«Нет справедливости»

«Нет больше пасеки. Я этим жил. И все потерял», — заложив руки в карманы, Владимир Спирин стоит среди пышного пырея и одуванчиков. В траве уже почти не видны бревна и шины, служившие подставками для ульев. Пустые деревянные домики рядами сложены у забора.

«Моя пасека — сильнейшая в районе. Была. 240 семей. Племенные матки из Краснодара: акфаст, карника, карпатка, местная порода. Кр-р-репкая пчела была», — Владимир Викторович говорит, растягивая слова. Опускает на лицо кепку и отворачивается. «Но против яда… Нет. Это лом».

В синей папке с документами лежит листок из блокнота с подсчетами полученного ущерба. Мелким почерком расписаны графы: «По пчелам», «По меду». Всего — 2,4 миллиона рублей.

На обложке ветеринарно-санитарного паспорта пасеки Спирина указан номер документа: «№ 1». Пасечник из села Абодим одним из первых в Петровском районе решил работать в белую, зарегистрировал пчелиные семьи в ветеринарной службе, оплатил анализы, профилактические обработки. В 2019 году, за несколько месяцев до потравы, отдал за государственные ветуслуги около 100 тысяч рублей.

«После отравления хоть кто-нибудь приехал ко мне, кроме корреспондентов? С ветстанции, из администрации, полиции? Вот СЭС приехала. Взяли воду из колодца. Мол, может, у вас вода испорченная или вы картошку на огороде опрыскали и сами своих пчел потравили?! Дураками нас хотели выставить!» — Владимир Викторович срывается на крик.

Лаборатории, которая могла бы определить причину массовой гибели пчел, в Петровском районе нет. Погибших насекомых отправили в Саратов (исследование стоило около 20 тысяч рублей).

«Три следователя сменилось. Нет состава преступления! Идите в суд, говорят, в гражданском порядке. В Петровске один адвокат отказался, второй. В Саратове тоже никто не взялся. Нет, говорят, доказательной базы и судебной практики», — матерясь через слово, вспоминает пчеловод.

Минсельхоз и Россельхознадзор официально признали, что причиной массовых отравлений пчел, произошедших летом 2019 года в 23 регионах, стало неправильное применение пестицидов на полях. За соблюдением правил химобработок обязано следить государство. Пасечник из Абодима рассудил, что раз государство не уследило, то именно оно поможет пострадавшим.

«Глава района прикрылся ковидом, только по телефону разговаривает. Я в Саратов ездил раз десять. Губернатор кивает на министра сельского хозяйства. Тот говорит: оформляйте КФХ, рассмотрим возможность выделения грантов. Да не нужны мне гранты, я сам заработаю! Но мне же в душу плюнули. Я ничего никогда у власти не просил, свою семью содержал, фермерам урожайность повышал. А тут меня ни за что обидели — и власть не помогла! Я Володину писал. Путину на пресс-конференцию ролик отправлял. К кому еще идти?»

Спирину звонят пчеловоды из Волгоградской области, из Ростовской, жалуются на ослабление и вымирание пчелиных семей, выживших после потрав двухлетней давности. «Генетический фонд подорван. Матка летает спариваться на расстояние до трех километров. Чем меньше семей вокруг, тем больше вероятность близкородственного скрещивания, — полагает пчеловод. —

Владимир Викторович повторяет, что «поставил крест» и не будет восстанавливать пасеку. Но, сам себя перебивая, тут же вскакивает с садовой лавочки и бежит показывать свое «экологически чистое хозяйство». Два точка, где обычно в это время «было черно от пчел». Два омшаника с треугольными крышами. Столярная мастерская, где своими руками делал ульи и рамки. Сарай, где качал мед.

От сладкого запаха воска мужчина как будто оживает, распрямляется и начинает говорить о любимом деле в настоящем времени.

«Электромедогонка у нас. Вот запасной привод — на случай, если основной сгорит. А если запасной сожжем, перейдем на ручной. Вот линия расфасовочная, кубики (куботейнеры для меда. — Н. А.) чистенькие в полиэтилене. Мед качали с лета до самых новогодних елок! У меня технология налажена, как на заводе. Дети так и написали фломастером на двери: «Медовый цех». Они со мной всегда работали».

На пасеках часто работают династии. Пчел держал еще отец Спирина.

«Я после дембеля полгода не разговаривал. Потом как загулял!.. М-м-м, беспробудно. Тогда маленько отпустило, — вспоминает Владимир Викторович, прикуривая одну сигарету от другой. — В Афганистане был командиром отделения разведки. 1984–1986 годы. Навоевался. После этого хотел быть поближе к своим. Купил заброшенный дом по соседству с родительским. Перебрал по бревнышку, газ провел, котел сварил. Отец отдал мне 11 семей. А дальше мы сами с женой…»

Владимир Викторович молчит, царапая перочинным ножиком лавку.

Давайте жить дружно

«В кардиодиспансере я торговался с врачом: ну хоть 30 килограммов мне можно поднимать? Ну хоть пятнадцать? Этот тиран в белом халате стоит на своем: максимум — два килограмма, через полгода — пять. А ведь улей весит 50 килограммов весной. Осенью — за 80», — рассказывает пчеловод из села Сосновоборское Валерий Голодаев. — Кто-то думает, что держать пасеку — значит, лежать в тенечке, пока пчелки работают. На самом деле, адский труд. Целый день в жару, замотанный в сетку, копаешься в ульях, согнувшись буквой «г». Поэтому мы все без спины, в поясах и корсетах. К вечеру устанешь до смерти, а назавтра — опять хочется. Хронически больные пчеловодством», — смеется Валерий Николаевич.

Пчелами он занялся 20 лет назад, когда никакой другой работы в селе не стало. «Думал: невелика хитрость, неужели с полосатыми мухами не справлюсь? На самом деле, до сих пор иной раз чешу репу. Хорошо, что пчеловоды друг другу помогают, хотя вроде бы конкуренты».

Начинал Голодаев с семи пчелиных семей. Сейчас у него вдвое больше. «Это не только источник дохода. Я люблю наблюдать за пчелами. Интереснейшие создания. И мамонтов, и оледенение пережили. Какой запас прочности заложила природа! А угробит их китайская химия и отечественная глупость».

Как уже рассказывала «Новая», в 2019 году в Петровском районе пострадали 24 пасеки. Погибли 825 семей насекомых, это больше 40 миллионов пчел. Общий ущерб составил 18 миллионов рублей.

Два года назад «кризисный штаб» заседал под яблоней в саду Виктора Кривоножкина, пчеловода из деревни Гудошниково. Виктор Петрович (майор милиции в отставке) организовал оборону от «химических атак»: обзвонил коллег, чтобы определить масштаб бедствия, объехал их вместе с участковым, собрал заявления, составил коллективное обращение в Госдуму, наладил работу с прессой. Отдельные горячие головы, пользуясь прибытием в Гудошниково телекамер, даже стояли в одиночном пикете между яблоней и помидорными грядками с написанным на ватмане призывом «привлечь отравителей к ответу».

Вообще-то, отравитель живет по соседству. Выжившие пчелы показали дорогу к его горчичному полю — ничего другого в начале июня в этой местности не цвело.

Спрашиваю, извинился ли фермер по-человечески перед соседями. «Ну хоть вы-то над нами не смейтесь! — отмахиваются пострадавшие. — Сказал, что никакой экспертизы не боится и ничего мы не докажем».

«Мы с нашими пчелами никому не нужны, — хлопает рукой по покрытому клеенкой столу пчеловод Сергей Михайлов. — Хлеб всему голова. Нас спасет только дружба с сельхозпроизводителями».

Когда-то такая дружба была. В советские годы в Сосновоборском работал конезавод, владевший 16,5 тысячами гектаров земли. В каждом из соседних сел было не меньше 500 коров. В июне местные пасеки кочевали по огромным полям цветущего эспарцета, увеличивая урожаи кормовых трав. Владельцы земли понимали выгоду от опыления. Собеседники рассказывают, что при покосе перед жаткой комбайна даже натягивали специальный трос, чтобы вовремя спугнуть пчел.

«Когда отцы были живы, за опыление угодий председатель колхоза давал пасечникам по мешку гречки, пшена и фляге масла», — вспоминает Сергей Михайлов.

Сейчас эспарцетовых полей в Петровском районе нет. Как и коров (буренок в местных деревнях считают десятками, а то и единицами). В целом по России ситуация примерно такая же. По подсчетам Минсельхоза, производство мяса в 2020 году едва сравнялось с показателями 1990-го (причем большая часть — не говядина, а курятина). Надои молока оказались в 1,7 раза меньше.

На месте кормовых угодий в районе растут пшеница и самоопыляемые гибриды подсолнечника.

Новая нефть

Как отмечают эксперты портала «Мир пчеловодства», большинство потрав пчел, отмеченных в российских регионах, произошло при химобработке полей рапса. На сегодня это одна из самых прибыльных культур. 90 процентов рапсового масла продается за валюту. Масложировой сектор входит в тройку лидеров среди отраслей российского АПК по объему экспорта.

За последнее десятилетие посевы рапса увеличились на 80 процентов. Сейчас его выращивают в 54 регионах на 1,5 млн гектаров. Минсельхоз выделяет субсидии на расширение площадей экспортно ориентированных масличных культур. Предполагается, что к 2024 году рапсовые поля станут вдвое больше.

Рапс очень уязвим перед вредными насекомыми.

Рынок агрохимикатов растет вслед за АПК. В 2019 году продажи пестицидов в России увеличились на 28 процентов. В 2020-м — еще на 21,6 процента. По этому показателю РФ обогнала все европейские страны. В Европе рынок химических средств защиты растений, наоборот, сокращается из-за запрета неоникотиноидов (самых опасных для пчел инсектицидов) и продвижения биологических способов.

Многие иностранные производства пестицидов локализованы в России. Но больше 90 процентов действующих веществ поставляют из Китая. В прошлом году часть компаний повысила отпускные цены на 10 процентов. Это увеличивает риск отравления пчел, ведь фермеры могут экономить, покупая подешевле «левую» химию.

«Агроном по защите растений сегодня встречается в хозяйствах так же часто, как динозавр. Зачем нанимать специалиста? Мы сами средство разведем и опрыскаем, главное: сыпь больше, лей чаще, — невесело смеется Дмитрий Маслов, председатель саратовского общественного комитета по проблемам пчеловодства. — Пчеловоды, многие из которых когда-то работали агрономами, знают, что вовсе не обязательно выжигать все живое на поле, когда вредитель уже ест зеленую часть растения. Порой можно заранее, бюджетно и безопасно, уничтожить его на стадии личинки».

Пчелку не жалко

Пчеловодческая отрасль не может похвастаться экспортными достижениями. По продажам меда Россия занимает 40-е место на мировом рынке. Держава не особенно хочет возиться с насекомыми, не имеющими государственной важности.

Только после катастрофы 2019 года с гибелью десятков миллионов пчел началась разработка федерального закона «О пчеловодстве». «Первая редакция запрещала применять на медоносных растениях пестициды первого и второго класса опасности. Пчеловоды аплодировали. Но в окончательном тексте этих слов не оказалось», — разводит руками Дмитрий Маслов.

Новый закон обязывает сельхозпроизводителей не позже, чем за три дня до начала химобработки оповещать жителей населенных пунктов, находящихся на расстоянии до семи километров от поля. «Оповещение может стать формальным. Например, в феврале в районных газетах будут появляться объявления о проведении обработок «в период с мая по ноябрь».

Весной 2020 года Минсельхоз предложил пчеловодческим организациям участвовать в разработке новых «Ветеринарных правил содержания медоносных пчел». Общественники почти год бились над формулировками на форумах, в чатах и видеоконференциях. Многие важные предложения в итоговый документ так и не попали.

«При потраве пчел очень сложно собрать доказательства. Некоторые химические соединения распадаются за считаные часы, нужно быстро взять образцы, провести экспертизу. Пчеловод не имеет права делать это самостоятельно. Требуется собрать комиссию, в которую входят сотрудник ветеринарной службы, участковый, чиновник администрации и т.д. А ветеринары отказываются выезжать на место происшествия в выходные дни. Мы предлагали обязать дежурных сотрудников при подозрении на потраву являться на вызов в течение трех часов и ввести принцип «одного окна», чтобы пострадавший не бегал по разным ведомствам, собирая членов комиссии. Но власти не пошли навстречу», — рассказывает Маслов.

Пока рассерженные пчеловоды выпускали пар, переписывая «Ветеринарные правила» Минсельхоза, Роспотребнадзор тихо утвердил новый СанПиН с требованиями по применению пестицидов. «Новый документ сократили не в нашу пользу. Авиаобработка полей теперь не требует согласований с федеральным органом исполнительной власти. Сельхозаэродромы можно размещать ближе трех километров от населенных пунктов. Во время обработок больше не требуется вести лабораторный контроль остаточных количеств пестицидов в воздухе. Самое худшее — что разрешено проводить химическую обработку в дневные часы, если поле находится «вне населенного пункта». Получается, что нарушения, допускавшиеся при старой редакции СанПиНа, теперь легализованы», — объясняет Дмитрий Маслов.

Отравления пчел — не единственная проблема пасечников. Трудно купить пчеломаток: в России работают только 6 племенных репродукторов, а европейских производительниц из-за санкций завозят полуподпольно. Из-за реформы высшего образования с середины 2000-х в вузах исчезла специальность «Болезни рыб и пчел», а обычные ветеринары, как правило, слабо разбираются в теме.

Вместе с покупательской способностью жителей падают доходы пасечников. Отдать больше 1000–1200 рублей за трехлитровую банку розничные покупатели не могут. Оптовая цена на мед в Саратовской области, как и во многих регионах, почти сравнялась с ценой на сахар в магазине: мед третьей качки, собранный с подсолнухов и сорных трав, закупают по 60 рублей за килограмм. Гречневый мед немного дороже — от 120 до 160 рублей. Мед первой качки, собранный с липы, клена, акации, жимолости, закупают по 200–300 рублей.

Маслов говорит, что его зарубежные коллеги получают основной доход не за счет продажи меда, а за счет услуг по опылению: «В Чехии, например, живут 5 миллионов пчелиных семей (в России — 3 миллиона). Пасеки возят по садам и ягодным плантациям, это настоящий конвейер. В США пчелы опыляют миндальные фермы. Причем фермеры жалуются, что владельцы пчел слишком часто повышают ставки. В России хозяева земли, наоборот, говорят пчеловодам: «Зачем вы нужны? Земля моя, делаю на ней что хочу, а вы ко мне своих пчел не пускайте». На землю пришли деньги. Это хорошо. Но культура земледелия от этого не выросла. Современное поколение фермеров не видело, как пчелы влияли на урожайность в успешных колхозах, и не стремится изучить зарубежный опыт. Аграрные чиновники, рапортующие об успехах на зерновом и масличном рынках, не понимают, что в сельском хозяйстве, да и в природе вообще, все взаимосвязано. Боюсь, в этом году все жители прочувствуют дефицит опылителей в южном округе: пчел в садах мало, значит, подорожают фрукты».