Валерия Гай Германика — из редкой породы неожиданных и ярких режиссеров. Ее неистовый игровой дебют «Все умрут, а я останусь» прогремел по фестивалям, получил диплом в Каннах; провокативные, суровой ниткой сшитые с реальностью сериалы «Школа» и «Краткий курс счастливой жизни» обсуждали «всем миром». Но начинала она как предельно честный документалист, снимающий в стилистике разбежкинской школы. Картина «Папа» в каком-то смысле возвращение к той Германике, которая предъявила своих сверстников — «Девочек» и «Мальчиков» (так назывались ее ранние киноработы). И вот теперь столь же откровенно и безоглядно она открывает экрану самое интимное — свою семью. Ей это зачем-то сегодня позарез нужно.
Папа, точнее, воспитавший ее отчим, 91-летний Александр Браун (постановщица носит его отчество), тяжело переживает смерть любимой жены. И дочь Лера, дабы утешить, берет его с собой на отдых в Италию. Отец капризничает, требует внимания.
Значит, едут: глубоко беременная Лера, ее муж — бизнесмен, широкой души человек — и двое детей: подросток Октавия и малышка Северина, по-домашнему — Сева. Ну и дедушка, разумеется. На первый взгляд, идиллия в сицилийском раю, на вилле у моря среди цветущих деревьев. Но всё как в жизни. Сложно.
По сути, это хоум-муви. Семейное жизнеописание в форме драмы. А в какой семье за фасадом полнейшей гармонии нет драм и невидимых миру слез?
Вообще-то, Германика планировала снять комедию про советского старика, заблудившегося между эпохами, а вышел семейный автопортрет без лессировки. На протяжении фильма мы проходим арки запутанных отношений самых близких людей. Привязанность и отчужденность, обиды и прощения, крик («Не надо повышать голос при детях, я же тебя просила!»), непонимание, травмы — старые и новые, ранения — легкие и тяжелые, недоверие и сокрушительные признания. И нежность. И сопереживания. Все так хрупко. Семейные связи, похожие на крепкие корабельные тросы, могут лопнуть из-за неосторожного слова, нетерпимости. Но в то же время эти самые связи — спасательный круг, помогающий выплыть в непреодолимых обстоятельствах. А порой и выжить.
В этом семейном портрете есть «зрительный центр», главная точка притяжения камеры — это Александр Браун. Длинный, сухощавый, все еще красивый, эгоистичный, раздражающийся. Осколок советской эпохи. Не прирастает к новому времени. Ищет справедливости там, где ее нет. Бесплатной медицинской помощи — он же столько лет отдал, проработал на свою страну. Рачителен: всё впрок. Не прочь прочитать нотацию: как надо и как не надо себя вести. Король в изгнании. Старше их всех, вместе взятых. Обожает внучек, особенно малышку. Восхищается зятем, особенно его щедростью. Обижается на старшую внучку, выясняет с ней отношения. Ссорится и мирится с Лерой. А в кульминационной сцене едва не погибает.
Камера его любит. Камера — это Лера. Поэтому он выясняет отношения с камерой, то есть — с нами… напоминая нам все споры, ссоры с нашими родителями. Их возрастную твердолобость, нашу максималистскую безапелляционность. И оказывается, на одни и те же вещи мы смотрим по-разному, одни и те же события воспринимаем с точностью до наоборот. Вот Лера и ее папа перелистывают альбом с домашними фотографиями. Отец вспоминает, что Лере всё позволяли, исполняли ее любые прихоти, баловали, обнимали… Лера говорит: «Я вот не помню, чтобы меня обнимали и целовали в детстве, может, поэтому я выросла такая? Злая». Она вспоминает, как однажды мама ее избила так, что Лера прорыдала сутки, наглоталась таблеток. Отец категорически не хочет верить в то… во что он не хочет верить. Лера категорически не может забыть. Этот альбом с фотографиями для них — и мост, и пропасть. И жизнь, и слезы, и любовь.
Старая истина: больнее всего ранят близкие, любовь к ним делает нас беззащитными, уязвимыми. Но в этой уязвимости, ранимости и наша моральная сила.
В какой-то момент к забывшим обо всем, ссорящимся взрослым подходит малышка и молит: «Не ругайтесь!»
Кажется, сама Германика — на перепутье: чтобы выбрать вектор движения, необходимо разобраться в себе. Увидеть себя со стороны. И сделать это можно с помощью своих близких.
«Мне захотелось снять документальный фильм, чтобы начать все заново. Вспомнить, откуда взялась моя любовь к кино, как начиналась моя карьера. Я решила сделать личный фильм про себя и про папу… Отчасти я снимала кино о том, как идет по кругу вечный конфликт поколений, вечная разборка отцов и детей, но нельзя отчаиваться и воспринимать это как трагедию, потому что жизнь продолжается. Благодаря работе над фильмом я увидела, что мое восприятие себя отличается от восприятия окружающих. Ведь для меня резкость по отношению к людям — это часто просто диалог и проявление любви. Меня так научили в детстве. Единственный способ диалога и проявления любви у нас в семье были повышенные тона. Увидеть это со стороны мне помог фильм».
Ее игровой дебют «Все умрут, а я останусь» был о злом одиночестве подростка в семье. Лера сама была таким обиженным, злым подростком, который рубит правду в глаза. Новая картина Германики — признак взрослости, в ней она задумывается о внутренних связях. О цене слова и обманчивости слова, но прежде всего о том, что скрывается за словами. О том, что внутри семьи есть свой воздух, которым дышишь и задыхаешься, своя кровеносная система. О тайном проявлении любви — терпении. О том, что родство — это не кровь, а взаимопонимание.
