«Наше будущее похоже на прошлое,
которое постоянно возвращается,
как будто наша история –
это стационарный велосипед»

Алехандро Серрано Кальдера,
никарагуанский философ.

За несколько недель с начала июня в Никарагуа были арестованы или помещены под домашний арест ведущие деятели оппозиции, журналисты независимых изданий, активисты политических партий и социальных движений, крупные бизнесмены.

Волна репрессий

Среди них Кристиана Чаморро Барриос — наиболее влиятельный из возможных кандидатов от оппозиции на предстоящих в ноябре 2021 года президентских выборах, дочь экс-президента страны Виолеты Чаморро (1990–1996). Кроме того, были задержаны Артуро Крус, дипломат, бывший в 2007–2009 годах послом сандинистского правительства в Вашингтоне; Феликс Марадьяга, политический активист, лидер Движения национального единства «Синий и Белый» (цвета никарагуанского флага); Хуан Себастьян Чаморро, экономист, бывший заместитель министра финансов, племянник Виолеты Чаморро, и журналист Мигель Мора.

Кристиана Чаморро обвиняется в «злоупотреблениях, подрывной идеологической деятельности во вред государству и обществу в Никарагуа», а также в отмывании денег через фонд, носивший имя ее матери (Fundación Violeta Chamorro) и занимавшийся отстаиванием свободы печати в Никарагуа на фоне нараставших все последние годы репрессий против независимых изданий. Примечательно, что, будучи руководителем этого фонда, Кристиана Чаморро объявила в конце января 2021 года о его закрытии, с тем чтобы не попасть под действие принятого в октябре 2020 года закона об «иностранных агентах», предусматривающего обязательную регистрацию журналистов и НКО, штрафы в случае отказа и принудительный роспуск организаций. Кроме Кристианы Чаморро по делу об отмывании денег преследуются еще двадцать журналистов, два администратора фонда и несколько связанных с ним политических активистов.

Если преследования журналистов и политических активистов стали обычным делом в последние три года, то произошедшие в начале июня аресты ведущих предпринимателей — Хосе Адана Агерри, до конца прошлого года возглавлявшего Высший совет частных предприятий (главную предпринимательскую организацию страны) и Хосе Риваса Андурая, исполнительного директора крупнейшего в стране Производственного банка (Banco de la Producción) — из ряда вон выходящее событие для страны, в которой крупный бизнес до 2018 года был важнейшей составляющей правящего блока. Агерри, как и большинство задержанных политических активистов, включая трех кандидатов в президенты, обвиняются в «призывах к иностранному вмешательству во внутренние дела страны, к иностранному военному вторжению» и финансировании деятельности их организации иностранными державами. Принятый в декабре 2020 года Закон 1055 «О защите прав народа на независимость, суверенитет и самоопределение во имя мира» запрещает претендовать на выборные государственные должности и поражает в политических правах всех оппозиционеров, которых режим называет «предателями Родины» и «подстрекателями к перевороту».

Самым громким после Кристианы Чаморро стало задержание Доры Марии Тельес, легендарной comandante dos («команданте два»), которая в 1978 году в 22 года командовала захватом Национального дворца в Манагуа. В результате были освобождены более 60 политических заключенных в обмен на захваченных сандинистами депутатов парламента. Через год, в 1979 году, в ходе вооруженного восстания она командовала взятием Леона, первого крупного города, отбитого у диктатуры Сомосы. Кроме нее были задержаны бывшие партизанские командиры Виктор Уго Тиноко и Уго Торрес, в 1974 году участвовавший в захвате заложников на рождественской вечеринке в доме министра сельского хозяйства в правительстве Анастасио Сомосы Дебайле. В обмен на них из тюрьмы были выпущены сандинисты и, в частности, сам Даниэль Ортега. Все трое вышли из Сандинистского фронта в середине 1990-х из-за разногласий с возглавлявшим партию Ортегой и участвовали в создании Движения сандинистского обновления, а сейчас являются лидерами левоцентристской партии Союз национального обновления.

Устранить оппозицию накануне выборов

В результате этой волны репрессий, целью которой совершенно очевидно является устранение наиболее видных деятелей оппозиции перед президентскими выборами, политический кризис в Никарагуа уже несколько недель является одной из главных новостей латиноамериканских и ряда западных СМИ. Последний раз эта маленькая центральноамериканская страна с населением в 6,5 млн человек была мировой новостью в апреле–июне 2018 года, когда в ней вспыхнули массовые протесты против объявленной режимом пенсионной реформы и повышения налогов. Ортега очень быстро отменил реформу, но она послужила катализатором массового взрыва. В течение нескольких месяцев десятки и сотни тысяч людей выходили на улицы никарагуанских городов, требуя отставки президента Ортеги и проведения досрочных выборов. В результате ответных репрессий тогда погибло 325 человек, сотни были ранены, посажены в тюрьмы и подвергнуты пыткам и исчезновениям. Около 100 тысяч человек вынуждены были покинуть страну. По сути дела именно тогда и начался нынешний кризис, новая волна которого обрушилась на Никарагуа сегодня.

Путь к личной диктатуре

Правление Даниэля Ортеги превратило Никарагуа в одну из самых одиозных латиноамериканских диктатур, которая воспринимается в одном ряду с авторитарными режимами в Венесуэле и на Кубе. Однако, несмотря на очевидную идеологическую и внешнеполитическую близость, никарагуанский режим отличает ряд очевидных политических и, особенно, экономических черт. Приход к власти СФНО в 1979 году в результате вооруженного восстания был последней классической народной революцией ХХ века. Она породила огромные надежды не только в Центральной, но и во всей Латинской Америке. Великий Хулио Кортасар назвал свою последнюю прижизненную книгу «Никарагуа, беспощадно нежный край» (Nicaragua tan violentamente dulce, 1983). Будучи марксистским движением по происхождению, СФНО открыто отмежевался от государственной экономической модели, доказавшей свою полную неэффективность на Кубе и в СССР, и объявил своей целью социально ориентированную смешанную экономику. Национализации подлежала только собственность, хотя и немалая, клана Сомосы и его сообщников. Политически сандинистский режим на первых порах также существенно отличался от кубинского прототипа: в нем не было единоличного лидера, в руководство СФНО на равных входило девять человек.

Даниэль Ортега в первый раз становится президентом в 1985 году в условиях вооруженного противостояния с поддерживаемым США Национальным сопротивлением («контрас») на выборах, которые либеральная и консервативная оппозиция бойкотировала. Следующие выборы в 1990 году сандинисты проигрывают и на 17 лет уходят в оппозицию. Именно в этот период начинается та внутренняя трансформация СФНО, которая, в конечном счете, приводит к становлению диктатуры, приобретающей все больше сходства со свергнутым сандинистами режимом Сомосы. Даниэль Ортега, в качестве лидера партии, постепенно подчиняет ее своему полному политическому и бюрократическому контролю, оттесняя в оппозицию или политическое небытие большую часть первоначальной сандинистской «девятки». В конце 1990-х годов Ортега заключил фактический пакт с тогдашним президентом Арнольдо Алеманом (1997–2002), который, по словам его бывших союзников, «воровал с большей скоростью, чем при диктатуре Анастасио Сомосы». Фракция СФНО в парламенте защищает Алемана от обвинений в коррупции, в обмен Ортега получает поддержку возглавляемой Алеманом партии «Никарагуанский либеральный альянс» на президентских выборах 2006 года. Находясь в оппозиции, Ортега налаживает отношения с непримиримым врагом сандинистов в 1980-е годы архиепископом Никарагуа кардиналом Мигелем Обандо и Браво.

Установив полный личный контроль над СФНО, Даниэль Ортега в 2007 году возвращается на президентский пост при поддержке католической церкви, крупного бизнеса и части прежней либеральной оппозиции: должность вице-президента получает один из лидеров «Никарагуанского либерального альянса» Хайме Моралес Карасо. Этот президентский срок (2007–2012) должен был бы стать последним для Ортеги, поскольку 147-я статья никарагуанской конституции исключала переизбрание президента сразу после первого срока и избрание одного человека на пост президента более двух раз. Однако перед выборами 2011 года Верховный суд Никарагуа, вопреки сопротивлению политической оппозиции и части общества, принимает решение о том, что конституционный запрет на переизбрание к Даниэлю Ортеге не приложим. Это открывает ему путь к новому президентскому сроку (2012–2017), в ходе которого в январе 2014 года подконтрольный Ортеге и СФНО парламент вносит в конституцию поправку, разрешающую непрерывное и бессрочное переизбрание президента. Тем самым была расчищена дорога к увековечиванию власти СФНО и личной диктатуре Даниэля Ортеги.

Союз либералов с авторитарной властью

Парадокс никарагуанской ситуации заключался, однако, в том, что экономическое положение страны в 2007–2017 годах было существенно лучше, чем в большинстве латиноамериканских стран, что радикально отличало Никарагуа и от вечно стагнирующей Кубы, и от нарастающего экономического коллапса в Венесуэле. До 2018 года Никарагуа была самой быстрорастущей экономикой Центральной Америки: в течение 10 лет среднегодовые темпы роста составляли 5,2%. Это обеспечивалось путем создания благоприятного климата для крупного бизнеса, притока иностранных капиталовложений в новые сборочные предприятия, накопления резервов и укрепления государственных финансов с помощью льготных займов от Центральноамериканского интеграционного банка. Низкая собираемость налогов компенсировалась поставками дешевой венесуэльской нефти (до конца прошлого десятилетия Венесуэла могла себе позволить специальные цены для стран Центральной Америки и Карибского бассейна). Это, по словам Франсиско Агирре, бывшего в 2007–2012 годах председателем экономической комиссии никарагуанского парламента, «парадокс, поскольку Ортега начинал как социалист. Но в реальной экономической политике он прагматик».

Вместе с тем ни высокие темпы роста, ни авторитарная политическая стабильность, ни безопасность граждан, радикально отличавшая Никарагуа от соседних Сальвадора и Гондураса, раздираемых нескончаемыми войнами криминальных группировок, не вели к улучшению положения населения. Никарагуа — вторая по уровню бедности страна региона — уступает по этому показателю только Гаити. В стране не было проведено образовательной реформы, которая повысила бы квалификацию рабочей силы и уровень зарплат. Низкий уровень заработной платы является источником постоянной экономической эмиграции в Коста-Рику и США.

В течение благополучного десятилетия 2007–2017 годов никарагуанский частный сектор и его политические представители ничего не имели против союза с авторитарной властью, приносившего им устойчивые прибыли. Они молчали до самого последнего времени, когда сажать начали и их. Оппозиция режиму находилась в раздробленном и подавленном состоянии. Никто не ожидал поэтому, что объявление о пенсионной реформе приведет к политическому взрыву такой силы, как это произошло в апреле 2018 года. Количество людей, представителей всех слоев общества, вышедших на улицу под дубинки и пули полиции, и полувоенных формирований режима, пропорционально населению этой страны сделало ее абсолютным чемпионом мира по интенсивности уличного протеста в последнее десятилетие. Неожиданно выяснилось, что большинство населения бесконечно устало от правящего режима, что всех уже тошнит, как сорок лет назад стошнило от Сомосы.

Вырождение сандинистской революции

И было от чего. В течение 15 лет непрерывного нахождения у власти режим Ортеги приобретал все более зловещие и гротескные черты, очевидно напоминавшие всем диктатуру Сомосы. Главную роль в этом играет Росарио Мурильо, жена диктатора и с 2017 года вице-президент страны. Она все больше выдвигается на первые роли на фоне стареющего (75 лет) и периодически исчезающего с публичного поля Ортеги. Мурильо активно насаждает в стране новую религию — смесь христианской, революционной и эзотерической мистики. Она руководила репрессиями против протестующих в 2018 году. «Мы готовы на все», — заявляла она, ежедневно появляясь на телевизионных каналах, которые контролируют ее сыновья. Причудливо одетая, психически неуравновешенная, грубая и жесткая, Мурильо сегодня осуществляет ежедневный контроль над всем и вся в Никарагуа — политикой, экономикой, государственным управлением, кадрами, репрессиями, пропагандой. Она, несомненно, зримый и яркий символ чудовищного вырождения сандинистской революции.

У пары девять детей (трое из них — дети Мурильо, усыновленные Ортегой). Восемь из них имеют официальный ранг советников президента и контролируют предприятия, распределяющие нефтепродукты, а также большую часть телевизионных каналов, рекламных и пропагандистских компаний, которые финансируются из государственного бюджета. Постепенно семья захватывает все новую собственность, ставя под контроль банки и предприятия, экспроприированные у политических противников режима. Ровно так поступал клан Сомосы, который по сути дела владел страной — землями, промышленными предприятиями, финансовыми институтами — как частной собственностью. Правящая семья проживает в укрепленном, обнесенном стеной районе Эль Кармен, который занимает два квартала в центре Манагуа. Это восемь домов, закрытая улица, стадион и отрезанная часть ранее общедоступного парка. Вся эта собственность была зарегистрирована на имя Ортеги за один день до передачи им власти Виолете Чаморро в апреле 1990 года. Здесь под круглосуточной охраной живут дети и внуки правящей пары. Это вызывает неизбежные ассоциации одновременно и с «Крестным отцом» Марио Пьюзо (в похожем укрепрайоне жила семья Дона Карлеоне в Нью-Йорке), и, конечно, с латиноамериканской классикой, знаменитыми романами Габриэля Гарсии Маркеса и Марио Варгаса Льосы.

С 2018 года начался экономический спад (-3,7% ВВП в 2019 году), усиленный пандемией ковида. Его присутствие в Никарагуа правящая пара долго отрицала, проводя массовые праздники и мистические публичные действа. В Никарагуа нет никакой программы помощи неформальному сектору, подобной, например, распределению наличных среди беднейшего населения Бразилии. Абсолютная бедность (доходы ниже 3,2 доллара на человека в день), по данным Мирового банка, достигла 15% населения. Именно на этом фоне режим усиливает репрессии и полностью устраняет всех конкурентов, которые могли бы сконцентрировать народное недовольство на предстоящих выборах, сорвав переизбрание Ортеги на очередной срок.

Что дальше?

Может ли Никарагуа измениться? Может ли мирное восстание и ненасильственное сопротивление, как говорит исторический лидер сандинизма, писатель Серхио Рамирес, «разорвать порочный круг, который превратил страну в карикатуру демократии, лишенную институтов, способных противостоять воле тех, кто привык диктовать сверху: кому арест, кому пытки, кому смерть, кому изгнание». Возможно ли это «в стране, вечно терзаемой гражданскими войнами, когда один вооруженный каудильо начинал войну с каудильо у власти, и в конце концов этот новый каудильо-освободитель создавал новую диктатуру»? Или же историческая колея будет воспроизводить этот порочный круг на каждом новом витке, неизменно приводя к власти людей, для которых нет других ценностей, кроме власти, под какими бы лозунгами — социалистическими, марксистскими, демократическими, христианскими — они к ней ни приходили?

Эти вопросы, похоже, не имеют ответа. Удивительно, но события в маленькой бедной стране на задворках забытой богом и людьми Центральной Америки выводят нас на общие проблемы не только латиноамериканского, но и мирового развития. Никарагуа уже более сорока лет служит ниспровергателем догм и мифов, как левосоциалистических, так и либеральных. Вооруженное свержение диктатуры Сомосы в 1979 году, согласно революционным теориям, не могло, не должно было произойти и тем не менее случилось. Это событие породило колоссальные надежды среди латиноамериканских левых (надежды, которые полностью разделяла тогда и автор этой статьи) на то, что удастся решить, наконец, «квадратуру круга»: преодолеть проклятье бедности и социального исключения, веками довлеющее над половиной населения латиноамериканских стран, соединив это с политической демократией и отказом от мертвящей хватки так называемого «реального социализма» в экономике и обществе. Этого хотели двадцати- и тридцатилетние командантес и геррильерос, вошедшие в Манагуа 19 июля 1979 года. Но этого не случилось. В 1999 году, еще до возвращения Даниэля Ортеги к власти, Серхио Рамирес опубликовал полную горечи и разочарования книгу под красноречивым названием Adiós muchachos.

С либеральной точки зрения этого заведомо не могло получиться, потому что, как известно, вооруженное взятие власти, насилие может привести только к авторитарному режиму и ничему больше. Но первый период пребывания сандинистов у власти в результате ее вооруженного завоевания (1979–1990) и становление «ортегистской» диктатуры разделяют 17 лет нахождения сандинистов в оппозиции правительствам, гордо называвшим себя либерально-демократическими. Да и Уго Чавес пришел к власти в Венесуэле в 1998 году легально, на абсолютно честных выборах. Дело, очевидно, в другом — в изъянах и слабости демократических институтов, причем не только в странах, история которых представляет собой непрерывное господство традиционалистских диктатур, подобных Никарагуа. Уго Чавес пришел на развалины венесуэльской демократии, которая устояла в 1960–1970 годы, когда в большинстве стран Южной Америки господствовали военные диктатуры, но рухнула в 1980-е годы под воздействием экономических проблем. Главная из этих проблем — глубочайшее неравенство и социальное исключение, которое обеспечивает базу народной поддержки авторитарно-популистским режимам. Для людей, которые не могут отстоять свои интересы через институциональные каналы представительства, демократия и ее институты — пустой звук. Это верно не только для большинства латиноамериканских стран, включая самые развитые — Бразилию, Чили и Аргентину, но и, как показала история президенства Дональда Трампа, и для старейшей в мире американской демократии.

Американские институты устояли (до сих пор) под напором патерналистских требований людей, которые больше не чувствуют себя представленными демократическими институтами и связанными с ними политиками. Неясно пока, устоят ли бразильские, где через тридцать с лишним лет весьма успешного демократического строительства к власти (на выборах!) приходит Жаир Болсонару, открытый сторонник военной диктатуры, праворадикальный политик, объявивший уже, что он признает результаты президентских выборов в 2022 году только в том случае, если будет переизбран.

Примечательно, что вопреки либеральной догме в этом деле ему активно способствовал никарагуанский крупный бизнес, для которого авторитарный режим открывал широчайшие возможности.

Сколько может стагнировать диктатура, которая в условиях экономического кризиса лишается возможности кооптации и все больше опирается на репрессии и силовые структуры? Ответ на этот вопрос пытались дать венесуэльцы, которые трижды — в 2014, 2017 и 2019 годах — сотнями тысяч выходили на улицу с требованием отставки режима Мадуро. Ровно этого же хотели и белорусы летом 2020 года, и никарагуанцы в 2018–2019 годах. Но Мадуро, Лукашенко и Ортега устояли и уходить не собираются. Что может народ, лишенный как инструментов демократического представительства, так и возможности легального выхода на улицу без риска для жизни, здоровья и свободы? Лишне говорить, что это и совершенно российский вопрос, как и прочие поставленные в этой статье о маленькой Никарагуа.