноги, на мои руки. Бывали такие моменты, что я не чувствовала свой позвоночник. Но мне нужно было вставать, заниматься хозяйством, мне нужно было заниматься сараем, детьми.

И вот я взяла детей и ушла. Мне звонит через три месяца опека: «Приведите детей по месту прописки. На вас пришла жалоба, что вы над ними издеваетесь».

Я закон не знала вообще, ничего не понимала. Привела детей к ним, там была опека и участковый. Свекровь младшую дочку забрала на руки и двоих старших завела во двор. Вот это была моя роковая ошибка: то, что я в тот день привела детей к ним. (Плачет.)

Я начала по ниткам собирать деньги, чтобы судиться. Но в Бабаюрте — здесь прокуратура, здесь опека, здесь суд — все паутиной связано. Оказалось, адвокат свекрухи — бывший начальник Следственного комитета, у него все связи. Суды пошли — я все суды начала проигрывать.

Начальники опеки ломают жизнь людям, хотя в пользу матери должны действовать и решения принимать. Они просто берут и забирают у матерей детей. Я не первая женщина такая. Мои дети плакали: «Мама, не отдавай, не отдавай, ты же обещала, что ты нас заберешь». А что ты скажешь, как ты ребенку объяснишь, что не в твоих силах это сделать? Развелись мы семь лет назад, два года суд длится — и все это время я не могу детей своих забрать. Старшая Заида, ей 12 лет. Сын Базалай, ему 10 лет. Аделаиде 8 будет. У меня просто болит внутри все. (Плачет.) Я скучаю по ним, скучаю. Я не видела, как мой ребенок впервые читает… Как мой ребенок начал рисовать, писать... Я этого ничего не видела. Свекровь просто взяла и забрала с моей груди ребенка, который пил молоко. У меня одни шрамы внутри. У меня у самой не было материнского тепла… Свекровь этого лишила и моих детей.

19 августа у нас заседание в Махачкале, если мы проиграем и меня лишат прав — у меня силы идти вперед больше не будет.

Ты говоришь, любовь… у меня есть. Он не мой человек, но он самый близкий мой друг. Он сирота. Он понимает, как мне тяжело. И он сейчас мне помогает со всеми этими судами, это мое плечо, он мне дает силы. Он говорит: «Я тебе помогу — и буду знать, что я сделал хотя бы что-то хорошее в своей жизни». Наверное, это и есть любовь, когда меня такую кто-то принял со всеми моими проблемами. Но сама этого чувства я не знаю. Многие говорят: «Я люблю, я люблю».

Я всегда говорю: «Объясните, что такое любовь?» Я не видела, чтобы папа любил маму, чтобы меня кто любил. Я была инкубатором, прислугой, помощницей… Но как на человека на меня никто не смотрел.

Но сейчас я вижу от этого мужчины внимание… Может, это и есть любовь, когда ты остаешься на краю обрыва, одна нога там, одна нога здесь, ты не знаешь, как поступить, — и тебя с этого обрыва кто-то вытаскивает?

Он мне предлагал, чтобы я вышла за него второй женой. Но второй женой я не хочу быть, я не хочу быть в тени. Вторая жена — ты есть перед Всевышним, но тебя никто из родственников не знает, тебя скрывают, ты вторая.

У нас с ним связь совсем другая. Для меня он самый близкий друг. Его нет — мне плохо. Его нет — мне пусто. Он есть — он может мое настроение поднять. Он меня выслушает, погладит по голове, высушит мои слезы. Он мой папа, он моя мама, он мой брат, моя сестра, он самый близкий мой человек. Он полностью перевернул мои взгляды. Он не дал мне быть черствой, он не дал мне быть злопамятной, он мне всегда говорит: «В исламе этого нет». Я знаю, что если он уйдет, я пропаду. Я знаю, если он уйдет, я потеряюсь. Я знаю: если его не станет, то и меня не станет.

Карина. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Карина. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«То, что мы обе девушки, — это мелочь. Если это болезнь, то, надеюсь, хроническая»

Карина,
21 год.
Студентка, дизайнер

— Я первая ей написала в том приложении для знакомств. «Драсти» — небрежно, неаккуратно, немного заигрывающе, но не так, как она заслуживает. Я одна в комнате, мне безумно скучно, а за окном так холодно, что кожу щиплет через куртку. Только в 10 утра получаю от нее ответ с каламбуром: «Мистер Дарси и Элизабет — «Гордость и сокращение». Я их терпеть не могу, а ее сообщению почему-то улыбаюсь.

Первое время я долго ей не отвечаю и практически не говорю о себе. Я знаю, что ей это не нравится. Я очень сильно хочу растянуть удовольствие от нашего общения. Но я быстро сдаюсь, и вот мы уже несколько дней подряд переписываемся до четырех утра.

Я не хочу так быстро говорить эти три слова. Снова растягиваю. Мы обе понимаем, что они есть между нами. Вместо них мы говорим: «Ты мне нравишься», «Я тебя обожаю», «У меня такое чувство, что я давно тебя знаю», «Ты поела сегодня?», «Я скучаю», «Что тебе снилось?», «Ты так много работаешь, тебе надо отдыхать», «Во сколько ты завтра встанешь? Хочу проснуться вместе с тобой». Но я снова сдаюсь и говорю их 20 января в 02:29.

А потом она встречает меня в аэропорту. Я безумно волнуюсь. Не потому, что боюсь чего-то. Я понимаю, что это важный момент: мы встретимся впервые. Это слишком большой для меня груз. Я бережно передаю его в ее руки, когда выхожу из зоны вылета, специально утыкаясь в телефон. Она первая меня замечает. И эти пять секунд, что она на меня смотрит, она для меня незнакомка. Теперь, что бы я ни делала, она будет знать меня на пять секунд дольше, чем я ее. И я ей завидую. Я вижу, как она смеется, и подбегаю к ней. Она очень теплая, обнимает меня так, как меня никто и никогда не обнимал раньше.

«Это болезнь», — сказала мне как-то давно школьная подруга, которой я могла доверить все свои секреты, кроме одного.

Не хочу признаваться ей, но раньше я много думала о том, что если секрет раскроется, то из любимой дочери, лучшей подруги, верной сестры и просто хорошего человека я стану разочарованием.

Наверное, первое время моего отца не будут звать на праздники, мою какую-нибудь сестру не возьмут замуж, та самая школьная подруга перестанет мне писать и присылать глупые фотографии.

Но это все мои догадки, которые раньше крутились в моей голове злым роем пчел. Сейчас я об этом не думаю. Любимая рядом со мной, я спокойна и счастлива. Если наш секрет раскроется, я буду готова. Это все к лучшему. Отцу, сестре и мне не нужны люди, которые отворачиваются от меня и от них из-за такой мелочи. То, что мы обе девушки, — это мелочь. Достаточно поменять одну маленькую деталь — пол, место, время, — и все могло бы быть намного радужнее (простите мне мой каламбур). Но в жизни не все легко, и в этом нет ничего страшного. А если это и правда болезнь, то надеюсь, что она хроническая.

Меня не волнует, кто читает этот текст. Я знаю, что его читает она, и для меня это еще один повод рассказать ей, как сильно я ее люблю.

Всю жизнь я была свободолюбивым человеком. Раньше для меня было бы дико сказать: «Я твоя». Но я говорю это ей (и слышу в ответ то же самое), потому что мы обе понимаем, что это действительно значит. Я осталась такой же свободолюбивой и хочу разделить эту свободу с ней.

Султанат. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

Султанат. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»

«Любви нет. Есть совместная привычка мужчины и женщины»

Бабуся Султанат,
78 лет.
Пенсионерка, продавщица на рынке

— Любовь с мужчинами — такой вещи нет в мире. Это я правду тебе говорю.

Есть привычка, совместная привычка мужчины и женщины. Так жизнь и проходит.

Расскажу, что со мной произошло, — такого в мире не бывает!

Я в 17 лет вышла замуж — как только девятый класс окончила. Я его даже не видела в глаза, только в брачную ночь познакомились.

Раньше в платке ходили, в шароварах — на мужчин даже смотреть нельзя было. Рядом с мужчиной идти нельзя было — женщине дорога сзади. Еду когда подаешь — вперед мужчины должны кушать, потом женщины. Такие обычаи были.

Муж устроился на военный завод работать, маленькую комнатушку получили, я нянькой в садик пошла, сразу беременной была. И вдруг к нам приезжает девушка из Украины. Я вообще никогда не видела такой красивой женщины! Муж говорит: «Это гость ко мне». И хозяйка квартиры забрала меня к себе жить на месяц, пока у мужа была та женщина в гостях. У хозяйки было три коровы, и я каждый день за ними ходила, помогала ей молоко продавать на рынке.

А та красавица с моим мужем жила.

Муж, оказывается, женат был на ней: он на Украине после армии два года работал. Но родственники не разрешили ему этот брак, настояли, что только на своей надо жениться. Такие обычаи.

Месяц прошел — она уехала. Хозяйка мне говорит: «Давай переселяйся обратно, она уехала, теперь ты иди в свою комнату».

А мне разницы уже не было.

Никогда не верила, что натуральная любовь есть. Это в книгах можно читать: Джульетта, Ромео, всякая чушь, ерунда. Никогда, никогда в жизни я не была влюблена. Выходите замуж, рожайте детей и живите для себя — такой смысл у меня.

Я не знаю, счастливая я была или нет: я не считала. Я только радовалась с детьми: то их в лагерь отвезу, то их учебой занимаюсь, то это, то то… Ничего, кроме детей, не существовало.

Муж очень ревнивый был… Руку на меня поднимал. Вообще туши свет как поднимал! Даже беременную бил. Тяжелый муж был.

Мне надоедает — я еду к маме в селение. А она говорит: «Умирай, но сиди там, у мужа, ты здесь не нужна». Так по обычаю.

А когда муж добрый был — я уже не подключалась к нему, не доверяла… Вот такая система у бабуси была.

18 лет в браке была. Потом все-таки ушла. Были моменты, сватались ко мне, но я думаю: «На черта они мне нужны?!»

Сама не знаю, как жила и для чего жила… Детей вырастила — и все. И я даже мужа не вспоминаю. Никогда. Он умер уже давно. И пусть еще на 10 километров глубже летит, подальше.

Сейчас молодежь на нации не смотрит. И я думаю, что, когда сами себе пару выбирают, так, конечно, лучше: хоть русская, хоть кумычка, хоть лезгинка, хоть какая… Тогда и претензий не будет к родителям, что заставили.

А у меня так же было: сын женился на татарке в Москве. Они и во Франции были, и в Турции были, везде по миру ездили, что-то видели… Квартира была в центре Москвы…

Но я потом тоже настояла, чтобы он на своей женился. Это я виновата, что с той женой их развела. Так получилось. Татарку эту, видимо, он любил.

Она следом даже сюда приезжала, бедная. Хорошая была девушка… Я очень жалею. Четыре раза сын женился после нее, не складывалось.

Но сейчас наконец-то попалась ему хорошая девушка — я взяла ему разведенную. Очень хорошо живут, тьфу-тьфу.

Материал подготовлен в рамках медиатура интернет-журнала «7х7 — Горизонтальная Россия» в Республику Дагестан.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow