Житие Пимена напоминает лихо закрученную историческую драму с элементами детектива и романтической истории. Там есть репрессии и успешная карьера, фронт и лагеря, монашеский подвиг и любовь, КГБ и ЦК. История Пимена ждет своего научного исследования, которое невозможно, пока закрыты архивы КГБ. Мы остановимся лишь на нескольких поучительных эпизодах, некоторые факты обнародуем впервые.

Патриаршество Пимена (1971–1990) — последний «стабильный» период в истории Русской (советской) церкви. Если б не тяжелая болезнь, оно могло продолжиться до XXI века — например, полный ровесник Пимена, первоиерарх Русской зарубежной церкви митрополит Виталий (Устинов), дожил в благополучной Канаде до 2006 года. Истощенный тяжелой болезнью Пимен умер, не оставив преемника, чем открыл путь к патриаршеству «птенцам гнезда Никодимова» — своим главным духовным и церковно-политическим оппонентам. Ныне РПЦ возглавляет бывший секретарь митрополита Никодима (Ротова), уступившего патриаршество Пимену 50 лет назад.

Мученик, герой или дезертир: два призыва и три ареста

Юный иеромонах Пимен запечатлен на картине Павла Корина «Русь уходящая» (его статная фигура — доминанта правой части полотна). Говорят, будущий патриарх одно время скрывался от ОГПУ в мастерской художника. Тогда, в середине 30-х, и Корин, и Пимен не принимали «новый курс» митрополита Сергия (Страгородского) на полное подчинение церкви безбожной власти.

По официальной же версии, 16-летний монах управлял хором московского храма Пимена Великого в Воротниках (у нынешней станции метро «Новослободская»). Там его рукоположили в иеромонаха, после чего Великим постом 1932 г. его впервые арестовало ОГПУ по подозрению в… причастности к маньчжурским событиям 1929 г., когда китайская полиция захватила советское консульство в Харбине (дело № 1234-14). По версии следствия, группа московского духовенства «активизировалась в связи с маньчжурскими событиями» и начала проповедовать «восстановление монархии». Вскоре о. Пимена освободили, но уже в октябре 1932 г. он был призван в РККА, где попал в кавалерийский полк, получил образование фельдшера-ветеринара. В конце 1934 г. вроде бы был демобилизован и стал регентовать в Богоявленском Дорогомиловском соборе, где тогда служил митрополит Сергий, и жил на квартире Сергия в Бауманском переулке. По другой версии (неофициальной), скрывался у Корина, поскольку не вполне легально покинул РККА.

На эту версию работает статья УК РСФСР (193-10), по которой Пимен был осужден в декабре 1936 г.: «Противозаконное отчуждение военнослужащим выданных ему для пользования предметов казенного обмундирования и амуниции, а равно [их] утрата». Пимен оказался на стройке канала Москва–Волга, а в 1938 г. был сослан в Узбекистан. Там начинается успешная светская карьера иеромонаха. В 1940 г. поступает в Андижанский учительский институт, назначается завучем одной из школ. На фото тех лет Пимен — модно одетый и постриженный молодой человек.

«Уполномоченный Совета по Узбекской ССР сообщил, что “учеба Извекова… в педагогическом институте… не подтверждается”. В 1937 г. он был судим за дезертирство из рядов Советской армии, отбывал наказание, однако в анкете и автобиографии за 1959 г. Пимен пишет, что в это время “работал на строительстве Химкинского водохранилища канала им. Москвы в должности санинструктора”», — говорится в справке СДР.

Иподиакон и биограф Пимена архимандрит Дионисий (Шишигин) со ссылкой на архив Минобороны РФ утверждает, что 9 августа 1941 г. Извекова вновь призвали в РККА и направили во Фрунзенское пехотное училище, где он получил офицерское звание младшего комвзвода. На фронт попал летом 1942-го и был несколько раз контужен. При этом и в армии Извеков быстро поднимался по служебной лестнице, что могло быть связано со вступлением в ВКП(б). В конце 42-го он замкомроты, в 43-м — адъютант командира дивизии, старший лейтенант. Однако 30 сентября 1943 г. полковой писарь 702-го стрелкового полка вносит в штатно-должностную книгу офицерского состава полка запись: «Старший лейтенант Извеков Сергей Михайлович пропал без вести 26.8.43 Мерефск. р-н Харьк. обл. № 0198». И здесь — новая точка расхождения официальной и неофициальной биографий патриарха.

По официальной версии, он был контужен, лечился в госпитале, после чего проживал в Москве у неких монахинь. По неофициальной, скрывался, жил по фиктивным документам, за что был арестован и приговорен в январе 1945 г. военным трибуналом к 10 годам лишения свободы с лишением воинского звания. Наказание отбывал в Воркутлаге, правда, вместо 10 лет всего 8 месяцев. Даже официозный биограф о. Дионисий признает загадочность этого факта, который «вызывает больше вопросов, чем ответов. То ли действительно… следствие разобралось в невинности осужденного и использовало амнистию для исправления своей ошибки, то ли была другая причина». В РПЦ многие верили в «другую причину».

Влиятельный церковный блогер иеромонах Валентин (Соломаха) рассказал «Новой», что о вербовке Пимена во время войны он слышал, в частности, от архиепископа Саратовского Пимена (Хмелевского) (1923–1993) и от игуменьи Филареты (Смирновой), келейницы патриарха Алексия. Эту версию поддерживает и бывший сотрудник Издательского отдела Московской патриархии историк Максим Мастыкин. Пимен был «освобожден после вербовки, — говорит он, — как и все, кому удалось выжить в ту эпоху. Согласно сведениям, которые озвучивались в свое время, например, Олегом Калугиным, можно достоверно предположить, что его агентурное дело было изъято из архива КГБ после того, как он был избран патриархом. Вероятно, оно передано непосредственно в ЦК».

Компромиссную версию выдвигает доктор исторических наук Сергей Бычков со ссылкой на бывшего начальника Пятого управления КГБ генерала Филиппа Бобкова: «Незадолго до окончания войны Извеков был отпущен в отпуск. Приехал в Москву, окунулся в церковную жизнь. Просрочил время возвращения. Был остановлен патрулем и отдан под суд как дезертир. Командир полка нашел его и начал хлопотать об освобождении. Благодаря его усилиям он и был досрочно освобожден».

От Сталина до Брежнева — от иеромонаха до митрополита

После лечения, в марте 1946 г., патриархия назначила Пимена в Благовещенский собор Мурома. А уже осенью он переехал в Одессу к очень влиятельному в те времена епископу Сергию (Ларину), одному из лидеров обновленческого движения 30-х гг. Затем иеромонах недолго послужил в Рязани, а осенью 1947 г. вновь воссоединился с Сергием, которого перевели в Ростов-на-Дону, куда он «приехал из Одессы с целой свитой и даже с собаками». Уже игумен Пимен в августе 1949 г. назначается наместником Псково-Печерского монастыря с возведением в сан архимандрита. О его служении там рассказывают, в частности, такой анекдот.

«В очередной раз, когда пасхальной ночью монастырь вдруг погрузился во тьму, была включена автономная энергосистема. Воинствующие атеисты были в полном недоумении», — пишет биограф. «Неоднократно рассказывал мне патриарх об этом случае, — вспоминал близкий к нему епископ Сергий (Соколов), — и всякий раз как бы ненароком подчеркивал, что, к сожалению, политика государства по отношению к церкви постоянно ужесточается, и сегодня не так-то просто применить былой опыт».

Дальше карьера пошла как по маслу: в 1954 г. Пимен — наместник Троице-Сергиевой лавры, а в 1957 г. — епископ Балтский, викарий Одесской епархии. В Одессе молодой епископ пробыл всего несколько дней и был переведен в Москву, викарием патриарха. Летом 1960 г., в разгар «хрущевских гонений», становится управделами патриархии, возводится в сан архиепископа. В это же время начинает восходить звезда Никодима (Ротова). Это были молодые иерархи очень разных стилей: Никодим никогда не арестовывался, был жестким администратором и по-своему «верил в коммунизм»; Пимен не верил советской власти, его внутренний конфликт сделал его замкнутым.

«Факт двойственного поведения»

Пик церковной карьеры Пимена, пришедшийся на 1960–1970-е, ознаменовался и максимальным нравственным компромиссом, на который ему пришлось пойти. 16 марта 1961 года Совет Министров СССР принимает закрытое постановление об отстранении духовенства от управления приходами. В этот же день Пимен назначается архиепископом Тульским и постоянным членом Синода. Ему поручается реализация очень опасного для РПЦ постановления, принятого в духе хрущевского курса «Показать последнего попа!».

Уже 31 марта в компании патриарха и Никодима Пимен посетил прием у председателя СДР В. А. Куроедова, который потребовал внести изменения в Положение об управлении РПЦ. Вскоре появилось определение Синода «О мерах по улучшению существующего строя приходской жизни». Власть в приходах передавалась от настоятелей «исполнительным органам двадцаток» во главе со старостами, которые, как правило, прямо назначались местными властями и часто были неверующими. 18 июля того же года Пимен провел настоящую спецоперацию по «соборному утверждению» этих антицерковных «мер». В этот день, когда отмечается память преподобного Сергия Радонежского, в Троице-Сергиеву лавру съехались на праздник почти все тогдашние епископы. Отслужив литургию и молебен, епископы пошли на обед, где им внезапно объявили, что «открывается Архиерейский собор». Пимен сделал краткий доклад — и ошарашенные епископы, как было принято в то время, единогласно проголосовали за «отстранение духовенства от приходского управления».

Награда не заставила себя ждать: в ноябре 1961 г. Пимен назначается митрополитом Ленинградским, а в октябре 1963 г. поднимается на следующую карьерную ступеньку: становится митрополитом Крутицким и Коломенским и начинает управлять Московской епархией. С этим титулом в 1970 г. он стал и патриаршим местоблюстителем. Интересно, что первый его указ на этом посту касался ограничений на время эпидемии холеры в южных епархиях, и были они куда жестче нынешних коронавирусных: «Запрещается допускать верующих к причастию… выносить им крест и Евангелие».

«Реформа 1961 г.» вызвала ропот иерархов и духовенства. Сначала появилось политкорректное «Письмо 10 епископов», а в 1965 г. письмо Якунина–Эшлимана (двух священников, ставших с тех пор диссидентами). Более чем на 100 страницах этот документ живописует картину церковной разрухи, нарушений властями своих же законов и системного предательства церкви со стороны иерархии. В СДР заметили тайное сочувствие Пимена к диссидентам, хотя на словах он их категорически осуждал: «Бывая в Совете, говорит одно, а на практике проводит другое, — говорится в одном из секретных отчетов СДР. — После того, как стало известно о рассылке священниками Эшлиманом и Якуниным письма архиереям, Пимен в Совете заявил, что он, по поручению Патриарха, вызывал Эшлимана и Якунина, осудил их действия и ознакомил с резолюцией Патриарха, предупреждающей авторов письма о недопустимости подобных действий в будущем. При этом Пимен заверил, что никаких документов об этом он Эшлиману и Якунину не передавал… Однако, как потом выяснилось, Пимен снабдил Эшлимана и Якунина как текстом указанной резолюции Патриарха, так и письменными отзывами некоторых архиереев на письмо этих священников».

30 июля 1968 г. Пимену поручили еще одну черную работу — возглавить архиерейское судилище над архиепископом Ермогеном (Голубевым) — последним вольнодумным архиереем РПЦ, сосланным в Жировицкий монастырь. Основной доклад делал будущий патриарх Алексий (Ридигер), отмечавший неуважение Ермогена к «Советскому законодательству о культах», гневно выступал Никодим. Пимен в основном молчал, но «все, что надо», подписал…

После смерти Алексия I в 1970 г. Пимен в общем-то уже состоялся как кандидат в патриархи, но 40-летний Никодим до конца не отказывался от своих амбиций. Считается, что Никодима продвигал КГБ, а Пимена — ЦК КПСС. Разумеется, о каком-то реальном Соборе со свободными выборами и речи быть не могло — решение о патриархе принималось не в РПЦ. «К 1970 году в Совете по делам религий уже раскусили Никодима, он уже раздражал, — вспоминает историк Сергей Бычков. —

Первый свой Великий пост на патриаршей кафедре Пимен встретил с «Великопостным письмом» ему Александра Солженицына в руках. Классик там- и самиздата противопоставлял «лживую» патриархию двум честным священникам — Якунину и Эшлиману. «Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение ее? Сохранение — для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение — чем? Ложью? Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?» Самому Пимену «не по чину» было отвечать Солженицыну, да и ответить было нечего. Формальную отписку в стиле совпропаганды поместили в «Литературной газете» за подписью Никодима.

Тексты самого Пимена — например, рождественские и пасхальные послания — проходили десятки согласований «в инстанциях». Они были стилизованы под советскую пропаганду. «Помню этот привкус натужной и фальшивой казёнщины, проговоренный от патриаршего имени, который опутывал и саму пасхальную радость, и звучал как скрежет пенопласта по стеклу», — вспоминает о. Валентин (Соломаха).

Любовь и страдания

Вступая на патриарший престол, Пимен был грузным диабетиком. Где-то в начале 80-х у него выявили рак, после чего его покои превратились в подобие реанимационных палат. Сначала он ездил в Карловы Вары, принимал разные таблетки, а когда это не помогало — прибегал к нетрадиционным методам. Писатель Лев Колодный вспоминал, как он привозил в патриаршую резиденцию «целительницу» Джуну (Евгению Давиташвили). Близко дружил с Джуной и молодой тогда архиепископ Кирилл (Гундяев) — они ходили друг к другу в гости и проводили сеансы телекинеза.

С 1985 года патриарху стало совсем плохо, но от операции он отказался. Пимен передвигался маленькими шажками, но богослужения любил истово, обладая прекрасным баритоном. Больше же всего любил покаянный канон Андрея Критского, который читается в самом начале Великого поста. Всю жизнь Пимен писал стихи о церковной жизни — по-детски незатейливые.

Во время болезни за патриархом ухаживали женщины, одна из которых получила в РПЦ необыкновенное влияние и прозвище Надежда всея Руси. Надежда Николаевна Дьяченко, супруга протоиерея храма св. Илии Обыденного, появилась в патриархии в 1985 г. и делала Пимену массаж. Довольно быстро она стала влиять на перестановки и назначения архиереев.

Романтические увлечения Пимена оказались в поле зрения СДР еще в 1967 году, когда архиепископ Алексий (Ридигер) доверительно рассказывал сотруднику Совета о «слухах, что у Пимена в Ростове-на-Дону имеется семья, дети… Что касается Москвы, то известно, что здесь у Пимена имеются женщины, и был случай, когда по параллельному телефону я слушал, как он одной женщине говорил «крепко, крепко тебя…». Переписка Пимена с этой женщиной — Лидией Стрельниковой, которая была на 20 лет моложе патриарха, — частично опубликована в 2004 г. Автору этих строк доводилось видеть оригиналы некоторых писем из этого цикла.

В 1960 г., незадолго до своей смерти, их познакомил умирающий митрополит Николай (Ярушевич). Первой призналась в любви Лида 28 сентября 1966 г. (потом из года в год они отмечали этот день). «Сегодня наш дорогой день! — писал Пимен Лиде в одну из годовщин. — День, который принес радость, и в моей осени засветило весеннее солнышко… Так хочется еще и еще вспоминать, еще и еще поздравлять».

«Я часто думаю о том, что как хорошо родство душ, — писал Пимен в другом письме, — и как хороша возможность ощущать близкого, дорогого человека, и какое большое наслаждение в жизни дает такое ощущение!» Лида сообщала маме о своем романе с «Сергеем Михайловичем»: «День рождения, как и Новый год, встречали вместе очень хорошо. Дарили друг другу подарки… Роднулечка меня лелеет, как вы просили, бережет, любит. Я знаю, что я счастлива, я это хорошо чувствую, и в то же время самой не верится, что все это происходит со мной, что так бывает наяву, что это не сон, а чудесная земная сказка». В годы патриаршества Пимена Лидия стала его официальным референтом, но потом была оттеснена от патриарха и умерла в одиночестве в 2001 г.

О том, были ли у Сергея Михайловича дети, доподлинно неизвестно. Разные слухи такого рода связаны с тем, что он особенно покровительствовал Серапиону (Фадееву) (1933 г.р.) и Алексию (Кутепову) (1952 г.р., ныне митрополит Тульский). Оба в молодости стали монахами, а чуть позже — архиереями, оба занимали Тульскую кафедру, ездили с патриархом на отдых, вели себя в его присутствии совершенно неформально. Как вспоминает Максим Мастыкин, Алексий (Кутепов) был неформальным распорядителем на похоронах Пимена и «всеми тогда воспринимался как сын, хоронивший отца».

Пимен не скрывал своей личной переписки от «всевидящего ока» КГБ и подписывал письма Лидии официальными титулом или инициалами. И это в чем-то поспособствовало его карьере, ибо «альтернативная» партия, претендовавшая на патриаршество, имела репутацию «нетрадиционной», что в советские времена воспринималось более чем неоднозначно…

Биография Пимена — сколок с его эпохи, она соткана из глубоких нравственных конфликтов. Канадский историк, профессор Дмитрий Поспеловский оценивал эпоху Пимена негативно, сравнивая его с Брежневым: «Был вполне под стать личности, возглавлявшей государство и партию. И коррупция, окружавшая Пимена, была под стать брежневской. В последнее десятилетие, когда покойный Патриарх Пимен фактически был уже не у дел, Церковью управляли его именем временщики… а временщиками в значительной степени управляла небезызвестная «контора», нередко посредством шантажа».

Историк Сергей Бычков называет эпоху Пимена «разной»: «Он понимал, что плетью обуха не перешибешь. И жил, как его предшественники, не заглядывая в будущее. Плыл по течению». Но именно на последние годы Пимена приходится празднование 1000-летия Крещения Руси и реальное религиозное оживление в СССР, на смену которому пришли коммерциализация 90-х и нынешнее «расцерковление». К концу 80-х структура и стиль РПЦ достигли того формата, который был оптимален для современного светского общества. Попытка разрушить этот формат, встроиться в постсоветскую бизнес- и политическую элиту оказалась неудачной и губительной для РПЦ. «Алексий (Ридигер) не был объективно успешным возглавителем РПЦ ни в 90-е, ни позже, — говорит Максим Мастыкин, — условный (здоровый) Пимен был бы, несомненно, лучше, ибо то, что РПЦ пошла «не по тому пути», стало ясно к концу 90-х».

Я помню общение церковного народа с Пименом в последние годы его жизни.

А народ (на 90% — бабушки) всматривался в него. Затем, без всякого микрофона, звонким молодым голосом он возглашал: «С праздником, дорогие братья и сестры!» Толпа взрывалась ответным «Спаси, Господи!». Потом — опять тишина, и опять те же фразы. Этот диалог не имел рационального содержания, но стороны чувствовали друг друга близкими — со всеми своими недостатками и трагическим опытом жизни в духовно враждебном мире. Нынешнему церковному поколению, пожалуй, и не объяснить, в чем была сила того странного диалога, не нуждавшегося в словах…