ИнтервьюКультура

«Конец света — это когда света нет, а ты есть»

Знаменитый композитор Владимир Мартынов о супермаркете грез, оргии мировой истории и пандемии

Этот материал вышел в номере № 80 от 23 июля 2021
Читать

Композитор и философ Владимир Иванович Мартынов, отметивший в этом году 75-летие, написал много апокалиптических книг. Самая известная — «Конец времени композиторов». А недавно дописал вторую часть гигантского трактата «Книга перемен», похожего по размерам и смыслу на четырехмерный куб. Мартынов — философ, имеющий небанальное мнение даже о том, что ждет нас завтра.

Владимир Мартынов. Фото: Игорь Верещагин

Владимир Мартынов. Фото: Игорь Верещагин

— Какое у вас ощущение от этих протекающих мимо полутора ковидных годов? У меня — полной иррациональности, какого-то скольжения и почти выпадения из реальности.

— Но это-то реальность и есть. Все, что было до этого, — иллюзорно, оно исчезает. Ковид все ставит на место. Все наши планы, успехи, достижения — скользят и тают. В январе 2020-го мы с Лёней Федоровым записали «Пир во время чумы». Еще и клип на «Гимн чуме» сделали. Там Ансамбль Opus Posth и я, и Лёня играем. И сразу наступил жесткий локдаун.

Я много писал о конце света и о том, что конец света уже наступил. Это было приятно писать, потому что приметы конца были вполне отдаленные. Например, умер последний белый носорог. Закрыли последнюю пивную на Никитской. И вдруг: самолеты не летают, города стоят пустые, и люди в клетушках сидят.

Но есть один анекдот, помню его со школьных времен. Учительница спрашивает первоклассника Петю, что такое катастрофа. Тот отвечает, что это когда два барашка не могут разойтись на мостике, падают в речку и тонут. Нет, говорит Марья Ивановна, это всего лишь беда. А вот когда сталкиваются два поезда, взрываются цистерны, несколько сот людей гибнут, это катастрофа, понял? Я понял, говорит Петя. Когда два поезда взрываются, это всего лишь катастрофа, а вот когда падают два барашка с мостика и тонут, это настоящая беда. Дело в масштабах. То, что происходит, не совсем влезает в наше сознание. Например,

мы думаем, что катастрофа — столкновение двух галактик. Мы наблюдаем это за сотню миллионов световых лет, и это чрезвычайно красиво. Но это даже не беда, потому что совсем нас не трогает. 

— Я целый год маниакально пытался что-то понять в марсианском языке микробиологов. И понял, что даже заражаемость — лишь теория.

— Дело не в микробиологии, а в том, что мы вступили в эпоху антропоцена. Это важный момент. Индустриальные революции меняют всё, вмешиваются во всё. Угольные и масса прочих промышленных отложений в Антарктиде. Планктон из распавшейся пластмассы в океане. С 1947 года радиоактивные отложения — везде. Что такое антропоцен? Это когда человек перестает быть властителем и вершиной природы, став простым геологическим агентом. Пусть человек оставит свои амбиции. Он даже не биологический агент. Понимаете, биологический агент еще с какими-то вирусами и микробами дело имеет. А здесь уже становление внутри геологических процессов, когда промышленность меняет структуру веществ планеты. Уже не так важно: глобальное потепление это, пандемия или что-то подобное. Пускай человек знает свое место, как бы заявляет природа. А место человека оказалось где-то между геологическими отложениями и вирусами, не более того. Права человека и другие гордые вещи выглядят в этом свете очень смешно. Человек чем известен? Попранием прав коралловых рифов, тропических лесов, мирового океана и всего остального. Теперь пусть знает свое место, став не больше камня или вируса.

— А что если вирусы животного мира перекинулись в человека не просто так, а для компенсации убыли видов? Рано или поздно, как в романах Филипа Дика, животный мир кончится. Зато огромная биота животного, а может, и растительного мира сделает из человека универсального зверя, вмещающего свойства всех погибших видов.

— А как человек вообще стал человеком? В свое время, в верхнем палеолите, он открыл разум и расширение сознания через поедание псилоцибиновых грибов.

— Лучше всего написал об этом Теренс Маккенна в «Пище богов», заметив, что вся обработанная еда, особенно после XVII века, — чистый наркотик. Чем больше вкусили от тела Земли, тем умнее.

— Вкусили и вернулись в природное круговращенье. А замечательный философ Бруно Латур, который начинал знаменитой книгой «Нового времени не было», написал, что такое наука. Это сговор и секта. Правда, самая могущественная секта. Латур пишет, что наука принципиально ничем не отличается от примитивного знания древнего жречества, магизма и шаманизма. Никто же не отрицает того, что результаты достигаются. Просто они разные — у жречества, науки, шаманизма и у чего угодно.

Теренс Маккенна. Фото: LEA SUZUKI/The San Francisco Chronicle via Getty Images

Теренс Маккенна. Фото: LEA SUZUKI/The San Francisco Chronicle via Getty Images

— Любая степень логической выверки теории для ученых — всего лишь материал для собственного или коллективного верования, которое они называют научным мировоззрением. Все теории мгновенно теряют статус объективности, будучи подверстаны под веру в определенные постулаты.

— Но этого недостаточно. Науке надо соблюсти еще целый ряд условий ради иллюзии существенности. Например, подготовить экспертную, воспринимающую группу. Потом закрепить условия этого отдельного восприятия, связанного с изобретением, создать развитую ветвь лабораторий, подтверждающих это восприятие. А самое главное — создать сообщество, способное с этим согласиться. Одного — даже самого прорывного — открытия мало.

— Ладно наука. Но ведь вообще толком неизвестно, кто нам нашептывает смыслы и знания. «Мы здесь не одни», говорил Петр Мамонов. Никто же не знает границ суггестии, направленной на все человечество и на отдельных людей. Потому и хочется грезить, развивать искусства, строить волшебные шкатулки и сидеть в них, а не решать вопросы.

— Не грезить хочет человек, а потреблять грезу. Все превратилось в продукты потребления, вот в чем загвоздка. Миф о грезе подобен мифу о царе Мидасе, который испросил у богов дар превращать в золото все, к чему прикоснется. Царь умер от голода, потому что все вокруг стало золотом.

Вы говорите — грезы и возвышенные, художественные, религиозные ценности, вы говорите — гентский алтарь, теория относительности, двигатель внутреннего сгорания, теория вирусов. А это всего лишь продукты потребления.

Внутренней сущности эти вещи не имеют, волшебная шкатулка — гигантский супермаркет.

— У вас был, кстати, мультик «Шкатулка с секретом». Все сходили с ума от фонограммы, а потом начальство запретило так мощно расширять сознание с помощью звука.

— И вся тайна куда-то убралась. Ломание копий вокруг теорий заговора или естественности-искусственности модного вируса не есть тайна. Человек перестал понимать, что такое тайна, что такое сокровенное. А «Шкатулка с секретом» — трагедия. Там даже изображение считалось запрещенной, наркотической психоделикой. Спасли мультик, принеся в жертву меня, испортив фонограмму. Сняли верхи и низы звука, убрали некоторые инструменты. Без порчи это был бы взрыв в мире мультиков. В 1975 году все, Андрей Хржановский и другие, ходили и балдели, слушая студийный электронный звук мультика. Но были мультики, где все получилось — «На задней парте», «Серебряное копытце».

Владимир Мартынов. Фото: РИА Новости

Владимир Мартынов. Фото: РИА Новости

— И все-таки тайна не сдается, я уверен. Любое место на планете таинственно, о чем нам говорят ситуационисты 1960 годов, придумавшие практики дрейфа и психогеографии. На тайну работает и вирус, который явно взялся искоренить туризм. Правда, в вашем случае у него ничего не вышло. Насколько я знаю, вы продолжаете ездить в Грецию и живете там по несколько месяцев. Почему именно там?

— Несмотря на то, что Греция является членом ЕЭС и прочего, в ней нет отвратительного. Я Евросоюз ненавижу всеми фибрами, понимаете? Эта штука погубила Испанию, Италию, Францию и другие страны, превратившиеся во что-то неприличное. А в Греции, может быть, православие ослабляет натиск. Сохранился европейский дух, которого в Европе-супермаркете уже нет. Я говорю о тонкой вещи, об атмосфере. Дело не только в море, которое там пока чистое. Моря есть и чище, и места покрасивше, если взять Италию или что-то еще. Кстати, там, где мы живем, масса понтийских греков, уехавших с Кавказа и Крыма, русскоязычных.

— Северная Греция, дачные Халкидики?

— Да, три полуострова, наш — Кассандра. На субботу-воскресенье все Салоники туда выезжают. Давным-давно я знал их распевы. Один батюшка говорил: главное — научиться не слушать, что поют, иначе разучишься молиться. Там не разучишься, потому что сохранилась естественная монодия, православная архаика. Церковное одноголосие, октоих (восьмигласник) там каноничнее, молитвеннее для меня.

— Работается там лучше, чем в городе?

— Мне и в Москве комфортно, свои преимущества. Но там есть момент, когда просто смотришь из окна — и уже импульсы приходят.

— И пишется хорошо?

— И пишется, и играется. Мы много успели за это время, несмотря на ковидный год. Прошел наш 20-й юбилейный фестиваль (Фестиваль работ Владимира Мартынова. — Ред.) в клубе «Дом» и в других местах. В галерее Нади Брыкиной на Мясницкой была моя выставка «Территория бессмыслицы». Я там каждый день играл медитативные вещи. А в марте 2021-го вышла вторая часть «Книги перемен». Теперь все 64 гексаграммы есть. И премьера оперы «Вита Нова» в Уфе была.

— Столько событий. Само время меняет скорость.

— Да, ускорение чувствуется. Оно давно уже чувствуется, мы живем в эпоху великого ускорения. Даже в звуковой аппаратуре уже прошло много поколений — от магнитофонов до айфонов. Никогда такого не было, чтобы за одну жизнь настолько быстро мелькали вещи. Если запастись попкорном и смотреть со стороны, то интересно. Интересно же смотреть бесконечный мультик «Чип и Дейл», в котором все спасает девочка Гайка, не умеющая быстро думать, зато вовремя подкручивающая все дела и события. А вот мы не всегда успеваем гаечку прикрутить.

— Если не прикрутим гаечку к нынешним ковидным делам, таким людям, как я, каюк. Так получилось, что у меня в анамнезе (теперь в мире ни медицинской, ни личной тайны нет) отек Квинке и аллергия на массу веществ, так что даже в городе не могу жить. И таких, как я, миллионы. А теперь нас выводят за скобки общества и заставляют колоться экспериментальным препаратом, не спрашивая согласия, под угрозой увольнения и лишения средств к существованию. А ведь добровольно-информированное согласие на медицинское вмешательство прописано в федеральном законе. Что вы об этом думаете?

— Вы антипрививочник и выбираете для себя факты под определенным углом. А мы с женой привились, но я согласен, что право отказаться от прививки — это священное право. Хотя уверен, и тому масса примеров, что что-то в прививках действительно работает на спасение, за это весь мир и держится. А так-то да, мы же ничего не знаем, как Чип и Дейл, зато допускаем, что Гаечка спасет и подкрутит.

Волны ковида — это волны сгущенного времени. Все лишнее стремительно вымывается

. Ставится грандиозный вопрос: как жить после конца? Конец ведь не означает, что человека не будет, но это будет не тот человек и даже не тот конец. Есть такой анекдот. Во время оргии молодой человек спрашивает у девушки: «А что вы делаете после оргии?» Мы сейчас в такой же ситуации, потому что мировая история — это оргия. Понимаете, история заканчивается, а мы как бы остаемся. И всё, конец света. Что делать в ситуации, когда света нет, а человек есть? Это самое страшное, что может быть — ничего нет, а вы есть.

— Давайте о свете. В нашем светлом московском мире в Соборе Петра и Павла скоро пройдет концерт «Круговращенья: орган и скрипка». Посвященный вашему 75-летию, между прочим.

— Да, сыграют музыку Лигети и мой Come in! Петр Айду сделает переложение для органа.

— Вы разрешаете не только аранжировки делать, но импровизировать с вашей партитурой?

— А почему бы и нет. Я стал много импровизировать с молодыми людьми, которым по 20 лет. Они диджеи, и это самое интересное. Вот, скажем, в марте у нас был концерт с Opus Posth с Федором Переверзевым (Moa Pillar). Это совсем другие дрожжи, чем те, на которых росли мы. Тут важен момент взаимодействия, они у меня берут, я — у них.

— А предыдущие поколения композиторов вызывают у вас интерес?

— Поколение композитора Сергея Невского очень интересно, хотя они уже стариканы. И Десятников с ними тусуется. Молодец Борис Юхананов, организовал жизнь музыки в Электротеатре. У меня к ним особого отношения нет, но это все очень здорово. Драматический театр поставил десяток опер, половина из которых выдвинута на «Золотую маску».

— Еще какие театры отметили бы?

— Ну вот казус Бузовой в театре Боякова МХАТ порадовал. Одни билеты по 150 тыщ стоят. Да и на Курентзиса по 80 тыщ в Зарядье нормально, я считаю. Но Бузова побольше Курентзиса будет.

— Действительно, пиар делает театр ничем, невесомой пылью кулис. Не важен театр сейчас?

— Важен, но хожу редко. Из-за музыки Алексея Ретинского пошел смотреть «Норму» Диденко с брусникинцами. «Норма» — пик Сорокина. В «Голубом сале» и «Дне опричника», как мне кажется, энергия и минимализм ушли. Когда я прочел «Норму» первый раз, это был огромный удар по нервам и психике. В спектакле у них это ощущалось, поэтому я смотрел с удовольствием. Там ведь у Сорокина много за что можно зацепиться, но они зацепились за «письма с дачного участка», это замечательно. У нас есть дача, и это чрезвычайно жизненно, как у Сорокина. Есть в этом своя фуга. Ретинский сделал музыку образцово-показательно хорошо.

Петр Мамонов. Фото: ИТАР-ТАСС/ Зураб Джавахадзе

Петр Мамонов. Фото: ИТАР-ТАСС/ Зураб Джавахадзе

— Только что мы потеряли важного, мощного человека — Петра Мамонова. За несколько дней написаны миллионы слов о нем. Люди вспоминают песни, фильмы, концерты. Вам есть что добавить к этому?

— Для меня он неотделим от 1980-х. Это был такой прорыв, что он для меня рокер номер один. Он создал образ, которого больше нет в истории мировой музыки. Что касается его фильмов, то известно, как просто собака или ребенок могут выставить на обочину любого актера. А его… нет, не затмишь, он больше собаки и ребенка, понимаете? В конце 80-х он такого гомосоветикуса показал, что… Это гениально. Однажды был объявлен концерт в «Доме», куда все его фаны пришли. И началась лекция о том, сколько батюшки позволяют пить бутылок пива. Ты пой давай, кричали фаны. Такой вот маразм.

У него была такая обнажающая, вскрывающая все искренность, которую я нигде больше не вижу: ни в себе самом, ни даже у Лёни Федорова. Все видели эту нутряную искру, даже если он порол чушь. Великий человек ушел.

Дмитрий Лисин — специально для «Новой»

30 июля в Кафедральном Соборе Святых Петра и Павла пройдет концерт «Круговращенья: орган и скрипка», приуроченный к 75-летию Владимира Мартынова. Ася Соршнева (скрипка) и Петр Айду (орган) исполнят произведения Дьёрдя Лигети (Volumina) и Владимира Мартынова (Come in!). Начало в 20.30. Старосадский пер., 7.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow