Первое, что бросается в глаза в небольшой двухкомнатной квартире «иноагента» Савицкой — глаза кота, который прячется под кроватью. Кота зовут, естественно, не Васька. Карл. Имя ему придумали несколько лет назад, когда в отечественных интернетах стал популярен мем с Карлом, затравленным иностранным подростком, с которым бесконечно обсуждают какой-нибудь идиотизм. Карлу говорили: у меня в детстве была коробка с игрушками, и я играл с коробкой, Карл! Всем в России это нравилось, но кто знает, что именно все эти годы обсуждали в псковской квартире с родным российским котом по имени Карл. Может быть, ему говорили: она утонула, Карл, утонула! Или: не в уборной, нет, Карл! В сортире! Или: ты не наш, Карл, не наш! Крым — наш! И наконец: веществ, Карл, это просто нарушение обмена веществ! По глазам кота сложно судить об итогах этих разговоров, а также нравственной и тем более политической обстановке в Отечестве. Тем более если кот прячется под кроватью.

Вот с глазами мужа — совсем другая история. Мужа зовут Дмитрий Пермяков, он депутат Псковской городской думы, член партии «Яблоко». В «Яблоке» они и познакомились с будущим «иноагентом» Савицкой. Людмила работала тогда пресс-секретарем известного в Пскове и в России депутата-«яблочника» Льва Шлосберга. Дмитрий занимался в партии юридическими и техническими вопросами. И вот вместе они оказались на тренинге по расследовательской журналистике. Участвовали там в спорах, разбирали сложные ситуации и даже попробовали себя в ролевых играх. Она изображала телеведущего Дмитрия Киселева, он — Ксению Собчак. Получалось так убедительно, что им предложили перейти на новый уровень — поехать на следующий тренинг в Прагу. И там вот, в дивном этом, чуждом, недружественном могучей России городе, полном готики, колдовства и проклятий, на Карловом мосту, глаза их встретились, и оба они увидели в них бездну.

Нам же, простым его смертным, известно только то, что в Пскове вскоре была устроена нашумевшая свадьба. Невеста была там в белом, жених одет Шерлоком Холмсом, в бабочке и накидке, позаимствованной в драмтеатре. Молодые взяли лупу и документы, распечатанные с сайта госзакупок администрации Псковской области. У здания областного начальства они рассматривали в лупу подозрительные миллионные контракты властей и фотографировались на память. Фотограф был в панике и все время спрашивал, законно ли все это.

Все это было весело и нетривиально, как и бывает в истории всякой любви, а закончилось ровно как в советском фильме «Берегись автомобиля». Там есть эпизод, когда расстроенная мать говорит своему сыну, главному герою социальной драмы Деточкину, благородному похитителю богатств, нажитых нечестным путем: «Доигрался ты в своем народном театре. К тебе приходил следователь». К Люде Савицкой, Диме Пермякову и их коту Карлу пришел статус «иноагента» и аффилированных с ним лиц. Все, что нам остается с этого момента — не любоваться их жизнью, а выслушивать их показания о ней.

Людмила Савицкая, физическое лицо, внесенное Минюстом РФ в перечень физических лиц, выполняющих функции «иностранного агента»:

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА

— Я родилась в Силламяэ, это портовый город в Эстонии. В советское время он был известен своим урановым заводом. Там работала моя бабушка. Сама она родом из Брянска, но во время войны попала в детдом, и ее вместе с остальными детками эвакуировали в Эстонию. Она познакомилась здесь с дедушкой, он был такой кубанский казак, косая сажень в плечах, рост два метра с плюсом, кудри вьются, все такое. Потом родилась моя мама, потом я.

В три года из-за папиной работы меня перевезли в Псковскую область, в Печоры. Отец у меня был следователь по особо важным делам. То есть сначала он был пожарным, потом его понесло в силовые структуры. По правоохранительной линии он был нон-стопом в командировках в Чечне, как раз в период всех этих войн и жести. Он оттуда не вылезал и в конце концов погиб в 1998 году. Мы узнали об этом только через полтора года. Полтора года он числился пропавшим без вести, мама моя подняла на уши всех, включая генпрокурора, ни много ни мало. Но до сих пор все уж очень загадочно с этой гибелью — официально не в ходе боевых действий. Не то авария, не то что-то такое еще.

Вот в результате всего этого получилась такая я. Что выросло, то выросло. У меня, правда, есть еще младшая сестра. Она занимается смешанными единоборствами. ММА. Я боюсь смотреть ее бои. Она мне говорит: вот будет трансляция. Меня хватает на минуту. Кровь, вот все это — я не могу на это смотреть.

В Псков из Печор я переехала учиться на филфаке. Мне всегда была интересна литература. Я не видела себя педагогом, но мне были интересны тексты как таковые. Вообще я хотела на журналистику. Но в Пскове ее не было, а Питер оказался финансово недоступен. Поэтому я решила: пусть будет филфак, а там поглядим. В принципе, уже на первом курсе я начала писать в «Комсомолку», для псковского ее филиала. Потом перешла в «Псковскую правду».

Мне нравилось, но в какой-то момент я поняла, что пропаганда набирает обороты с каждым шагом, все шло как ком. В марте четырнадцатого года, как раз, по-моему, за пару дней до «крымнаша» я поняла: все. С меня точно, окончательно хватит, я ухожу. У меня началось что-то типа депрессии: не понимала, нафига я тут сижу и делаю какие-то бездумные статьи из разряда «11 славных дней Андрея Турчака» (бывший губернатор Псковской области. — Ред.). Было дико скучно. Помню, мы с веб-редактором нашли в Сети шапку Мономаха, насобачили ее на розовощекого Турчака и приписали: «Нельзя просто так взять и не обнять этого няшу». Типа это была иллюстрация. Раздали ее всем на планерочке… и, конечно, огребли.

Я ушла. Не из-за Турчака. Просто накопилось.

Стала искать работу и в какой-то момент, что называется, задолбалась. Всюду мне отказывают и отказывают. Я тогда решила пойти ва-банк.

Я давно наблюдала за Шлосбергом (Лев Шлосберг — Псковская знаменитость, журналист, политик, депутат областной Думы, председатель местного отделения партии «Яблоко». — Ред.), была у него подписчиком в соцсетях. Думала: какой крутой! Ему как раз проломили голову за статью в «Псковской губернии» о десантниках (нашумевшая статья о тайне гибели роты псковских десантников на Донбассе. — Ред.), начался весь этот кошмар. И я взяла и написала ему «ВКонтакте» что-то вроде: «Лев Маркович, вы такой замечательный, я тоже ничего. Может, мы что-то вместе поделаем?» Примерно так и выглядело это сообщение. Наверное, он офигел от такой наглости, но ответил: приходите, поговорим. Я пришла и через день уже была у него стажирующимся пресс-секретарем.

Я проработала у Шлосберга полтора года, потом сотрудничала с его газетой «Псковская губерния», а в восемнадцатом году пришла работать на радиостанцию «Свобода» (признано СМИ-«иноагентом» в России. — Ред.). Как раз тогда у них готовился к запуску проект «Север. Реалии» (признано СМИ-«иноагентом» в России. — Ред.). Здесь я вдруг почувствовала странность профессии журналиста: оказалось, нам как бы больше всех надо. Дико и странно видеть, например, мам детей, больных раком. Им не дают положенные дорогостоящие льготные лекарства, а они боятся сказать об этом. Они говорят: нет. Вдруг будет хуже, вдруг комитет по здравоохранению обидится за то, что мы с вами об этом поговорили. Ну как же так? Все страшное уже произошло — у вас отбирают жизнь детей. Чего еще боятся? Меня это потрясает.

Но мне все равно нравится в журналистике вот эта возможность говорить с людьми. В провинциальной же жизни часто вообще ничего не происходит, а я могу ездить и видеть невидимое. Вот я мчу в какой-нибудь Новоржев или Невель и где-нибудь там узнаю, как почтальон провалился на почте под пол и как его впятером оттуда вытаскивали и как потом он заболел астмой оттого, что кругом — грибок и плесень. Я могу видеть настоящую жизнь. Но мое нынешнее «иноагетство», конечно, этому теперь очень мешает. Люди отказываются общаться. Они насмотрятся в телевизоре Соловьева и Киселева, а тут вдруг я. Трындец! Приехал «иностранный шпион»! Всех теперь расстреляют! Они говорят: передайте тем вашим, что вас послали, что у нас тут все нормально. Очень унизительно оправдываться перед ними — это как будто с тебя сдирают кожу.

О том, что я «иноагент», сама я узнала случайно — 28 декабря прошлого года. Я как раз разговаривала по скайпу с психотерапевтом. Забыла сдуру выключить мессенджер. Было 16.50, и у меня вдруг все начало взрываться и звенеть — телефон, холодильник, ноутбук, все. Я думаю: да блин! Что-то ведь случилось, сейчас я пропущу какую-то важную новость. Краем глаза вижу сообщение от коллеги: «Люда, у тебя пол горит под ногами!» Что? Какой пол? Чего ты бредишь?

Ну а дальше я заканчиваю сессию, открываю новости и вижу свою фамилию в списке лиц, признанных «иностранными агентами». Первое ощущение у меня было — ярость. Я? Я — «иноагент»?! Я — чертов «иноагент»? Да вы там долбанулись, что ли? Ну а дальше, конечно, страх.

И вот до сих пор я не дозвонилась по этим четырем номерам. Я периодически, когда у меня есть время, их набираю и один только раз попала на какого-то секретаря. Она услышала, кто я, больше телефоны мне не отвечают. Наверное, что-то оборвалось, и до сих пор я не знаю, чей именно я «агент»: «Моссад». MI6. Госдеп. Вариантов же много, но как мне объяснили потом в суде, который я проиграла, это к делу не относится.

Идиотизм, конечно, выматывает. Особенно вот эта вот приписка из 24 слов, которую я знаю теперь наизусть и которую я капслоком обязана добавлять к каждому сообщению от своего имени в публичных местах: ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА. Вот я, скажем, вижу красивое платьишко в магазине «ВКонтакте» и спрашиваю на странице: «Цена?» И делаю вот эту приписку. И меня там банят, считают, что я идиот, спамер. А я просто выполняю закон. Ведь первый раз на отсутствие маркировки — штраф чуть ли не полмиллиона, второй раз — штраф, а третий — уголовка. Что-то не очень прельщает меня мысль стать политзаключенным за платье.

Меня, наоборот, прельщает мысль нормально делать свое дело. Вот как я его всегда раньше делала, когда писала, например, репортаж о дедушке, узнике концлагерей, который всю жизнь прожил в каморке на железнодорожном вокзале в Новосокольническом районе Псковской области. В забытой каморке, где туалет за сто метров, где нет воды, где поезда чух-чух. Он был болен, не вставал, а ему говорили: все по закону, у вас хорошие условия. А после моего текста дедушку заметили и переселили. Так что иметь возможность свободно говорить о том, что происходит вокруг, — круто. И круто было бы просто иметь такую возможность.

Дмитрий Пермяков, депутат Псковской городской думы по единому избирательному округу, член партии «Яблоко», лицо аффилированное с лицом, выполняющим функции «иностранного агента»:

— Папа мой учился в Питере, мама — в Нижнем Новгороде, потом они получили распределение в Псков и вместе работали инженерами на Псковском радиозаводе. Так что и я, и моя младшая сестра всю сознательную жизнь тоже прожили в Пскове.

Что это за место — начинаешь понимать постепенно. В детстве я и мои ровесники Псков немножко ругали и даже в чем-то презирали. Особенность в том, что мы находимся между двух столиц. До нас волей-неволей доходят слухи о жизни в Москве или Санкт-Петербурге, и кажется, что здесь совершенно нечего делать. Годам к семнадцати безальтернативно видится один только путь — непременно отсюда уехать. Оставаться — вообще не вариант. Но годам к тридцати ты начинаешь ценить Псков. Окидываешь все вокруг взглядом и понимаешь: а местоположение-то отличное. Можешь мотаться в Питер, Москву, Таллинн или Юрмалу. Природа прекрасная. История. Крепости. Храмы. У нас есть даже музей колокольного звона, и он классный. То есть Псковская область хороша для жизни после тридцати.

Другое дело — кем ты здесь станешь к тридцати годам. Моя жизнь как-то плавно привела меня в политику. Я всегда был мальчиком, который не любит активные игры, но любит читать. Мне было интересно, как все устроено. Я хотел все систематизировать. Скажем,

Настоящую политическую жизнь я начал с того, что в четырнадцать лет собирал подписи для депутата, имени которого теперь даже не помню. К семнадцати годам уже хотел как следует разбираться, кто у нас тут и куда избирается. У меня была группа друзей на первом курсе, и всех их я привлек в свою бригаду — мы везде расклеивали какие-то плакаты, разносили агитационные газеты. Но к тому времени у меня еще не сформировался, как говорится, политический вкус.

Лет в восемнадцать я вступил в политическую партию, тогда она называлась Союз правых сил. Мне хотелось тогда все реформировать и реформировать в либеральную сторону. А у них был тогда лозунг: «Путина — в президенты, Кириенко — в Думу». И как бы сейчас люди ни говорили, но тогда ни у кого — за исключением, может быть, самых прозорливых — не было даже и мысли о том, что будет после избрания Владимира Путина во власть. Тем более — что будет происходить в России через двадцать лет. А тогда все это было очень даже позитивно.

Чуть позже, когда СПС развалился, я пошел искать людей, близких мне по воззрениям, и пришел к Шлосбергу. Мы с ним долго разговаривали, это было довольно интересно. Некоторое время спустя, когда началась избирательная кампания по выборам депутатов Государственной думы 2008 года, Шлосберг пригласил меня поработать у него в штабе. Так я там и остался. Получается, вот уже тринадцать лет я в Псковском «Яблоке».

Первые лет пять я был техническим и юридическим сотрудником — в основном составлял документы. Но потом я стал более активным участником общественной жизни. Я понял, что мне интересно: делать что-то для других людей. Решил попробовать свои силы. И все начало развиваться как снежный ком. В итоге получил мандат депутата Городской думы и почувствовал, что развиваюсь, не стою на одном месте.

Да это и невозможно сейчас, когда мою супругу сделали «иноагентом». Я сразу засел за изучение документов. Оказалось, что приняты законы, которые ограничивают участие в выборах в Госдуму вообще любых инакомыслящих. Здесь теперь — экстремисты, там — «иностранные агенты», а тут — нежелательные организации. И не одни, а еще и связанные с ними лица. По сути, это касается всех людей, которых власти не хотели бы видеть на выборах.

И вот когда я это изучал, вдруг понял, что это касается непосредственно меня. Супруга у меня теперь — «иностранный агент», а у нас с ней есть совместное финансирование, у нас вообще общий бюджет. Более того: вот она может проиграть мне в споре мороженое и купить мне его. Допустимо ли это с учетом того, что я вообще-то занимаюсь политической деятельностью?

Как наше совместное проживание вообще сказывается теперь на чистоплотном функционировании государства? Ведь я плачу ему налоги и формально выходит, что от лица, аффилированного с «иноагентом», Россия получает деньги на армию, полицию, здравоохранение и культуру. Страшно подумать, но даже сам президент Российской Федерации может получить от меня рубль. Ну хорошо, может, не рубль. Тридцать копеек.

Я стал думать, что со всем этим делать. Взял избирательный кодекс, закон о выборах в Облдуму, все существующие документы и полностью их изучил, чтобы понять — а что если я пойду на выборы в Государственную думу? Какие риски чисто теоретически влечет за собой статус лица, аффилированного с «иностранным агентом»? Надо мне его декларировать или просто промолчать? По большому счету, рисков немного. Шансы промолчать и не быть за это наказанным очень хорошие.

Но потом мне пришла в голову простая мысль: а почему молчать? Чего я боюсь? Ну да, я аффилированное лицо. Я должен в своих агитационных материалах не менее 15 процентов площади отводить под упоминание о своем статусе. Ок. Да, в избирательном бюллетене будет обязательно написано, что я — лицо, аффилированное с «иноагентом». В дебатах ведущие обязаны будут с каменным лицом называть меня каким-то особенным образом. И мне показалось: да круто, пусть. Может быть, это как раз и сделает меня ярким пятном на фоне довольно безликой массы кандидатов. В конце концов, я решил, что пойду на выборы сам, вместе со своей аффилированностью. Я вышел из партийного списка «Яблока» и на выборах в областную думу решил избираться по одномандатному округу.

Ну а как? Почему мы должны теперь попрятаться? Нам нравится здесь жить. Нам нравится то, чем мы занимаемся. Нам нравится каждый день сталкиваться с вызовами времени и восторгаться, когда удается все правильно разрешить. Нам нравится добиваться всего своими силами и своим собственным умом. И жаль, что вместо этого приходится ждать, как за нами придут с ордером на обыск или повесткой в суд. Жаль наблюдать весь этот сюр. Жаль думать, что в любой момент может создаться ситуация, в которой я вообще не смогу заниматься политикой, а ведь это — большая часть моей жизни. Ожидание того, что тебя выдавят, вынудят уехать или закроют в тюрьму, оно довольно тягостное. Но пока что у нас есть главное: мы понимаем, что мы здесь выросли, мы здесь живем, мы здесь работаем. Добровольно отказываться от этого мы не хотим и не будем.

Карл, кот, аффилированный с лицом, выполняющим функции «иностранного агента»:

Карл молчит. Но в ролике, снятом как-то «иноагентом» Савицкой и аффилированным с ней мужем Пермяковым, Карл действует. Дело происходит накануне голосования за поправки в Конституцию, которые обнуляют срок пребывания у власти президента Путина. Карлу предлагают на выбор два рукописных бюллетеня — «за» и «против» поправок. Карл выбирает «против», берет зубами бюллетень и кладет его в чашку, символизирующую урну.

Что тут еще добавить? Видимо, придут и за котом тоже. Как говорит в своей мудрой пословице многотерпимый русский народ: «не все коту творог, пора и жопой об порог».

Россия, Карл!