— Чтобы узнать, — советует популярный у нас анекдот, — привился ли ваш собеседник, надо спросить, кто победил на выборах.

Шансы велики, что недоверчивые сторонники Трампа не верят в вакцину, но слушают «КьюАнон», где им обещают торжество над сатанистами-педофилами и триумфальное возращение прежнего президента в Белый дом не позже августа.

Впрочем, я знаю и с виду вменяемых ковид-диссидентов, но они обижаются, когда я к ним пристаю.

— Спрашивать о прививке, — бранятся они, — так же неприлично, как о венерических болезнях, недуг — интимное дело для всех, кроме дураков, которым врут врачи, правительство и заговорщики.

К счастью, Нью-Йорк — за исключением русских анклавов — придерживается других политических взглядов, и уровень вакцинации здесь уже достиг критической отметки в 70 процентов, до которой, по обещанию Байдена, вся страна доберется ко Дню независимости 4 июля.

— Все можно! — заявил лучащийся от счастья Куомо, — можно плевать на санитарную дистанцию, можно гулять без маски, можно собираться больше трех, можно ходить в настоящий кинотеатр, где Голливуд наконец-то покажет свои самые шумные — летние — боевики, можно слушать живую, а не консервированную музыку в наших знаменитых концертных залах, можно вовсю наораться среди себе подобных на стадионе, можно сидеть не только снаружи, но внутри ресторанов весь день и пить в барах всю ночь.

— Можно, — радостно добавил мэр, — даже ходить на работу.

Но как раз с этим никто не торопится. Только 12 процентов служащих вернулись в свои конторы, и это ровно столько, сколько их было прошлым летом, когда пандемия еще казалась вечной. Привыкнув к домашнему образу жизни, мы не хотим вновь впрягаться в лямку, чтобы каждый день мигрировать между домашним и рабочим компьютером.

Но это и не важно. Нью-Йорк — не для работы. Это огромная машина развлечения, которая полтора года работала вхолостую, как небоскреб, в котором забыли выключить свет, и он горит ни для кого, дезориентируя птиц и людей.

Никогда, даже 11 сентября, я не видел город столь обездоленным, как в самые страшные дни карантина, когда он стал национальным эпицентром пандемии и трупы (моргов не хватало) держали в грузовиках-рефрижераторах. Опустошенный страхом и болезнью Нью-Йорк цитировал кино. Для старых — «Земляничную поляну», для молодых — постапокалиптические триллеры.

В Нью-Йорке его ждали с особым нетерпением. Ведь этот город — патологический экстраверт. Он живет напоказ и, как природа по Аристотелю, не терпит пустоты, которая обессмысливает его тесную архитектуру. Безлюдье для Нью-Йорка смертельно. Чтобы заразиться городским азартом, нужно, уворачиваясь от зевак и карманников, толпиться, ощущая, как сквозь тебя проходит электрический ток жизни. Собственно, лучшая нью-йоркская достопримечательность — мы сами, и я могу часами бродить по Манхэттену, делая вид, что иду по делам, хотя единственное стоящее дело в Нью-Йорке — хлопотливое безделье фланера.

Город со мной бесспорно согласен. В одночасье на улицы вернулись, кажется, все городские жители (туристов еще мало). Многие по старой привычке нервно и с новой радостью приветливо сморят на босые лица прохожих. Только задним числом понимаешь, как уродливы лица без носа и как много нам может сказать улыбка, даже автоматическая, которой мы встречаем чужой взгляд. Одичавший от одиночества народ рвется общаться по любому поводу. В наконец-то заработавших в полную силу ресторанах посетители знакомятся через столики. Я специально спрашивал дорогу (как будто в Манхэттене есть улица, которую я не истоптал), надеясь поболтать с незнакомцами.

Со своими — тем более. Нью-Йорк впал в другую крайность: наступила череда обедов. Мы жадно ходим в гости и принимаем их у себя, чтобы всласть поболтать и обнять друг друга, ведь осязание, а не обоняние стало первой жертвой вируса. За столом первый тост: «Спасибо, что выжили». После третьей все делятся опытом, то ли жалуясь, то ли хвастаясь мучениями карантина. Наверное, так себя ведут после трудной войны. Эта унесла свыше 600 000 американцев — больше, чем Вьетнамская.

Неудивительно, что городские власти решили отметить конец пандемии полноценным Днем победы: салютом и грандиозным, как это здесь принято, парадом в честь тех, кто сражался с ковидом на передовой, — не только врачей и медсестер, но и простых продавцов и кассиров из магазинов, где до сих пор не снимают маски.

Праздник освобождения сладок вдвойне, потому что Нью-Йорк собирается взять реванш за пропущенное в прошлом году лето. Кульминацией его обещает стать бесплатный трехчасовой концерт в Центральном парке. В августе здесь соберутся 60 тысяч зрителей, чтобы послушать лучших звезд. Уже ведутся переговоры с самим Брюсом Спрингстином.

Надо сказать, что такое массовое действо — чисто нью-йоркская традиция. В этом городе нет главной, вроде Красной, площади. Место этого инструмента державного строительства занимает Большой газон — глубоко штатская, категорически избегающая политических митингов огромная лужайка посреди парка. Здесь-то и располагаются на принесенных одеялах и шезлонгах зрители, которых собирают их любимцы. Однажды я попал сюда, чтобы поглазеть на Далай-ламу. Его представлял Ричард Гир.

— Под цветущими вишнями, — процитировал он хайку, — нет посторонних.

Хотя сакура давно отцвела, эти слова актуальны. Нью-Йорк тяжело переболел, но поправился и вернулся — наконец и ко всем.