Книга-победительница будет одна, а людей-победителей двое. Русской публике, которая ждет вердикт с куда большим, чем обычно, волнением, следует учесть: International Booker Prize институция себе на уме, ее занимают не столько удачи чужих литератур, сколько процветание родной, англоязычной. Поэтому не важно, когда роман-претендент вышел в оригинале, важно, что он опубликован в Великобритании или Ирландии в течение минувшего года.
И поэтому же премиальные £50 тыс. делятся поровну между автором и переводчиком. В странах, где издателям до фонаря настоящее и будущее словесности, хорошие переводы (один на сотню) ухают в груду ядовитого хлама, чье имя «ассортимент». Там, где система цивилизованней, каждый перевод кусочком бескрайнего пазла падает на отведенное ему место в пространстве языка-приемника и по мере сил расширяет его, языка, возможности. Если оригинал значителен и своеобразен, а переводчик талантлив, расширяет радикально.
Такова, во всяком случае, идея. На практике ее изредка приносят в жертву иным идеям. Скажем, в 2020-м на премию претендовал «Тиль» Даниеля Кельмана, переведенный с немецкого Россом Бенджамином, находчивая, блестящая адаптация масштабного и сложно устроенного текста. Но победил не он, а полуавтобиографическая повесть молодой писательницы из Нидерландов. Ничего выдающегося по содержанию и манере, зато автор гендерквир.
В нынешнем шорт-листе аналог «Тиля», конечно, «Памяти памяти» Марии Степановой: широта замысла, стилистическая изощренность, солидный объем. И чисто конъюнктурные факторы, которые побудили бы судей симпатизировать любому из пяти конкурентов книги Степановой, на сей раз отсутствуют (или присутствуют не на виду).
Начнем с курьеза.
Не очень ясно, что делает в коротком списке **«Война бедноты»** Эрика Вюйяра (Франция). Это не роман и не повесть, а эссе о средневековых крестьянских восстаниях под предводительством Уота Тайлера и Томаса Мюнцера. Оно размером со стандартный сетевой лонгрид, прочитывается минут за сорок и являет собою коллаж из сведений и цитат, наспех понадерганных отсюда и оттуда. Каким боком Вюйяру глянулись Тайлер и Мюнцер, почему он решил потревожить их, а не чьи-либо еще тени, бог весть: авторский комментарий сводится к возгласам вроде «Буря, скоро грянет буря», в которых нет ни особого смысла, ни натуральной пылкости.
**«Как опасно курить в постели»** Марианы Энрикес (Аргентина) тоже не роман, сборник новелл. Энрикес сочиняет высоколобые хорроры про призраков и психически неустойчивых женщин, часто с открытым, без развязки, финалом; развязку додумываешь в соответствии с твоими представлениями о пугающем. Проблема в том, что ранее по-английски вышел другой сборник Энрикес, также в переводе Меган Макдауэлл, и тот, другой, был лучше теперешнего. Удивляться нечему, на испанском они издавались в обратном порядке. «Как опасно курить в постели» дебют, отмеченный присущими дебютам шероховатостями.
Читайте также
Память о песчинке
В шорт-лист Международной Букеровской премии вошла книга Марии Степановой
Действие **«Персонала»** Ольги Раун (Дания) происходит в XXII веке на орбитальной станции у далекой-далекой планеты. Время от времени десантируясь на поверхность, разведчики доставляют оттуда штуки, похожие на валуны, но в своем роде живые. Они предназначены для того, чтобы персонал взаимодействовал с ними и расслаблялся после производственных смен (что и зачем здесь производят, загадка). Мало-помалу влияние валунов раскалывает команду на две группировки, людей и андроидов. Прежде отличие первых от вторых не осознавалось столь остро, а теперь рабочий процесс под угрозой, на станцию прибыла комиссия и опрашивает всех подряд. Текст состоит из фрагментов ее протокола (кто-то докладывал обстановку по существу, кто-то вспоминал Землю, кто-то декламировал стихотворения в прозе об опыте контактов с валунами) и допускает множество толкований в диапазоне от сатиры на корпоративную мораль до рефлексии над природой человеческого. Поначалу это кажется достоинством книги, но вот ты выясняешь причину ее концептуальной разомкнутости: по происхожденью «Персонал» буклет к выставке скульптора Леи Гульдитте Хестелунд, где экспонировались арт-объекты в форме камней. Служебная часть целого выдана за целое; она впечатляет и сама по себе, а все же трудно избавиться от ощущения, что тебя надули.
Герои чилийца Бенхамина Лабатута (венок очерков **«Когда мир становится непостижимым»**) видные европейские ученые. Химик Фриц Габер, изобретатель газа, примененного немцами при Ипре, но и азотных удобрений. Математики Карл Шварцшильд, построивший на бумаге модель черной дыры, и Александр Гротендик, реформатор геометрии. Физики Вернер Гейзенберг, создатель принципа неопределенности, и Эрвин Шредингер, создатель кота. Книга битком набита информацией, однако Лабатут не Вюйяр, он не теряет из виду посыл: наука движется стараниями Homo sapiens, но логика ее эволюции чужда, а порой и враждебна сапиенсам. По законам качественного научпопа изложение украшено беллетристическими виньетками. Самая трогательная и необязательная: загремев в санаторий для туберкулезников, бедолага Шредингер влюбился в дочку главврача.
Роман Давида Диопа не то переводчик Анна Московакис, не то издатели англоязычной версии окрестили **«Ночью всякая кровь черна»**. В оригинале он носит название «Братская душа», менее броское, но более уместное. Первая мировая; два юноши из Сенегала, Альфа (он повествователь) и Мадемба, идут добровольцами во французскую армию. В азарте атаки какой-то немец вспарывает Мадембе живот. Альфа остается лежать на нейтралке рядом с другом, наблюдает его затяжную агонию. Прикончи меня, просит Мадемба, но Альфа не отваживается. Впоследствии он берет за правило под покровом темноты прокрадываться к окопам супостатов, поодиночке отлавливать и потрошить их, мстит. Командир подразделения доволен, ведь сенегальцы и нужны французам потому, что наводят ужас на противника. Впрочем, ужас постепенно овладевает самим командиром, он отправляет Альфу в тыл, якобы подлечить нервишки. Тут тоже есть санаторий и дочь главврача, но есть и мотив вселения мертвого в тело живого, который недавно использовала в своем фильме «Атлантика» однофамилица автора Мати Диоп; вероятно, типовой по меркам Сенегала инцидент.
Финал романа трагический, воздействие оглушительное. Дело не в картинах изуверств, а в их контрасте с нежнейшими флешбэками, рисующими сцены отрочества Альфы и Мадембы. Или даже не в этом контрасте, не ухватишь в чем. Диоп стремился сымитировать по-французски речь и мышление сенегальского крестьянина, Московакис стремилась сымитировать имитацию Диопа по-английски, трехуровневая постройка чудом выстояла и стала кусочком бескрайнего пазла. Затешись вдобавок в жюри уроженец Сенегала, судьбу премии-2021 было бы легко предсказать. Сенегальцев нет в жюри; нет и русских.
Борис Кузьминский, специально для «Новой»
