23 мая лайнер авиакомпании Ryanair, летевший из Афин в Вильнюс, был вынужден экстренно приземлиться в Минске после сообщения о минировании воздушного судна. «Минами» для властей Беларуси, как выяснилось позже, были двое пассажиров — основатель и экс-главный редактор Telegram-канала Nexta и телеграм-канала «Беларусь головного мозга» Роман Протасевич, а также его девушка, гражданка России Софья Сапега. Их сразу арестовали.

3 июня белорусский государственный телеканал ОНТ показал видео с кающимся Романом Протасевичем — он признал свою вину в организации массовых несанкционированных акций в Беларуси, подверг критике своих соратников и с уважением отозвался о Лукашенко. Многие тогда пришли к выводу, что оппозиционного журналиста подвергли жесточайшим физическим и психологическим пыткам и что все, о чем он говорил на протяжении полуторачасового видео, — результат насилия.

14 июня в национальном пресс-центре МИДа Беларуси прошел брифинг, на котором неожиданно для всех снова появился Роман Протасевич. Он выглядел совершенно иначе, чем на первом видеоинтервью, — спокойным и позитивным. Конечно, и после брифинга многие говорили о том, что все его эмоции были наигранными, но сам Роман Протасевич как будто даже обижался на коллег-журналистов, которые не верят в то, что его «никто не бил, пальцем не трогал»:

— Я прекрасно себя чувствую, я в отличном настроении, у меня нет никаких жалоб. Если кто-либо в этом сомневается, то я готов с разрешения следствия пройти любую независимую медицинскую экспертизу, медицинское освидетельствование, — говорил Протасевич. — Никто меня дополнительно ни в чем не убеждал, на мне нет электрошокеров, мне не колют сыворотку правды, ничего, зачем мне это? Вы не верите в то, что я говорю искренне? Если не верите — так и скажите…

Так ему и сказали на пресс-конференции: что не верят ни одному слову.

Мы попросили эксперта-профайлера, чьи навыки основаны на знании систем комплексной психодиагностики и верификации лжи, помочь разобраться с состоянием Романа Протасевича. Психиатр, психолог, специалист в области нейролингвистики, когнитивистики, поведенческого и криминалистического анализа, проходивший обучение у мировых мэтров профайлинга в Великобритании, Швейцарии, Португалии, Франции и США, Алексей Филатов просмотрел оба видео и ответил на наши вопросы.

— Алексей, я хочу вас попросить о независимом анализе. Было опубликовано очень много разных мнений по поводу двух интервью находящегося под стражей журналиста и блогера Романа Протасевича. Прошу вас отрешиться от всего прочитанного и услышанного и говорить только о его состоянии во время первого его интервью и при втором явлении публике на брифинге. Только о том, что видите именно вы как специалист.

— На видео после его задержания я вижу высокий, огромнейший, жесточайший уровень стресса. По этому интервью ничего точного, конкретного сказать нельзя, так как человек в тот момент действовал в состоянии шока. Сказанное в таком состоянии можно всерьез не принимать. И я говорил об этом вашим коллегам, которые звонили мне в первые дни июня, объяснял, что все будет видно спустя некоторое время, когда в нем все как-то устоится, перейдет в другую фазу. И брифинг, на который привезли Романа Протасевича, оказался в этом смысле очень показательным.

— Что, по-вашему, произошло с Романом за 11 дней, прошедших между съемками?

Возможно, ему провели небольшой экскурс по местам, где наглядно видно, как может быть больно и унизительно в случае непослушания. А потом избрали «добрую» тактику. «Злой полицейский» запугал, а потом с ним стал общаться «добрый полицейский», и на этом фоне Протасевич, конечно, решил, что лучше сотрудничать со следствием. Если мы сравним его с известными лидерами оппозиции в России, которые знают обо всех рисках и тем не менее продолжают свою борьбу, то Протасевич оказался совершенно не готов к противостоянию. И он будет сотрудничать, взаимодействовать, подстраиваться, потому, что он — не боец. И я бы сказал, что профессионалы со стороны силовиков правильно это оценили и соответственно решили с ним работать «по–доброму»: кормить, давать спать, особо не жестить…

И у Протасевича стало формироваться что-то вроде стокгольмского синдрома. Раньше он говорил, что Лукашенко — исчадие ада, другими словами, конечно, но по смыслу — именно так. Теперь он говорит об уважении к нему и перемежает это приятными эпитетами в его адрес.

— Это может быть вынужденным?

— Это все же скорее разновидность стокгольмского синдрома, когда людей, которых ты вроде бы ненавидел, встречаешь в реальной, а не виртуальной жизни, и они, вопреки всем катастрофическим ожиданиям, вдруг ведут себя более-менее нормально, адекватно. Могли бить — не бьют, могли не кормить — кормят, могли не давать спать — дают спать. Могли закрыть так, чтобы вообще он был бы полностью отделен от мира, — а они его везут на интервью. И Протасевич думает, что, может, они и не такие плохие, может быть, он ошибался.

Да,

— То есть речь идет о том, что он вынужден не просто изображать, что он так думает, но и действительно менять свои взгляды?

— Именно. Поэтому он самого себя убеждает в том, что поступает правильно: нужно сотрудничать со следствием, нужно рассказывать силовикам чуть ли не все, что он знает. А точнее — вообще все, что он знает. И когда он сообщает на брифинге, что говорит правду, что к нему хорошо относятся, что он чувствует себя прекрасно, — это абсолютная правда, он не лжет. Понятно, что со стороны властей — это сознательная стратегия на перевербовку оппозиционного журналиста. Ему показывают «человеческое лицо», чтобы он рассказал им ту информацию, которая у него есть, она для них, безусловно, ценна.

— Все же Роман Протасевич буквально вырос в протестной журналистике, он ездил в «горячие точки», сложно поверить, что с ним могла приключиться такая метаморфоза. Сложно поверить, что он не просто изображает преданность режиму, против которого работал, а действительно впал в стокгольмский синдром и стал относиться к нему с уважением.

— Судя по всему, — я не могу этого точно утверждать, потому что лично с ним не разговаривал, но позволю себе предположить, исходя из наблюдений по видео, — он относится к типу личности с истероидным демонстративным радикалом. Эмоциональность, относительная мягкость, демонстративное поведение, стремление к славе, вниманию. Скорее всего, его поездки в «горячие точки» были импульсивны, потому что им всегда легко было манипулировать, — все зависело от того ближнего окружения, в котором он находился. Они так говорят, и я буду стараться так делать, и буду в этом самым ярким. Пофоткаться, засветиться — да, сказать, что я причастен вот к этому делу, — да, с удовольствием. Вряд ли он был способен на какие-то реальные столкновения, скорее нет, чем да.

Он сам говорил, и это подтверждали свидетели, что у него в самолете началась чуть ли не паническая атака.

Он не может держать себя в руках в большом стрессе и будет делать если не все, то очень многое для того, чтобы этого большого стресса избежать.

Честолюбие и хвастовство — послушайте его интервью, которые он давал разным СМИ еще до ареста, сколько раз он сказал, что смог довести свое издание до миллиона подписчиков, и сколько раз повторил, что это его и только его заслуга. Это человек, который не сможет драться, не будет участвовать в прямом открытом противостоянии — нет, точно нет. Истероидный радикал — это еще и неспособность, и отсутствие даже желания идти воевать. Человек готов самого себя убедить в чем бы то ни было, в чем угодно, лишь бы не думать о плохом, что может быть с ним. Человек думает, что он все расскажет, и, может быть, его отпустят, дадут какой-то условный срок. Вполне вероятно, что ему пообещали, что отпустят, что ничего ему плохого не будет, и он скорее поверит в это, чем не поверит. Навешать ему лапши на уши (простите за такой слог) достаточно просто, особенно силовикам, которые далеко уже не первый десяток людей раскалывают.

— Иными словами, его второе выступление — это не песнь обреченного, а надежда на лучшее?

— Да, это надежда на то, что он прорвется, если все расскажет и распишется в своем уважении. Ему будут все больше и больше создавать тепличные условия в рамках, конечно, не самого лучшего места. Но будут стараться, чтобы он все больше и больше им верил. И чем больше он будет в этом убеждаться, тем сильнее будет укрепляться в нем стокгольмский синдром, и он еще чаще будет говорить о том, какой прекрасный Лукашенко и какое большое ему спасибо за то, что не отдает его на растерзание

И чем больше он будет это говорить, тем больше сам в это будет верить.

Давайте вспомним еще раз его первое видеоинтервью, когда он в конце разговора расплакался. Есть определенный алгоритм оценки лица, который позволяет определять искренность и неискренность мимических эмоциональных сообщений. Исходя из этой системы его плач был в самом начале не искренний, неестественный. Это было искусственное мимическое выражение — грубо говоря, нужно было пустить слезу, и у него это получилось, потому что он был в сложной ситуации. Не надо было для этого сильно стараться. Но исходя из поведенческих критериев повторю, что начался плач искусственно, и только потом он заплакал по-настоящему.

Никто не знает, как бы вел себя на его месте, полагаю, что никто не мог бы в этот момент строить из себя мачо. Но это во-первых, а во-вторых — это была бы для него проигрышная стратегия. Ему нужно было признать вину, чтобы с ним был не «злой», а «добрый полицейский», строил бы из себя мачо — мы бы не увидели никаких интервью и никаких пресс-конференций.

Повторюсь,

Любой профессионал в области поведения человека закономерно усомнился бы в искренности и честности того, что он говорит. Но мы много раз видели на практике, как человек, после того как он под давлением дал вынужденные признательные показания, через несколько дней отказывается от них, говорит, что его вынудили, заставили. С Романом Протасевичем такого не произошло, потому что за прошедшее время его убедили, что лучше сотрудничать, чем сражаться, лучше по-хорошему, чем по-плохому. Между сьемкой первой и второй с ним была проведена большая и профессиональная работа, и видно, что сейчас он на пути перевербовки.

Динамика очень заметна. В сравнении с первой съемкой на второй он чувствует себя гораздо более раскованно, ведет себя более естественно и более искренне. Стресса у него уже гораздо меньше, он чувствует относительную безопасность. Посмотрите, как он неплохо взаимодействует с теми участниками пресс-конференции, с которыми общается, он там уже чуть ли не главный — он осваивается в этой системе, легко шутит, потому что понимает — ему это позволено. Это — динамика его состояния, он адаптируется в той системе, в которую попал, и понятно, что это неспроста — обещаны «плюшки». Получит он их или нет — это другой вопрос, но он — поверил.

— То есть на брифинге он не специально старался выглядеть оптимистичным, улыбаться? В этом нет наигранности?

— Нет, не специально и не наигранно, это его абсолютно естественное поведение, относительно, конечно, насколько мы можем об этом говорить, понимая, где он находится. Любой бы человек волновался на его месте, и это с ним происходило вначале, но уже на втором видео он ведет себя весьма раскованно, ему нормально, он владеет ситуацией, адаптировался к условиям.

— Другого пути у него нет?

— Конкретно у него — нет.