Мумтоза и Абробек

Мумтозе 40 лет (истории публикуются с согласия героинь, все имена изменены). Ее сыну Абробеку скоро будет двенадцать, он учится в четвертом классе школы с углубленным изучением иностранных языков. В 2010 году, когда Мумтоза впервые приехала в Россию из Узбекистана, двухлетний Абробек остался дома с бабушкой. В кишлаке никто не говорил с ним по-русски. Через пять лет мальчик переехал в Петербург к маме.

Мумтоза не сразу решилась отдать сына в школу, полагая, что для начала Абробеку нужно освоить русский язык. Репетитора искала в интернете, и нашла — Лилю Наилевну:

— Я оплатила, 300 рублей урок. И она пришла, увидела: я работаю, снимаю комнату. Ей интересно было: «Мумтоза, вы одна живете с сыном, вам не тяжело?» Она очень справедливая женщина. Я очень благодарна ей. В последнее время она от нас не брала деньги. Я говорю: «Почему вы не берете?» — «Не надо, Мумтоза, я вижу, вы одна воспитываете, оплачиваете…» Она видела: я Абробеку книги купила, плакаты повесила, учебный стол купила — все сделала.

Пока Абробек подтягивал свой русский, его мама готовила документы для устройства ребенка в школу. Как и полагается, обратилась в районный отдел образования. В коридоре РОНО летом большие очереди родителей, устраивающих детей в школы — «лишним» посетителям сотрудники не рады. Мумтоза тогда не особенно хорошо говорила по-русски, и никто в районо не стал помогать ей искать школу для сына: «там они не всегда иностранных слышат, грубо разговаривают». Мумтоза начала искать самостоятельно: смотрела по картам ближайшие школы и шла туда напрямую. В ближайшей мест уже не было, процесс поиска затянулся — детей с временной регистрацией зачисляют только на оставшиеся места.

— Не брали ни в какую школу нас. Да. Даже я готова была с деньгами устраивать — нет, нигде не брали. И потом как раз эта школа мне попалась, через интернет смотрела — и пришла… У меня речь чуть-чуть плохая была. Я с подружкой Хидоят пришла. Сказала ей: «Скажи, объясни, пожалуйста, что они скажут — я сделаю. Хоть что-нибудь надо в школе — я сделаю. Я готова». Мне Абробека надо было устроить.

В конце августа Абробека приняли в школу, правда, до нее нужно добираться на маршрутке — но взяли. Устройство ребенка в школу без постоянной регистрации в большом городе — это очень сложно. Уже на начальном этапе образовательная система начинает спазмировать: классы переполнены, у учителей нет времени и необходимых компетенций, чтобы преподавать русский язык как неродной.

Незаконный, поскольку международные конвенции и закон «Об образовании» обязывают принять ребенка независимо от наличия регистрации и владения русским языком. Невидимый для государства ребенок может надолго остаться дома. Абробеку повезло — после года занятий с репетитором он пошел в первый класс, в восемь лет — разница в возрасте с одноклассниками небольшая, но играть с ним на переменах ребята не хотели.

— Первый год Абробеку было очень трудно. Каждый день он плакал — мне это очень больно было. Очень много конфликтов. Дети не так приняли, никто не играл с Абробеком. Потом Ксения Арсеньевна, молодец, учитель: у них ведь в классе только Абробек иностранный, узбек. Больше таких не было. И Ксения Арсеньевна помогла нам, у него хорошо получилось. Но все равно — дети есть дети. Иногда каким-то детям родители, наверное, что-то говорят… не знаю.

Абробек учился во втором классе, когда мы с ним познакомились в некоммерческой организации, помогающей детям мигрантов адаптироваться в школе. Мальчик свободно, только изредка путая род существительных, рассказывал о своих интересах: авиация, военная техника, история. Одноклассники на вопросы учительницы, почему они не играют с Абробеком, отвечали, что не понимают его. Мама предложила сыну сменить школу, но Абробек отказался.

— Самое главное, в первую очередь, чтобы учился Абробек хорошо. И потом я хочу, чтобы он хорошим человеком стал. Чтобы не только высшее образование, чтобы он человеком стал, чтобы совестливый, трудолюбивый был. Абробеку здесь не хватает друзей. А так у него все хорошо.

Маме Абробека переезд в Россию тоже дался непросто. Двенадцать лет назад Мумтоза ушла от мужа, будучи беременной, — тот поднимал руку. На развод подала сама, поддержки от бывшего мужа не ожидала — во время беременности Мумтоза продолжала работать, брала кондитерские заказы. Но в кишлаке на разведенную женщину «не так смотрели» — осуждали односельчане. Уезжать в Россию навсегда Мумтоза тогда не думала: «Я просто приехала в Питер, хотела сама деньги зарабатывать, чтобы купить жилье в Ташкенте».

В Петербурге у Мумтозы уже жил старший брат, но женщина решила снимать жилье отдельно. Сын рос с бабушкой.

— У меня, когда уехала, не было мыслей Абробека забрать. Но смотрю — сын растет. Смотрю — моему ребенку чего-то не хватает. Чувствовала, понимаешь, это. Все равно дети с мамой должны быть. Хоть бабушка, хоть братья, хоть все — они все равно не мама. И я сказала: «Зачем? Зачем я живу, если ребёнка здесь оставляю? Он меня не знает, я что люблю не знает, какая я мама не знает. И я не знаю сына характер, что любит он, что кушает, как спит, что там где болит у него».

В 2015 году Мумтоза поехала в Узбекистан для оформления документов — и неожиданно для самой себя и для матери решила забрать сына в Россию.

Сейчас Мумтоза хочет купить квартиру, получить российское гражданство — для себя и для сына. Последние пять лет она не была на родине. Женщин, которые уезжают на заработки самостоятельно, в ее родном селе осуждают: считается, что в России они «занимаются плохими делами». В том числе и по этой причине Мумтоза решила забрать сына:

— Пускай он тоже знает. Я как работаю, чем занимаюсь. Пускай он, когда вырастет, скажет: моя мама вот по двенадцать часов, по пятнадцать часов работала. Моя мама всегда! Я сейчас тоже не жалею, знаешь, рада. Я хорошо выбрала свою жизнь. Вот развелась — даже мама сейчас понимает уже.

Самира и Ниёз

Ниёзу 14 лет. Четыре года он учится в России. У Ниёза проблемы с успеваемостью. Школьная администрация грозится маме: если за четверть снова будет двойка, обратятся «в суд», будет «штраф». Мама Ниёза боится.

Мальчику было два года, когда мама поехала на заработки в Россию вслед за отцом. До пятого класса Ниёз жил с бабушкой, маминой мамой. Мама, Самира, несколько лет жила на две страны — приезжала на несколько месяцев к сыну и родителям. В первый раз Ниёза забрали в Россию, когда у бабушки случился инфаркт:

«Самира, у меня уже сил не хватает — в общем, забирай сына». Я говорю: «Хорошо». Забрала сына. Третий класс он здесь учился, два месяца по-моему учился — и я обратно его домой отправила, потому что первый год трудно ему было. А потом смотрю, мама уже никак не может. Через два года или три года уже забрала полностью сюда. А в прошлом году-то мама умерла.

Самире 38 лет. Вместе с мужем она работала в магазине — до его депортации из-за проблем с документами. Трое детей. Старший — Ниёз — помогал на каникулах родителям в магазине. Средний — в детском саду, а младшему — меньше года, родился во время пандемии. Супруги жили в незарегистрированном браке. Через некоторое время после депортации мужа Самира узнала о том, что супруг женился на родине:

— А муж, что муж? Своя семья у него есть. Вот восемь месяцев нам не звонит. Пандемия у нас, столько тяжестей мы перенесли… Даже ни разу не позвонил! Даже ни разу не спросил: ты беременная, карантин, вы сидите дома, не работаете… Что кушают вот эти-то?

Вместе с сестрой и детьми Самира живет в съемной комнате в коммуналке. Женщины экономят: нужно регулярно оформлять документы, платить за жилье, покупать малышу дорогостоящие смеси — без российского гражданства льгот многодетной матери не получить.

Самира исправно платит за миграционный патент, который дает право на трудоустройство в России. Но полноценно работать не получается: за младшим ребенком смотреть некому. У сестры некстати начались проблемы со здоровьем, лечение обошлось недешево, накопились долги. А поддержки от мужчин нет: семейный дом, на строительство которого сестры высылали деньги, достроен — однако жить в нем они не будут. Брат Самиры готов принять их только в качестве гостей:

— Да, вот прямо в лицо он нам говорит: «Не приезжайте больше, не приходите больше. Оставайтесь там, потому что вы там работаете, за квартиру можете… А здесь что? На моей шее будете?» Поэтому так. А тем более вот этот год… Вот этот год — карантин — прямо сбил меня вообще. Я с маленьким, няньки дорогие, чтобы на кого-то оставить, выйти работать нормально.

Сейчас Самира подрабатывает там, где хозяева не против ребёнка на рабочем месте: в выходные плела венки из искусственных цветов, иногда получается брать смены в магазине. Правда, там работодатели не довольны, но Самире не хочется рассказывать им о ситуации в семье: «всем не объяснишь».

— Я всю зиму: -25, я с коляской иду на работу. Иду вот и вспоминаю те слова, которые брат говорит, или вспоминаю то, что вот муж так… Мороз, вот такой снег, слезы текут, но куда деться? Надо же детей поставить на ноги.

При приеме в школе Ниёза взяли на класс младше — заявили, что мальчик не потянет программу пятого класса. Если в годовых оценках будут двойки, то Ниёза могут оставить на второй год — и тогда разница в возрасте с одноклассниками будет в два года. Тётя Ниёза, Хадича, считает, что у некоторых учителей есть предубеждение: «Не любят его. Стали как бы так… презирать. Отделяют от детей. А почему? Из-за того, что он «чёрный»? Из-за этого? Это уже как бы нацизм идет».

Возвращаться на родину Самира не собирается: в России она уже тринадцать лет, связей в родном городе почти не осталось. Самира надеется, что в ясельной группе в детскому саду, если повезет, найдется место для младшего — хотя в приоритете всегда дети с постоянной регистрацией. Самира ждет ответа от МФЦ и надеется продержаться, пока ребенка не примут в детский сад.

Семейные отношения — и причина, и залог успешной миграции. Люди едут в Россию, чтобы заработать на дом, машину, свадьбу детей. Произвол полиции, трудности в оформлении документов непросто переносить в одиночку. Поддержка семьи в миграции значит многое. У Самиры её нет. После разговора с братом она вернулась в Петербург «с пустым сердцем».

— У меня только одна цель сейчас. Поставить детей на ноги. Найти нормальную работу, поработать. Учеба детей. Учить, кормить, одевать, чтобы они хотя бы достойно жили. Мое богатство сейчас — мои дети. То, что они есть. Не болеют, слава Аллаху, здоровенькие. Вот они — мое богатство. За 12 лет, которые я работаю в России, вот они у меня только остались.

Лейсан Гарипова — специально для «Новой»