1.

Ближе к ночи мои кошки сходят с ума. В них просыпаются неведомые мне инстинкты, меняющие оседлый, мягко говоря, темперамент на буйство, вроде того, что учинил Дмитрий Карамазов в Мокром, но без цыган. Отказавшись от рационального, то есть эгоистического поведения, которое в общем-то изначально присуще кошачьим, они гоняются за невидимыми (мне) демонами. Отражая их воображаемую атаку, Ян и Инь носятся без всякой причины по дому, запрыгивают на книжный шкаф, раскачивают телевизор, вопят, роняют нетвердо стоящие предметы, дерутся по запарке друг с другом, переворачивают вверх дном любимую картонную коробку, игнорируют свою и нашу еду и не идут на руки, даже ради того, чтобы причесаться, что они обожают делать в мирное время.

Недавно я узнал, что такое поведение характерно и для других млекопитающих. Более того, существует слово, исчерпывающе, кратко и емко описывающее этот феномен: тыгыдык.

По-моему, этот термин годится для того, чтобы так назвать вторую Холодную войну и отличить ее от первой.

2.

Как и все мои сверстники, я ветеран Холодной войны. Мы жили с ней всегда: прогуливали уроки гражданской обороны, играли в недостроенном бомбоубежище, знали, что в случае ядерной атаки надо натянуть на себя белую простыню и ползти на кладбище. Разумеется, мы не верили ничему, что говорила власть (не верили всему или не верили ничему?), просто потому, что она нам всегда врала. «Ястребы из Пентагона, бряцающие атомными бомбами», жили лишь на карикатурах Кукрыниксов и не вызывали даже смеха.

когда партийная дама спросила, буду ли я в нее стрелять. (Теперь она, кстати сказать, живет в штате Юта.)

На Западе я быстро выяснил, что Холодная война была симметричнее, чем мы думали. В кругу похожих на меня, Вуди Аллена и нашу «образованщину» нью-йоркцев в «кремлевских старцев» верили не больше, чем мы в тех самых «пентагонских ястребов». Это не значит, что красную угрозу отменили. Американских школьников учили при тревоге прятаться под парты и носить жетончики с именами, чтобы знали, кого хоронить. Бомба висела над всеми, но мои американские знакомые не верили своим властям — примерно так же, как мы своим. Наученные мерзким опытом Маккарти и горьким — Вьетнама, они считали, что их вожди, как и наши, используют угрозу в своих целях. Недоверие к власти нас сближало, хотя мы и пришли к нему с противоположных концов.

Холодная война, в отличие от всех остальных, представлялась нам вечной — безоговорочным условием существования двух сверхдержав.

— Так было до меня, — думал я, вспоминая отца, строившего радары, чтобы отразить нападение американских бомбардировщиков, — так будет после меня, потому что так лучше, чем никак.

Раскачиваясь на качелях между страхом и отчаянием, Холодная война создала целый словарь эвфемизмов, который помогал нам ее пережить.

— Лучше быть красным, чем мертвым, — утверждал Бахчанян, — иллюстрируя этот модный в Европе тезис вареным омаром.

Политики пользовались дипломатическим языком: конвергенция, детант, разрядка. Рейган, однако, всех этих слов не знал и знать не хотел.

— Империя зла, — отрезал он, не желая разбираться в его оттенках.

Новая Холодная война, разгоревшаяся после эйфорического перемирия 1990-х, поправила президента, разжаловав империю зла в державу зла, лишившуюся своих союзников. И с этим нам предстоит жить.

3.

Краткий курс истории Холодной войны сводится к одному абзацу. Ленин хотел дождаться мировой революции на Западе; Сталин хотел его завоевать; Хрущев — обогнать; Брежнев — отсидеться; Горбачев — договориться; Ельцин — породниться, объявив, что в Холодной войне сражались две стороны и обе победили, похоронив коммунизм. С этим не спорил и Путин, который сперва подумывал вступить в НАТО, а лишь потом — разрушить его.

Всех вождей можно понять, кроме последнего. Советская власть руководствовалась марксистской доктриной. Одни верили в эту глупость, другие делали вид, третьи жили инерцией, путая Маркса с Александром Невским и защищаясь от Запада на всякий случай.

За всем этим стояла манихейская борьба идей, четко разделившая мир на два лагеря, хотя только в одном границы охраняли изнутри, чтобы не сбежали. Так или иначе, борьба шла между противниками, уверяющими себя и друг друга, что победа будет за ними.

— Мы вас похороним, — говорил Хрущев Западу, и с ним соглашались на Кубе и в Китае, в джунглях и трущобах, в Гарварде и в Вермонте, где самый знаменитый житель штата утверждал, что третья мировая война уже проиграна и тоталитаризм побеждает во всем мире.

В это трудно было поверить, живя, как я, в Нью-Йорке и пользуясь плодами просвещенной демократии, вроде свободы слова (в «Новом американце») и свободы собрания (в ресторане «Самовар»). Мы не очень верили Солженицыну, ибо хорошо знали, что социализму история сдала карты без козырей, но это не мешало одним его бояться, а другим — в него верить.

Так или иначе, Западу противостояла идеология, которой у того, собственно, и не было. Вместо нее был веер разных вер, противоречивых систем и несовместимых убеждений, что тоже называется демократией.

И все же первая Холодная война считалась идеологической, чего никак нельзя сказать про вторую — и в этом ее оригинальное, кардинальное, воистину субстанциональное отличие. Нельзя сказать, как это было раньше, что одна сторона сражается с Западом, она, скорее, хочет им быть или хотя бы с ним побыть, навещая детей, жен и любовниц.

Еще важнее, что с тех пор, как почти весь мир отказался от марксистских фантазий о социально-экономических формациях и маразма планового хозяйства, его, мир, не могут разделять и прежние философские разногласия. Мы более или менее согласны, что мимо рта не пронесешь и социализм не построишь. И я и не понимаю мотивы тех, кто развязал новую Холодную войну (вряд ли это Трамп).

Паранойя? Жажда остаться в истории? Страх перед насильственным введением всеобщего гомосексуализма? Отмена кириллицы? Месть за обиженного Ивана Грозного? Пересмотр границ в районе станции Пыталово? Неприязнь к врачам, вылечившим Навального? Эксклюзивные православные ценности? Расплата за разоблаченных диверсантов? Лишняя хромосома?

Наверное, есть еще мириад причин, о которых издали не догадаешься, но каждый раз, когда я спрашивал оппонентов, мне всегда приводили одну и ту же: Америка еще хуже. Видимо, поэтому сюда все рвутся.

Впрочем, какими бы ни были истоки новой Холодной войны, они не тянут на прежнее тотальное противостояние, которое обещало кремлевским мечтателям мировое торжество, яблоки на Марсе и коммунизм без берегов.

На этот раз цели куда скромнее — их просто нету.

Новая Холодная война не столько борется с врагами, сколько множит их. Вместо эпического размаха Карибского кризиса или ужасной драмы Вьетнама, вместо колониальных войн глобальной схватки двух миров — хакеры и незадачливые шпионы, которые ведут себе по-пацански: не победить, а нагадить, чтобы знали, помнили и побаивались. Так в школьных драках мелкие хулиганы, в отличие от могучих и стоеросовых второгодников, старались извазюкать пиджак и оторвать карманы.

Мои кошки действуют умнее. Навоевавшись с привидевшимися им врагами, они не держат на них зла и мирно укладываются спать. Поэтому каждый тыгыдык заканчивается миром, покоем и обходится без жертв.